22. КОГДА КУПОЛ РАЗБИТ
…Предместье Каракумов возле Ашхабада. Вонзаем острую кирку в отполированный зноем и ветрами купол анакантотермес. Отваливаем тяжелую кровлю. У наших ног черное нутро гнезда, беспорядочные извилистые ходы, в них беловато-бесцветная живая масса. Кое-где мерцают слюдяные пластинки — крылья молодых продолжателей рода…
Прежде чем взгляд освоился с картиной, вычленил в беловато-бесцветном кишении контуры отдельных насекомых, среди них замелькали быстрые черные искры: это муравьи-бегунки, «фаэтончики».
В каждом уголке развороченного термитника возникают сцены из «Похищения лапифянок». Однако не кентавры играют роль похитителей, а именно их-то и похищают. А написано все лишь двумя красками: черной — муравьи, белой — термиты. Трепещущая светлотелая добыча отчетливо выделяется на фоне черного муравьиного хитина, темной губки термитника. Жертва перехвачена поперек, голова свисает, хотя иногда и пытается сомкнуть жвалы на похитителе. Куда там! В открытом бою кентавры мира насекомых совершенно беззащитны.
Крупные, голенастые, отбрасывая на песок неожиданную тень, бегунки мчатся, унося беспомощную молодь термитов, взрослых рабочих, а у крылатых с ходу откусывают несъедобные крылья, которые к тому же мешают переносу добычи.
На плоской поверхности между всхолмлений термитников темными жерлами зияют ходы в подземные обиталища муравьев. Сюда и катят «фаэтончики». Сбросив трофей в широкогорлую шахту, черный тандем муравья и скользящей за ним тени уносится за новой порцией. Богатая пожива приводит муравейник в возбуждение, и он выплескивает десятки новых охотников. Термитник отдан на поток и разграбление. Мы не успеваем заселить искусственное гнездо, термитов уже нет. Зрелище опустевшей черной губки, в которой мечутся запоздавшие бегунки, ошеломляет…
Урок, преподанный нам катаглифисами, усвоить нетрудно. Труднее совладать с разбойничьей ордой бегунков. Следующий термитник вскрываем на рассвете, когда каракумская апрельская ночь еще холодна и бегунки сидят дома. Однако работы предстоит много, а солнце, едва поднявшись, придает всему живому новый заряд бодрости и энергии. Поэтому, израсходовав ведро драгоценной воды из запасов экспедиции, окружаем термитник влажным кольцом. Это не ритуальное заклинание: когда бегунки выйдут на поверхность, влажная почва их на какое-то время придержит.
В это утро мы заселили искусственные гнезда — тонкий квадратный, почти метр на метр, пробковый лабиринт между двух листов обрамленного стекла и стеклянный цилиндр, начиненный губкой термитника с его обитателями.
Бегунков мы опередили. Теперь нашим трофеям угрожают гораздо менее быстрые и далеко не столь крупные, вернее, совсем крошечные мураши, которые легко просачиваются в зазор между деревянной рамой гнезда и стеклом и способны свести на нет все наши успехи. Очистить гнездо от них дело безнадежное, здесь требуется профилактика. Уносим гнезда в палатку, щедро заправляем их мокрой ватой для питья и промокашкой для пропитания. Оставляем оба гнезда на металлическом столике, ножки которого погружены в чашки с непреодолимым для мурашей мыльным раствором, сдобренным дли большей гарантии бензином.
Таким нехитрым способом мы предотвращаем биологическую реакцию, вызываемую соприкосновением почти всех видов термитов с почти всеми видами муравьев. По общему признанию, это древнейший враг термитов. Так как же все-таки реагируют термиты на разбитый купол?
Одни — и их немало — уходят, исчезая в прохладной, отдающей затхлостью и грибами темноте галерей и колодцев. Другие — их большинство — замерли или переминаются на месте. Наконец, третьи — таких меньше всего — беспорядочно поодиночке разбегаются в стороны.
Может показаться, что эти создания отвечают на неожиданное разрушение гнезда различно, а между тем все одинаково подчиняются постоянно действующему закону, который всюду обязывает термита поскорее вернуться и вновь окунуться в родную стихию гнезда. Каждое лишнее мгновение, проведенное за порогом дома, неотвратимо сопряжено с бесчисленными опасностями. Не случайно уже только прорвавшиеся извне свет и наземный воздух воспринимаются в гнезде как сигнал бедствия. Этот сигнал зовет обитателей термитника перекрывать, запечатывать проломы и щели в панцире. Солдаты бьют головами сбор и спешат с рабочими к участкам, откуда струится угроза.
Так и поступают сейчас термиты в тех районах гнезда, куда не добрался лом. Они изнутри запечатывают ходы в неповрежденную зону, хотя это и отрезает от них собратьев и сестер из разоренных секторов и этажей. Пострадавшая часть семьи обречена на гибель, но только так сохраняется для жизни уцелевшее.
Вместе с тем оставшиеся вне гнезда свидетельствуют приверженность тому же закону жизни.
Выброшенные из колеи обычной жизни, вдали от массивов термитника, они подчиняются теперь зову ближайшего обломка, осколка… Здесь, в уцелевших камерах и нишах, еще сохраняются притягательные приметы гнезда, именно в них воплощен термитник с его действующей как магнит силой, которая не только молодь и слепых рабочих, но и зрячих крылатых побуждает забиваться в узкие щели камер. По мере того как обломок гнезда будет иссушаться, насекомые, укрывшиеся в его нишах, как бы удерживая выветривающийся дух родного дома, теснее приникают, отчаяннее цепляются лапками за стенки.
К этой подробности стоит присмотреться. Выше не раз уже шла речь об отступлении термитов в подземелье. А можно ли так говорить? Что же, эти насекомые дознались, что климат планеты меняется, и почли за благо зарыться в землю и воссоздать здесь необходимые им тепло, сырость, насыщенность воздуха CO2?
Конечно нет, события развертывались и проходили сами собой — подобно тому, что мы наблюдаем воочию в осколке земляной губки. Действительно, похоже, будто обитатели гнезда стремятся удержать гаснущее дыхание дома. Не так же ли и палеотермиты в погоне за ускользавшими условиями жизни устремлялись в хранящие сырое тепло расщелины и норки, не так же ли в поисках спасения пробивались в глубину, замыкались в вырытых камерах?
Массы скрывшихся в подземелье насекомых перемещались здесь, и их движущиеся цепи стали осуществлять обмен питательных веществ, добычу воды, выделение и удаление отбросов. С движением цепей сплелись, слились дыхание, питание, пищеварение, рост, развитие всей колонии, физиологическое разделение функций между стазами.
23. БИТВА ГИГАНТОВ
Ученые, восстанавливающие историю мира насекомых по ископаемым следам и отпечаткам, полагают, что муравьи появились на земле примерно шестьдесят миллионов лет назад. Термиты, видимо, раза в четыре старше их.
Первая страница истории термитов связывается ныне с уже упоминавшейся выше палеонтологической находкой на Урале.
Найденный в 1937 году Юрием Михайловичем Залесским на берегах реки Сильвы отпечаток крылатого с восемнадцатимиллиметровым крылом представляет ископаемый вид уралотермес пермианум Залесского. Это памятник древнекаменноугольной эпохи, когда на Земле, покрытой гигантскими папоротниковыми и хвойными, еще не появились настоящие цветковые растения, среди насекомых еще не было бабочек, среди позвоночных еще не было птиц…
В отпечатке уралотермес пермианум ученые без колебаний признали крылатую форму одного из предтечей современных термитов. Поперечных швов — линии облома — на крыле не видно: эта часть крыла не отпечаталась в породе, так что неизвестно, имелись ли тогда эти линии.
Так или иначе, судя по находке Ю. М. Залесского, термиты за четверть миллиарда лет не очень изменились в строении. С другой стороны, отпечаток веско подкрепил мнение ученых о близком родстве древних термитов с уховертками и особенно с древними тараканами.
Среди тараканоподобных термитов особенно выделяются мастотермес. Этих термитов не раз находили и в Америке и в Европе, но только среди ископаемых. В прошлом они были, должно быть, широко распространены здесь. Сейчас единственный из оставшихся в живых вид мастотермес вместе с другими пережитками и памятниками минувших эпох встречается только в Австралии. Жилкование крыльев мастотермес напоминает рисунок на крыле тараканов. Самки мастотермес откладывают яйца, склеивая их в пакет, как тараканы, а не поодиночке, как высшие термиты. Постоянного гнезда мастотермес не строят. Не случайно их называют также эррабундус, то есть шатунами, бродягами.
Бездомный мастотермес — живой мастодонт мира термитов, наипростейшая форма термитной семьи. Однако и она поразительно слаженна, согласованна, совершенна в своей целостности. Здесь, как и у примитивных калотермес, питающихся крепкой древесиной, семьи невелики и еще нет рабочих как особой стазы. Строят ходы, добывают пищу и снабжают кормом родительскую пару молодые, не закончившие линек солдаты и крылатые. И делается это не в оседлой колонии, а в непрерывном походе.
Медленно продвигаются вперед термиты, выгрызая себе дорогу в поедаемой древесине. В древесине они живут. Они пропускают ее через себя, а отбросами заделывают дыры, заполняют пустоты, облицовывают стены. Окруженная молодью — фуражирами-строителями и солдатами, в дереве перемещается и родительская пара. На холодное время года все опускаются поглубже в грунт, с теплом вновь поднимаются, продолжая на ходу изнутри поедать древесину.
Уже по тому, как яростно атакуются семьи простейших австралийских мастотермес простейшими австралийскими муравьями понеринами, можно судить о том, к каким древним временам восходит начало муравьино-термитной войны.
Многие виды понерин питаются термитами. «Я никогда не видел их с другой добычей», — пишет Пултон. Когда муравьи мегапонера фэтенс (фэтенс — значит зловонный), нагруженные еще живыми трофеями, захваченными в атакованном термитнике, возвращаются к себе, их колонии производят на марше отчетливый звенящий звук — стридуляцию. «Чем это не песнь победы?» — спрашивает Хег.
Муравьи нападают и на термитов, гнездящихся в самых толстостенных сооружениях. Конечно, кочевые муравьи дорилины во время своих подземных походов подкапываются под термитники, врываются в них снизу. Даже носачи эутермес, вооружённые железами, вырабатывающими клей, ядовитый для других насекомых, не всегда могут отбиться от острожвалых и почти втрое более крупных муравьев-ткачей.