– Это была пытка какой-нибудь преступницы? Видимо, она была страшным человеком, если наказание соответствовало ее злодеяниям.
– Верно, у нас есть это маленькое утешение, – сказал Дакр, запахнул халат и придвинулся ближе к огню. – Наказание действительно соответствовало ее злодеяниям. Конечно, если я правильно определил, что это была за дама.
– Да как же вы могли это определить?
Дакр снял с полки старинную книгу в кожаном переплете.
– Вот послушайте, – сказал он. – Текст на французском семнадцатого века, но я буду сразу переводить. Потом скажете мне, правильно ли я решил эту загадку. «Заключенная предстала перед судом Высшей палаты парламента по обвинению в убийстве мастера Дрё д’Обре, отца своего, и двух братьев своих: мастера д’Обре – цивильного лейтенанта и мастера д’Обре – советника парламента. Ликом она не походила на преступника, способного на такие гнусные поступки, поскольку вида была кроткого, росту небольшого, имела чистую кожу и голубые глаза. Однако суд, установив ее виновность, приговорил заключенную к обычному допросу и допросу с пристрастием, чтобы узнать имя ее сообщников, после чего ее надлежало перевезти в повозке на Гревскую площадь{548}, там обезглавить, тело сжечь и прах развеять по ветру». Эта запись сделана 16 июля 1676 года.
– Интересно, – сказал я. – Но неубедительно. Чем вы можете доказать, что это была та самая женщина?
– Я уже подхожу к этому. Далее в тексте описывается ее поведение во время пытки. «Когда к ней подошел палач, она узнала его по веревкам, которые он нес, и сразу протянула ему руки. Пока он ее связывал, она осмотрела его с ног до головы, но не произнесла ни слова». Как вам это?
– Да, так и было.
– «Она спокойно осмотрела деревянные кóзлы и кольца, на которых было вывернуто столько суставов и которые слышали столько криков и стонов. Когда взгляд ее упал на три ведра воды, приготовленные для нее, она с улыбкой сказала: “Всю эту воду принесли, чтобы утопить меня, месье? Вы же не думаете, что в такого небольшого человека, как я, все это поместится.”» Подробное описание пытки читать?
– Нет-нет, ради Бога, не нужно.
– Тут есть одно предложение, которое, бесспорно, убедит вас в том, что вы видели во сне именно описанное. «Добрый аббат Пиро, не в силах смотреть на страдания грешницы, поспешно покинул зал». Убедились?
– Совершенно. Сомнений нет, это то самое событие. Но кто же эта дама, чья внешность была столь привлекательна, а конец столь ужасен?
Дакр подошел ко мне и поставил на столик рядом с моим диваном маленькую лампу. Взяв страшную воронку, он повернул ее так, чтобы свет падал на медный ободок. Так надпись на ней была видна лучше, чем накануне вечером.
– Мы с вами уже выяснили, что это эмблема маркиза или маркизы, – сказал он. – Кроме того, поняли, что последняя буква «Б».
– Это точно.
– Посмотрите, слева направо эти буквы больше всего похожи на «М», «М», маленькую «д», «О», и маленькую «д» перед последней «Б».
– Да, кажется, вы совершенно правы. Обе маленькие «д» видны очень четко.
– То, что я вам сейчас прочитал, – сказал Дакр, – это официальный протокол суда над Мари Мадлен д’Обре, маркизой де Бренвилье{549}, одной из самых известных отравительниц и убийц в истории.
Пораженный необычностью своего ночного видения и его истинным смыслом, который открылся мне благодаря исчерпывающим доказательствам Дакра, я притих. Когда-то я уже слышал об этой женщине. В памяти всплыли смутные воспоминания о ее жизни, о ее разнузданном распутстве, о том, как она долго и хладнокровно измывалась над больным отцом, как ради мелкой выгоды погубила братьев. К тому же я вспомнил, что храброе поведение преступницы перед смертью до некоторой степени искупило ужасы ее жизни, что в последние минуты маркизу де Бренвилье жалел весь Париж и что спустя несколько дней после казни женщину, которую при жизни проклинали как убийцу, уже почитали за мученицу. Лишь одно возражение пришло мне на ум.
– Но каким образом на этой воронке могли оказаться ее инициалы и эмблема ее титула? Ведь не может быть, чтобы в средние века знать почиталась настолько, что их титулы увековечивались на пыточных орудиях.
– Мне этот вопрос тоже не давал покоя, – ответил Дакр. – Но я нашел этому очень простое объяснение. В то время дело это наделало много шума, так что можно легко вообразить, что ла Рейни, начальник полиции, просто решил оставить эту воронку себе на память. Не так уж часто допросу с пристрастием подвергались французские маркизы. Нет ничего удивительного и в том, что он выгравировал на ней ее инициалы, дабы все понимали, с каким событием связан этот предмет.
– А это? – спросил я, указывая на отметины на кожаном горлышке.
– Она была кровожадной тигрицей, – сказал Дакр и посмотрел в сторону. – И как у всякой свирепой тигрицы, у нее были крепкие и острые зубы.
Ужас Пещеры Синего Джона
Следующий рассказ был найден среди бумаг доктора Джеймса Хардкастла, умершего от чахотки 4 февраля 1908 года в 36 номере пансиона «Аппер Ковентри флэтс» в южном Кенсингтоне{550}. Знавшие его близко отказываются высказывать свое мнение относительно этого необычного документа, но единодушны в том, что это был рассудительный человек научного склада ума, напрочь лишенный фантазии. Ему бы никогда не пришло в голову сочинять небылицы и выдавать их за истину. Бумага находилась в конверте, подписанном: «Краткий пересказ событий, произошедших недалеко от фермы мисс Аллертон в северо-западном Дербишире{551} прошлой весной». Конверт был запечатан, на его лицевой стороне карандашом было написано: «Дорогой Ситон, вероятно, вы заинтересуетесь, а может быть, и огорчитесь, узнав, что из-за того недоверия, с которым вы восприняли мой рассказ, я решил больше никому не рассказывать о ТОМ случае. Эти записи будут прочитаны после моей смерти, и, возможно, незнакомые мне люди, к которым они попадут в руки, поверят мне больше, чем мой друг».
Установить личность этого Ситона не удалось. Могу добавить, что покойный действительно приезжал на ферму Аллертон в указанное время и что именно тогда там произошли некие вызвавшие определенные волнения события, совпадающие по характеру с рассказом доктора Хардкастла. Это известно доподлинно и сомнению не подлежит.
Далее я привожу его рассказ целиком, ничего не меняя. Он имеет форму дневника, некоторые записи в нем расширены, есть и пропуски.
Уже чувствую, что прекрасный горный воздух идет мне на пользу. Ферма Аллертон находится на высоте тысяча четыреста двадцать футов над уровнем моря, поэтому ничего удивительного, что климат здесь такой благодатный. Если не считать привычного утреннего кашля, чувствую себя совершенно здоровым, так что, благодаря парному молоку и свежей баранине, я даже могу набрать вес. Думаю, Сондерсон будет доволен.
Обе мисс Аллертон – добрые, работящие и очаровательно чудаковатые старые девы, готовые отдать заезжему калеке всю сердечную теплоту, которая могла бы быть потрачена на мужей или детей, если бы таковые у них имелись. В самом деле, старая дева – полезнейшее существо на земле, своего рода сила, стоящая в резерве общества. Иногда ее называют «лишней» женщиной, но что бы без нее делал несчастный «лишний» мужчина? К слову, они настолько просты, что сразу же проболтались, почему Сондерсон посоветовал мне именно их ферму. Оказывается, он сам родом из этих мест и, думаю, в детстве вполне мог гонять ворон на каком-то из этих полей.
Это уединенное место, прогулки по нему вызывают у меня восторг. Ферма – это по сути пастбище, которое находится на неровной долине, между двумя чудесными известняковыми холмами, состоящими из такого хрупкого камня, что его можно ломать руками. Под всем этим местом находится какая-то бездонная пустота. Если бы можно было ударить по ней каким-нибудь гигантским молотом, она бы загудела, как барабан. Возможно, там какая-нибудь пещера или большое подземное море. Какой-то водоем там обязательно должен быть, потому что в окружающих горах масса ручьев, которые уходят под землю и больше не показываются на поверхности. Полно здесь и расщелин, если в них углубляться, можно найти входы в подземные лабиринты, уходящие в самую глубь земли. У меня есть маленький велосипедный фонарь, и я часто беру его с собой в эти странные подземные миры, где еще не ступала нога человека, и с наслаждением любуюсь, как переливаются на свету серебристо-черные сталактиты, когда по ним скользит его луч. Выключаешь фонарь – ты в полной темноте, включаешь – и ты в сказке из «Тысячи и одной ночи».
Однако среди этих странных пещер одна особенно интересна, потому что ее сотворила не природа, а человек. Приехав сюда, я ничего не знал о Синем Джоне. Так называют особый минерал прекрасного фиолетового оттенка, который на всей земле можно найти всего в двух-трех местах. Синий Джон – минерал такой редкий, что простейшая ваза, изготовленная из него, стоит ужасно дорого. Римляне со свойственным им чутьем каким-то образом прознали, что здесь можно отыскать этот камень, и пробили длинную горизонтальную шахту в одной из скал. Вход в нее (аккуратная арка с ровными стенами, вся заросшая кустами) получил название Пещера Синего Джона. Римские горняки потрудились на славу, вырубленный ими проход очень длинный и пересекает несколько больших естественных пустот (это русла существовавших здесь когда-то подземных рек), поэтому, входя в Пещеру Синего Джона, нужно внимательно следить за дорогой и иметь хороший запас свечей, иначе рискуешь никогда больше не увидеть дневного света. Я еще не углублялся в нее, но сегодня днем, стоя у входа и всматриваясь в черноту штольни, решил, что как только поправлю здоровье, обязательно посвящу какой-нибудь выходной исследованию этого таинст