– За богатого выйдешь. И красивого.
Тана вздёрнула нос и села на место, свысока глядя на подружек. Они загалдели, стали льнуть к ней, будто бы впервые слышали такое предсказание и невероятно обрадовались. Мавна не удержалась от вздоха.
– Давай ты теперь.
Малица поманила Купаву. Та чмокнула Мавну в висок, разъединила их сплетённые пальцы и осторожно, почти ласково взяла свечку. Капнула.
Наклонившись над водой, Малица снова стала всматриваться в комок воска. Катала ушат и так, и так, пока не подняла голову на Купаву.
– Вижу красивого мужа. Скоро. Будете сидеть под чёрным деревом, и ветки у него будут доставать до земли.
Купава повела плечами, и даже у Мавны пробежал по спине холодок.
– Какая-то глупость. – Купава смешливо сморщила нос, снова садясь рядом. – Не собираюсь я скоро замуж. Не за кого мне.
Мавна хотела напомнить, как Купава вздыхает по её брату Илару, весьма красивому, между прочим, но не успела.
– Ты следующая, подходи.
Два десятка пар глаз повернулись к Мавне. Она и не поняла, что Малица подзывает именно её.
От взглядов – снова чужих и сочувствующих – в груди набухла тяжесть. Мавна встала, оправила платье и безучастно взяла свечу из протянутой руки.
Ей было всё равно, кого ей напророчат. Всё равно, будет он бедняком или богачом, хромым или ловким, старым или молодым. Всё равно, если ей вообще не видать замужества. Какая из неё получится жена – вечно тоскующая и будто замёрзшая? Что за жена, вскакивающая на кровати в холодном поту из-за того, что вновь приснился крик брата?
Воск потёк по пальцам, горячий, но не обжигающий. Закапал медовыми каплями в воду, скорчился и застыл на поверхности. Девушки снова приподнялись, заглядывая в ушат: про Мавну-то интересней было узнать, чем про Тану, с той и так всё ясно.
– Ши! – Малица пригрозила девкам и сама склонилась над водой. – Не галдите, сорочата.
Вновь потянулись мгновения, тягостные, тяжёлые. Мавна переступила с ноги на ногу: отпустила бы уж домой, лечь бы в постель и забыться гнетущим чёрным сном…
– А твой… – протянула с сомнением Малица после минуты молчания. – Будет твой…
– Рыбаком? – почему-то пискнула одна из младших девочек, и на неё зашипели, чтоб молчала.
– Не-а, – отрезала Малица и подняла на Мавну влажный, полный тревоги взгляд. Она помолчала ещё немного, вглядываясь в лицо Мавны, будто силилась разглядеть в ней что-то неведомое. Наконец, шмыгнув носом, Малица тяжело изрекла: – Твой будет утопленником.
В светлице поднялся визг, все пуще прежнего уставились на Мавну, но уже не с мрачным сочувствием, а со сладостным ужасом. Мавна медленно повела закостеневшими плечами. Ей вдруг стало ещё холоднее.
– Утопленником так утопленником, – равнодушно проговорила она и вышла из светёлки. Купава тоже встала и побежала за подругой, а вслед им понеслись ахи и шепотки.
У костра гремела музыка, в вечернее небо то и дело взмывали искры и взрывы хохота. Как, должно быть, прекрасно каждый вечер вот так выходить из домов и делать то, что вздумается, а не сидеть по дворам… Мавна сама удивилась этой своей мысли: наоборот, мечтала же поскорее очутиться дома. Но мрачное колдовство этой ночи, приправленное вдруг острой радостью пляшущих, хмельных парней и девушек, словно очаровало и её тоже. Купава засмеялась, глядя на подругу.
– Вот видишь, тут здорово! Давай, потанцуй с кем-нибудь.
Эти слова подействовали на Мавну как ушат холодной воды. Она остановилась и выпустила руку Купавы.
– Ну уж нет.
Купава пожала плечами:
– Насидишься ещё дома. Все мы насидимся.
Она была права. Лишь несколько ночей можно было не боясь проводить вот так: всем вместе, на улице, под небом. Но уж если кто отважится выйти завтра, то с наступлением темноты в нежное людское горло вопьются когти и зубы упырей, и никто не станет жалеть глупца, который не думает своей головой. В черте деревни ещё спасла бы стена-ограда, но вот за околицей, как сейчас, точно никто бы не спасся, и не было бы весёлого празднества.
Мавна зажмурилась, представляя черноту – она всегда так делала, когда нужно было изгнать из мыслей всё лишнее. На неё налетела танцующая пара и, извинившись, со смехом убежала дальше. После этого танца нужно было пускать венки, и только сейчас Мавна вспомнила, что до сих пор сжимает свой, а руки у неё пропахли полынью.
Когда всех позвали к реке, Мавна позволила другим девушкам пройти вперёд: они понеслись, только пятки засверкали. Купава задержалась, чтобы пойти вместе с Мавной. Мимо них с достоинством прошествовала Тана, гордо неся на голове роскошный венок из нераспустившихся кувшинок, веточек мяты и тугих спиралек орляка.
– Хорошо, что ты всё-таки пошла с нами, – тихо сказала Купава.
Мавна не ответила.
Они пропустили всех, кто рвался пустить свой венок по речному серебру. Парни, вооружившись длинными палками, галдели ниже по течению, а когда вылавливали что-то, горланили и смеялись так громко, что закладывало уши. Девушки визжали от радости, если их венки ловили. Пару раз даже слышался оглушительный плеск: кто-то падал в воду, но, к счастью, совсем рядом с берегом.
Мавна подождала, пока Купава опустит в воду свой венок, и тогда бросила свой. Последний раз в нос ударил резкий полынный запах, и нечто, больше похожее на гнездо из зелёных стеблей, поплыло по реке, неуклюже цепляясь за камыши. Мавна вздохнула: вот сейчас застрянет и пойдёт на дно. Ей не хотелось смотреть, как венок тонет, пусть даже она намеренно сплела его таким несуразным.
– Пойдём, – сказала она Купаве. – Посмотрим, кто выловил твой.
– Да мне как-то всё равно. Илар сидит дома сычом, – пожаловалась Купава. – Он ещё невыносимее тебя.
Мавна посмотрела на неё с укором, но ничего не сказала. Неужели Купаве правда нравился её старший брат? Хотя многие девушки наверняка считали его красавцем. Да только нравом уж больно крут.
Остаток праздника Мавна провела в стороне, на краю поляны. Угощалась, слышала музыку, наблюдала за красивыми танцующими парами и вежливо отказывала, когда кто-нибудь приглашал её на танец. Купава вроде бы не сильно расстроилась из-за того, что Илар так и не пришёл, и даже потанцевала пару раз с Мальвалом, который выловил её венок, а потом, извинившись перед ним, ушла помогать тётке собирать оставшуюся снедь.
Попрощавшись с подругой, Мавна поднялась и встала лицом в сторону реки. Наблюдать, как опускается мглистый вечер, перерастающий в студёную ночь, было упоительно настолько, что у Мавны защемило в груди. Она запрокинула лицо, жадно вдыхая воздух, весь сотканный из вечерних запахов: дым, река с волглыми берегами, свежая трава, нежный аромат цветочных венков и – если принюхаться – что-то дикое, терпкое, отдающее землёй и незнакомыми пряностями. Что-то опасное, от чего лишь сильнее захватывало дух. Вот бы Раско тоже сейчас сидел рядом с ней…
Голоса замолкали, праздник угасал, люди удалялись обратно в деревню. Многие – парами, держа в руках венки, с которых ещё капала речная вода. Коротко обернувшись, Мавна вздохнула: в иной год она бы подивилась, насколько таинственно-чудесны сумерки, но теперь мысли вились сплошь мрачные, как стаи ворон.
Подол платья отяжелел от росы и прибрежной влаги. Река журчала сбоку, тихая, робкая, петляющая между опушками сизых трав и острыми стеблями молодого рогоза. Мавна задумчиво, как во сне, шагнула вдоль берега. Ещё бы минутку вот так постоять, в тишине вдыхая сладко-прелые ароматы…
Вспомнился собственный венок, нарочито неказистый, неприглядный. Никто так и не выловил, хотя Мавна точно знала, что в деревне нашлось бы по крайней мере трое парней, которые могли бы попытаться добиться её внимания. Она того и хотела, но отчего-то – вопреки голосу разума – стало обидно за свой венок, от которого ногти до сих пор отливали зеленцой, а пальцы чуть слипались, если их сжать посильнее.
Взгляд сам заскользил вдоль берега, по мерцающим дрожащим дорожкам речного течения. Может, венок где-то зацепился и замер, слившись цветом с травой? Или унесло его дальше, к другим деревням… Зачем-то хотелось взглянуть на него ещё разок, напоследок.
В заводях реку затягивал ковёр ряски, а мимо неслись, кружась, водовороты и вихри течений. От воды тянуло холодом: речка узкая, перепрыгнешь, если захочешь, а до дна далеко, оступишься, и утянут омуты, хлынет в грудь ледяной поток. Счастье, что сегодня никто не захмелел настолько, чтоб свалиться в воду.
Воздух впереди дрогнул рябью: не то туман, не то зябкий ветер. Послышался лёгкий плеск, будто мелькнула серебристым боком крупная рыбина. Мавна обернулась и замерла, стиснув пальцами платье у бёдер.
Заросли молодого рогоза шевельнулись, и оттуда с плеском показался парень. Мавна сперва подумала, что это кто-то из их деревни: мало ли, загулялся так же, как она сама. Но парень шагнул в сторону, так что острые листья больше не мешали его разглядеть, и Мавна поняла: незнакомец. Не очень высокий, стройный, как ивовый прутик, совсем молодой. В сумерках его волосы, едва закрывающие уши, казались серебристыми, нос, скулы и подбородок резко очерчивались тенями. С одежды парня стекала вода, штаны и рубаха до пояса промокли так, хоть выжимай. Но больше всего Мавну удивило то, что он держал в правой руке. Её венок.
Заметив её, незнакомец дёрнул уголком рта и выставил перед собой свободную руку, будто хотел успокоить. Мавна и сама поняла: наверняка она выглядит напуганной.
– Добрый вечер, – мягко произнёс он. – Не поздновато для прогулок?
Мавна сделала полшага назад, не сводя глаз с парня.
– Я тебя не знаю.
Он усмехнулся:
– Как и я тебя. Видел лишь мельком на празднике. Я оттуда. – Он махнул рукой за реку, к холму.
– Из Ежовников? – недоверчиво спросила Мавна.
– Скажешь, что не стоило приходить?