Так помнить память искусна.
За ужином и начался самый важный разговор.
… Daddy встретил маму Лильи случайно. На работе. Диана была houskeeping manager — руководила хозяйственной службой на круизном лайнере. Случилось так, что на корабле ещё перед заходом в Рейкьявик из строя вышла одна из стиральных машин в основной прачечной. Нужного запасного блока на судне не оказалось, и для ремонта вызвали сервисного инженера из местной компании.
После устранения неполадки Диана пришла, чтобы принять работу и подписать акт приёмки, а потом пригласила местного специалиста в столовую для административного персонала — ведь он долго работал и проголодался. Диана и daddy приглянулись друг другу с первого взгляда — оба были молоды, свободны и «чертовски привлекательны». Диана отличалась непривычной для Северной Европы красотой, а daddy сочинял стихи и пытался переводить их на английский — хоть и коряво, зато искренне.
Тут вспомнила, хоть и не сказала,
как в юности сама слагала
на иностранном языке
стихи,
в словах удачных не везде,
иные мысли выражала.
Тогда ещё я их писала…
Но я об этом промолчала.
Узнав, что лайнер будет стоять в Рейкьявике два дня, и Диана в этот вечер может сойти на берег, daddy пригласил её на свидание в уютный бар недалеко от порта. Там они и встретились снова. А ближе к полуночи, вдоволь наговорившись и почувствовав непреодолимую тягу к более близкому общению, перекочевали на съёмную квартиру daddy. Вот тогда-то, ранним солнечным утром, разделившим их навсегда, он и подарил Диане ту самую книжку, которую Лилья нашла в жестяной коробке из-под печенья…
… Уже взрослой Лилье мама рассказала, что ночь с практически незнакомым парнем явилась для неё из ряда вон выходящим событием. После предательства своего первого и единственного любимого человека мама была строга с мужчинами, но в тот вечер почему-то уступила синеглазому исландцу (ведь не бывает правил без исключений). А когда выяснилось, что эта ночь не прошла для неё бесследно, мама решила родить ребёнка «для себя» — ведь уже слегка за тридцать, а замужество так и не состоялось. Ей требовался смысл в жизни. Мамин отец принял решение дочери стоически, и внучку сразу полюбил. Имя Лиля, данное девочке, ему тоже понравилось…
Он был суров, но вот не с нею,
он с ней был добр, хоть молчалив.
О нём, красиво не умея,
она сказала, чуть краснея,
свой самый первый детский стих…
Что память сберегла до сих?
Слов не осталось, лишь сам миг.
… Daddy сожалеет, что мама Лильи не сообщила ему о своей беременности. Эту яркую женщину он забыть не смог. Даже когда через несколько лет создал семью, и у него родился сын. Где его семья? Свавы и Рунара больше нет. Стихия, несчастный случай. В Исландии не только вулканические извержения опасны. Во время Рождественских каникул жена и сын поехали на юг навестить родственников. По дороге произошло землетрясение, и их машина оказалась погребённой под оползнем и лавиной одновременно. Это случилось пять зим назад. С тех пор daddy живёт один…
И зимним вечером проникнуто
всё было горечью, но вот
душа и сердце опрокинуто —
вершат в уме переворот.
Ничто не скрасит одиночество,
когда, по сути, никого.
Осколков жизни — мелко крошево,
но стало цело, приросло.
Разговор затянулся далеко за полночь, но daddy сказал, что дежурит сутки через трое и ещё два дня будет отдыхать. Так что завтра оба смогут выспаться. Лилья будет жить в «детской». Она устала с дороги, ей давно пора спать, поговорить они ещё успеют.
Лилья уснула почти сразу, как только её щека коснулась подушки. А под утро ей приснился сон: молодой совершенно незнакомый светловолосый мужчина держит её за руку, они идут по заснеженному полю, а небо позади почему-то наливается красным.
2.2. Храннар. Чтобы не свихнуться
Если всё уже потерял,
кто-то после навечно пьян,
кто-то жив и той жизнью рьян.
Храннара безумно (да, безумно в самом прямом смысле) тянуло домой. Нет, теперь уже просто в Гриндавик. Храннара просто обуревало желание увидеть, что осталось от его дома, и как выглядит всё ещё горячее лавовое поле, поглотившее его воплощённую мечту. Но поехать туда нельзя. Запрещено. Потому что опасно. К тому же часть дороги перегородил язык свежей лавы, ещё помаргивающей огненно-красными глазами.
Между прочим, он, Храннар Стейнн Гисласон, теперь чуть ли не национальная знаменитость. На главном новостном интернет-портале опубликовали кадры, вырезанные из прямой трансляции, — как извержение уничтожало дом Храннара, а также крупное фото самого Храннара и его ответ на вопрос, что он переживал в тот самый момент. И в телевизор он тоже попал.
В тот вечер Храннар жестоко напился. Так, что не мог самостоятельно добраться до своего временного пристанища, и владелец бара вызвал для него такси.
Храннар, вообще-то, не дружил с алкоголем. Он дал себе зарок всегда знать меру в тот день, когда его старший брат не вернулся на берег. Тем утром, после затянувшейся гулянки, Храфнар с дружками вышел в океан на отцовском рыболовном боте, чтобы, как он выразился, «немного проветриться». Что там случилось, так толком и не разобрались. Погодные условия были сложные, штормовому предупреждению компания не вняла, и к причалу бот вернулся с одним человеком на борту меньше. Тело брата так и не нашли.
Храннар в тот год как раз заканчивал школу. Отец начал отходить от дел — годы уже не те, здоровье пошаливало, и гибель старшего сына добила его окончательно. Средние братья не горели желанием делить квоту на троих. Поэтому Храннар уехал сначала в Рейкьявик, где в учебном центре получил свидетельство о профессии рыбака прибрежного лова, а потом подался в Гриндавик и нанялся на рыболовный траулер Gnupur.
И теперь, протрезвев после вчерашнего неумеренного возлияния, Храннар прекрасно понимал, что пьянка — дорога в один конец, причём в его случае конец этот будет быстрым и безрадостным. Он сходил на улицу и принёс из багажника машины большую коробку из твёрдого картона, до которой пока не доходили руки, вытащил из неё несколько картин — ими он особо дорожил и по этой причине забрал с собой при эвакуации, и рулон двухстороннего скотча. На дне коробки остался лежать складной этюдник с принадлежностями для рисования — углём, карандашами, акварелью, акрилом, пастельными мелками и картонной папкой с бумагой. Но всё это пока Храннару не особо требовалось — его руки ещё дрожали.
Через час стена напротив кровати стала слегка напоминать зал галереи современной живописи, где готовится временная выставка. Храннар с некоторым удовлетворением оглядел результат кастомизации своего пристанища, оделся и пошёл в «Бонус» разжиться готовой едой на обед.
Ближе к вечеру, когда уже совсем стемнело, тоска навалилась на Храннара с такой силой, что его опять потянуло в ближайший бар. Однако вместо этого он вытащил из коробки этюдник, устроился за низким столом — не сказать, что это было очень удобно — и стал рисовать рыболовный корабль в океане.
волн всплеск
зыбей окрест
ясности блеск
сини небес
Храннар настолько ушёл в этот процесс, что его ноздри защекотал терпко-солёный морской воздух, а в ушах зазвенели надрывные крики чаек. К ночи картина была закончена, и Храннар водрузил её на свободное место в своей «галерее».
«Завтра нужно разжиться холстами. Буду рисовать, чтобы не свихнуться», — решил он. Уснуть Храннару удалось не скоро — перед глазами всё стоял язык огненной лавы, тянущийся через пустошь, покрытую белыми мазками снега, к его такому же белому дому.
2.3. Лилья. Встреча в баре
Знакомая песня звучала, вела…
Зимним вечером вьюга морозна и зла,
но снег таял, лишь только коснувшись тепла.
Вновь обретённый daddy уехал на суточное дежурство в дата-центр, и Лилья оказалась предоставленной сама себе. Все необходимые утренние дела она уже переделала — выспалась, под завязку наполнилась капучино из навороченной кофемашины, позавтракала подогретым круассаном и скиром[10].
Как много вот таких минут
уносится неумолимо,
но счастье — оказаться тут,
не пропуская миг сей мимо.
Вот память… Нежно-сладкий вкус
и горечи кофейной доля,
и вновь дразнящий шорох-хруст —
то времени шатанье вольно…
Время подходило к полудню, но за окном по-прежнему висела густо-синяя тьма, разрываемая пятнами света от уличных фонарей и фарами проезжающих по улице машин. В кладовке нашёлся пылесос, и часа полтора Лилья неторопливо занималась уборкой квартиры. Потом включила телевизор, лениво пощёлкала каналы, пока не наткнулась на старую голливудскую комедию, досмотрела её до конца. Перекусила остатками вчерашнего лосося с цветной капустой. Взяла с книжной полки оригинальное издание детектива Джеймса Хэдли Чейза в мягкой обложке (и ещё раз удивилась обилию книг в отцовской квартире), прочитала несколько глав, после чего её невыносимо потянуло в сон. Она свернулась калачиком на уютном мягком диване, накрылась колко-пушистым пледом ручной вязки и задремала. Когда проснулась — за окном снова висела та же мгла, подсвеченная фонарями и городским трафиком, только теперь эта мгла показалась Лилье не густо-синей, а сизой — поваливший с неба мокрый снег добавил в её палитру светлых оттенков.
И сумрак вечера, пронизанный
во тьме замершею водой,
такой холодный и приближенный