А может, он слишком много о себе вообразил, и на самом деле ей плевать?
Минхо протянул ему руку:
— Вставай, старик. Головка бо-бо или не бо-бо, а надо убираться. Кто знает, сколько времени наши пленники будут вести себя смирно. А ну как поднимут бучу...
— Пленники? — переспросил Томас.
— Да называй как хочешь. Мы не можем выпустить их, пока сами не уберёмся подальше. Неполная дюжина парней удерживают там более двух десятков. К тому же эти два десятка ну очень недовольны своим положением. А ну как им взбредёт в голову, что они вполне могут нас похватать? Вот только очухаются от похмелья.
Томас вновь поднялся на ноги, на этот раз осторожнее. В голове словно кто-то в барабан дубиной колотил, и с каждым ударом, казалось, глаза выскакивали из орбит. Он опустил веки, подождал, пока комната не перестала ходить ходуном. Потом глубоко вздохнул и взглянул на друга:
— Ничего, переживу.
Минхо просиял:
— Наш человек! Пошли.
И рванул к лестнице, Томас — за ним. Около Бренды он задержался, но так ничего и не сказал. Минхо бросил взгляд через плечо. В его глазах ясно читалось: «Что это с ней?» Томас только головой качнул.
Минхо передёрнул плечами, затопал вверх по ступеням и вынесся из комнаты. Томас же остался стоять рядом с Брендой. Та не двигалась. И отказывалась смотреть ему в глаза.
— Мне очень жаль, — сказал он, имея в виду свои безжалостные, необдуманные слова во время танца. — Я, кажется, нагрубил тебе...
Она резко вздёрнула голову и уставилась прямо ему в лицо.
— Слушай, да мне наплевать и на тебя, и на твою девчонку, понял? Мне только хотелось потанцевать, забыться, расслабиться, знала — потом начнётся дерьмо. Ты что, вообразил, что я в тебя влюблена, что ли? Да уж, прямо таю в ожидании того дня, когда ты предложишь мне стать твоей хряснутой невестой! Не воображай о себе слишком много!
В её словах было столько бешенства, что Томас отшатнулся; ему стало больно, словно она залепила ему пощёчину. И прежде чем он успел ответить, Бренда, грохоча башмаками, взлетела по лестнице. Ещё никогда он так не тосковал по Терезе, как в этот момент. Поддавшись минутному отчаянию, он мысленно выкрикнул её имя. Но никто не отозвался.
В помещении для танцев стояла такая вонища, что у Томаса дыхание спёрло.
Пот и блевотина.
На полу валялись давешние танцоры: кто ещё спал, а кто сидел, подтянув колени к подбородку и трясясь всем телом. А кое-кто, кажется, был и вовсе мёртв. Хорхе, Ньют и Арис стояли на страже, медленно поворачиваясь вокруг себя и держа наготове ножи.
А вот и Котелок с остальными приютелями. И хотя голова по-прежнему раскалывалась, Томас почувствовал прилив сил.
— Ребята, что с вами случилось? Где вы были?
— Эй, это же Томас! — проревел Котелок. — По-порежнему живой! И всё такой же уродливый!
Ньют кинулся к нему, от души улыбаясь:
— Чёрт возьми, как же я рад, что ты жив, Томми!
— А я рад, что ты жив!
Тут до Томаса внезапно дошло — он даже слегка ошалел от этой мысли — что фраза-то знаменательная. Жизнь пошла такая, что встретившись с друзьями через два дня после расставания, приветствуешь их подобными словами. Ну и ну.
— А как все остальные? — спросил он. — Все живы? Где вас носило? Как попали сюда?
Ньют мотнул головой:
— Нас по-прежнему одиннадцать. Плюс Хорхе.
Томас выстреливал свои вопросы, как из пулемёта, никто не успевал отвечать:
— А Баркли и его дружки как? Не видели? Это они устроили тот фейерверк?
Ему ответил Хорхе. Он стоял у самой двери, сжимая в руках очень грозного вида меч. Клинок покоился на плече Долговязого Страшилы — он и Конский Хвост сидели, скрючившись, на полу.
— Не видали. Мы очень быстро убрались оттуда, а эти подонки боятся углубляться в город.
Увидев Страшилу, Томас слегка забеспокоился. Белобрысый! Где Белобрысый? У него же пистолет! Неужели Минхо и остальные управились и с ним? Интересно, как. Он обшарил взглядом помещение, но блондинистого красавчика нигде не было видно.
— Минхо, — позвал Томас и жестом попросил того подойти к ним с Ньютом. Когда они собрались вместе, он наклонился и тихо проговорил: — Тип с очень короткими светлыми волосами. По-моему, их вожак. Что с ним случилось?
Минхо пожал плечами и взглянул на Ньюта.
— Наверно, свалил, — ответил тот. — Многим удалось уйти — мы не смогли задержать всех.
— А что? — спросил Минхо. — С чего это ты так разволновался за него?
Томас оглянулся и ещё больше понизил голос.
— У него был пистолет. У всех остальных только ножи и прочая дрянь, он единственный с пушкой. К тому же не очень-то приятный тип.
— Ну и насрать, — отрезал грубый Минхо. — Через час нас в этом долбаном городе не будет. Надо уходить. Срочно.
Лучшая идея за последние несколько дней.
— О-кей, я с огромным удовольствием уберусь отсюда, пока он не вернулся.
— Эй, все, слушайте сюда! — провозгласил Минхо, прокладывая себе дорогу через толпу. — Мы уходим. Не пытайтесь нас преследовать, и тогда с вами ничего плохого не случится. Пойдёте за нами — пожалеете. Выбор, я думаю, ясен?
Томас задавался вопросом: когда и каким образом Минхо вернул себе роль лидера, забрав её у Хорхе? Он взглянул на их проводника... и увидел Бренду. Та тихо стояла у стены, глядя в пол. Томас очень жалел о том, что случилось накануне. Ему ведь на самом деле хотелось её поцеловать. И одновременно он чувствовал какое-то необъяснимое отвращение. Может — из-за наркотика. Может — из-за Терезы. А может...
— Эй, Томас! — гаркнул на него Минхо. — Чувак, проснись! Уходим!
Несколько приютелей уже покинули помещение и вышли на улицу, под палящее солнце. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он принял наркотик? Целые сутки? Или только несколько часов? Он пошёл вслед за всеми, только приостановился около Бренды и слегка подтолкнул её к двери. На миг он забеспокоился, что она не захочет идти с ними, но девушка поколебалась лишь одну секунду, а затем двинулась вслед за приютелями.
Минхо, Ньют и Хорхе ждали, держа своё оружие наготове, пока все, кроме Томаса и Бренды не вышли на улицу. Томас приостановился в дверях, обернулся и увидел, как трое оставшихся приютелей[8] медленно отходят к двери задом, размеренно поводя остриями своих клинков туда-сюда. Но непохоже было, чтобы кто-нибудь собирался чинить им препятствия. Должно быть, хряски были рады, что живы остались.
Все собрались снаружи, в переулке, отойдя от ступенек на приличное расстояние. Томас стоял ближе к лестнице, тогда как Бренда протолкалась на другую сторону группы. Он поклялся себе, что как только выдастся случай, обязательно переговорит с ней наедине. Она нравилась ему, он хотел быть её другом, если уж ничего другого не получалось. Что ещё важнее — он питал к ней теперь те же чувства, что и когда-то к Чаку. По непонятной причине он стал считать себя ответственным за неё, и от этого чувства так просто не отмахнёшься.
— … рвём туда изо всех сил.
Оказывается, Минхо держал речь. Томас встряхнул головой, тысяча кинжалов вонзились ему в череп изнутри, но мозги немного прояснились.
— Осталось всего-то не больше мили, — продолжал Минхо. — С этими хрясками всё же можно управиться. Так что...
— Эй! — донеслось откуда-то из-за спины Томаса.
Громкий, визгливый голос, в котором уже довольно ясно слышалось безумие. Томас обернулся и увидел Белобрысого — тот стоял на нижней ступеньке у распахнутой двери. Одна рука была вытянута вперёд. Костяшки пальцев побелели — с такой силой маньяк сжимал в ладони пистолет. Странное дело — рука с оружием ничуть не дрожала. Отверстие ствола твёрдо смотрело прямо на Томаса.
Прежде чем кто-либо успел среагировать, в узком переулке прогрохотал выстрел.
Левое плечо Томаса разорвалось от боли.
ГЛАВА 40
Выстрелом юношу отбросило назад, он перевернулся в воздухе и упал плашмя лицом вниз, расквасив нос об асфальт. Сквозь боль и оглушительный звон в ушах он услышал ещё один выстрел, потом раздались звуки ударов и сопровождающие их короткие энергичные выдохи. Что-то с металлическим стуком запрыгало по мостовой.
Он перекатился на спину, схватившись руками за простреленное место. Старался собраться с духом, чтобы взглянуть на рану. Звон в ушах нарастал, мешая сосредоточиться на происходящем, но ему удалось увидеть, как Белобрысого свалили на землю. Кто-то яростно, что было силы колошматил его.
Минхо.
Томас наконец набрался смелости взглянуть на рану. Оттого, что увидел, сердце забилось вдвое быстрей.
В майке зияла небольшая дырочка. В мясистой части, как раз над левой подмышкой, набух маленький багровый желвак. Из раны непрерывной струёй текла кровь. Было очень больно. Даже хуже, чем просто очень больно. Если раньше он думал, что головная боль, терзавшая его в танцзале, была ужасна, то здесь было раза в три-четыре хуже. Вся эта мука сосредоточилась плече, стянувшись в тугой клубок, а оттуда волнами расходилась по всему телу.
На него смотрели встревоженные глаза Ньюта.
— Он застрелил меня! — вырвалось у Томаса. Вот, пожалуйста, теперь эту реплику можно смело ставить под номером 1 в список самых больших изречённых им глупостей. Словно тысяча стальных иголок пронзала его внутренности, царапала, колола, терзала... Он почувствовал, что уплывает. Второй раз за сутки его мозг засасывала тьма.
Кто-то протянул Ньюту сложенную майку, тот плотно прижал её к ране. Новая волна муки прошла по телу Томаса, он закричал, и ему было всё равно — пусть считают его маменькиным сынком. Такой боли ему ещё ни разу за всю свою жизнь не доводилось испытывать. Мир вокруг потемнел ещё больше.
Он хотел потерять сознание. Впасть в бесчувствие, всё что угодно, только не эта боль.
Издалёка доносились голоса — в точности, как его собственный, тогда, на танцплощадке, когда его накачали наркотиком.