Я считаю (и записи в моем дневнике показывают, что это мнение сложилось у меня еще до происшествия со мной), что в этой части Англии находится обширное подземное озеро или море, которое питается многочисленными горными ручьями, пробивающими себе русла в мягком известняке. Там, где есть большие скопления воды, обязательно должны быть испарения, туманы и дожди, возможно и присутствие растительной жизни. Это, в свою очередь, предполагает и наличие животных форм, которые, как и растения, развивались там с тех доисторических времен, когда сообщение с внешним миром могло происходить свободнее. Таким образом там могла появиться своя фауна и флора, включая и чудовищ, подобных тому, что видел я. Вполне вероятно, что это был пещерный медведь, очень сильно увеличившийся в размерах и трансформировавшийся под влиянием новой среды обитания. В течение многих тысячелетий внешний и подземный миры существовали параллельно, животные, обитающие в них, развивались по-своему, переставая быть похожими друг на друга. Потом где-то в глубинах скалы образовался некий проход, и одно из этих созданий смогло пробраться наверх и через римский туннель выйти в наш мир. Как и все подземные обитатели, это животное утратило способность видеть, но, несомненно, природа компенсировала это, развив другие чувства восприятия. Конечно же, у него был какой-то способ находить дорогу и охотиться на овец, пасущихся на склоне горы. Почему существо выходило на поверхность только в самые темные ночи? Мне кажется, что свет для его больших белых глаз был неприятен и даже, возможно, причинял боль, поэтому зверь этот мог существовать лишь там, где царит полнейшая темнота. И вполне вероятно, что именно свет фонаря спас мне жизнь в тот страшный миг, когда мы оказались с этим чудовищем лицом к лицу. Таково мое объяснение этой загадки. Я изложил на бумаге все, что известно мне. Если вы можете объяснить эти факты – сделайте это; если решите поставить мои слова под сомнение – ваше право. Ни ваша вера, ни ваше недоверие не могут изменить их, так же как не могут они повлиять на судьбу того, чье предназначение уже почти исполнено».
На этом удивительный рассказ доктора Джеймса Хардкастла заканчивается.
Как это произошло
Она была медиумом и обладала даром автоматического письма{553}. Вот то, что она написала во время одного из сеансов:
«Некоторые подробности того вечера я помню совершенно отчетливо, некоторые для меня словно в тумане, и составить полный, внятный рассказ трудно. В Лондоне я бывал очень часто, поэтому совершенно не помню, что в тот раз привело меня туда и что заставило возвращаться так поздно. Но с той минуты, когда я сошел с поезда на маленькой пригородной станции, я все помню исключительно ясно. Я могу восстановить все события буквально по секундам.
Прекрасно помню, как я прошел по платформе и увидел в конце ее освещенный циферблат часов. Было ровно половина двенадцатого. Еще помню, как я подумал, успею ли добраться домой до полуночи. Потом помню большую машину (свет фар и блеск полированного металла), которая ждала меня у двери станции. Это был мой новый «Робур» с мотором в тридцать лошадиных сил, его в тот день только доставили. Помню, как спросил Перкинса, моего шофера, как она в ходу, и он ответил, что она идеальна.
– Я сам поведу, – сказал я и уселся за руль.
– Тут передачи другие, сэр, – заметил он. – Может, лучше, все-таки я поведу?
– Нет, я хочу сам ее попробовать, – настаивал я.
И мы поехали. До моего дома было пять миль пути.
В моей старой машине переключение передач расположено как обычно на панели, но, чтобы переключиться на бóльшую скорость, в ней нужно было перемещать рычаг через прорезь. Система не очень сложная, поэтому скоро я уже не сомневался, что полностью освоился с ней. Конечно, неразумно было начинать привыкать к новой системе ночью, в темноте, но мы ведь постоянно совершаем глупости, хотя и не всегда расплачиваемся за них сполна. Все шло гладко, пока мы не подъехали к Клейстон-хиллу. Это один из худших холмов в Англии. В длину он имеет полторы мили и состоит как бы из шести отдельных частей. Дорога, проходящая по нему, в трех местах имеет довольно крутые повороты. Парковые ворота, ведущие в мое имение, находятся у самого подножия холма и выходят на главное лондонское шоссе.
Мы только-только въехали на холм, там, где подъем наиболее крутой, когда начались неприятности. Я ехал на самой высокой скорости и захотел переключиться на среднюю передачу, но рычаг заело где-то посередине, и мне пришлось вернуть его в прежнюю позицию. К этому времени разогнались мы прилично, поэтому я надавил на оба тормоза сразу, но один за другим они отказали. Все бы ничего, оставался еще боковой тормоз, однако, когда я навалился на него всем весом и рычаг зазвенел, но так и не смог произвести какого-либо воздействия, меня обдало холодным потом. К этому времени мы уже неслись на бешеной скорости под уклон. Фары светили в полную мощность, и первый поворот мы миновали успешно. Потом мне удалось пройти и второй поворот, хотя при этом мы чуть не вылетели на обочину. После него дорога примерно милю шла прямо до третьего поворота, за которым в самом низу и находились мои ворота. Если бы мне удалось вписаться в них, все было бы хорошо, потому что за воротами начинался подъем, на котором мы бы постепенно сбросили скорость и смогли остановиться.
Перкинс держался истинным молодцом, я хочу, чтобы об этом все узнали. Он был спокоен и собран. Сначала у меня была мысль свернуть с дороги и съехать со склона вниз, но он сразу понял, что я задумал.
– Я бы не советовал это делать, сэр, – сказал он. – На такой скорости машина перевернется и накроет нас.
Разумеется, он был прав. Он дотянулся до электрического выключателя и повернул его. Теперь мы катились свободно, но скорость по-прежнему была ужасающей. Он положил руки на руль.
– Я удержу ее, сэр, – сказал он. – А вы прыгайте на ходу, вам удастся спастись. Того поворота мы не пройдем. Лучше прыгайте, сэр.
– Нет, – возразил я. – Я справлюсь. Вы, если хотите, прыгайте.
– Я останусь с вами, – ответил он.
Если бы мы ехали на моей старой машине, я бы резко переключил двигатель на обратный ход и посмотрел бы, что из этого получилось. Думаю, мотор вышел бы из строя или сломалось бы что-нибудь другое, но шанс сбавить скорость оставался. Сейчас же я был совершенно беспомощен. Перкинс попытался занять мое место, но на такой скорости это было невозможно. Колеса гудели, как ветер, весь большой корпус скрипел и стонал от напряжения, но с такими мощными фарами управлять машиной можно было с точностью до дюйма. Помню, я тогда подумал, каким удивительным и страшным зрелищем должны были мы представляться тому, кто увидел бы нас со стороны: узкая дорога – и мы на ней, как огромный рокочущий и сверкающий ураган, несущий смерть каждому, кто попался бы нам на пути.
Мы вписались в поворот. Два колеса при этом поднялась в воздух на три фута. Я уж думал, что нам конец, но машина, слегка вильнув, снова опустилась на колеса и продолжила бешеную гонку. Это был третий и последний поворот. Теперь оставалось только проехать ворота парка. Мы их видели перед собой, но, к несчастью, они были расположены не прямо перед нами, а чуть левее, ярдах в двадцати по шоссе, на которое мы вылетели. Возможно, я бы справился, но, думаю, когда мы пошли вверх, что-то в механизме вышло из строя. Руль заело, я увидел слева от себя ворота, рванул изо всех сил руль, мы с Перкинсом свалились друг на друга, и в следующий миг на скорости пятьдесят миль в час мое правое переднее колесо столкнулось с правым пилоном моих же ворот. Я услышал звук удара и треск, потом понял, что лечу по воздуху, и потом… Потом!
Когда я пришел в себя, я лежал среди каких-то кустов в тени дубов у подъездной дорожки, ведущей к дому, возле домика привратника. Рядом со мной стоял человек. Сначала я решил, что это Перкинс, но, присмотревшись, понял, что это Стенли, с которым я несколько лет назад учился в колледже и который у меня всегда вызывал самые теплые чувства. Что-то в характере Стенли было такое, что заставляло меня ощущать определенное духовное родство с ним, и я с гордостью думал о том, что вызывал в нем такие же чувства. Увидев его, я удивился, но в тот миг был до того потрясен случившимся, что мне было не до вопросов.
– Какой удар! – воскликнул я. – Боже, ну и удар!
Он кивнул, и даже в темноте я заметил на его губах мягкую задумчивую улыбку. Он всегда так улыбался.
Пошевелиться я не мог. Да у меня и не было желания пробовать шевелиться, хотя все чувства мои были напряжены до предела. Я увидел остатки машины, освещенные движущимися огнями фонарей, небольшую группу людей и услышал приглушенные голоса. Там были привратник, его жена и еще несколько человек. На меня они внимания не обращали, а суетились вокруг машины. Потом неожиданно я услышал громкий стон, скорее даже крик.
– Его придавило. Поднимайте осторожно! – воскликнул кто-то.
– Всего лишь нога, – произнес другой голос. Это был Перкинс. – А где хозяин?
– Я здесь, – отозвался я, но меня как будто не услышали. Они склонились над чем-то, лежащим впереди машины.
Стенли положил руку мне на плечо, и это прикосновение показалось мне удивительно успокаивающим. Я почувствовал себя легко и счастливо, несмотря на то что сейчас пережил.
– Боли вы, разумеется, не ощущаете? – спросил он.
– Никакой! – ответил я.
– Это всегда так, – сказал он.
И тут неожиданно меня захлестнула волна изумления. Стенли! Стенли! Но ведь Стенли умер от брюшного тифа в Блумфонтейне на бурской войне!
– Стенли! – вскричал я, и слова застряли у меня в горле. – Стенли, но ты же умер!
Он посмотрел на меня с той же мягкой задумчивой улыбкой.
– Ты тоже, – тихо произнес он.»
Ужас в небесах
Все, кто внимательно ознакомился с этой удивительной историей, ставшей известной как «Отрывок из дневника Джойс-Армстронга», сейчас соглашаются с тем, что это не выдумка и не дурная шутка чьего-то извращенного ума. Даже самые злые и отчаянные из любителей розыгрыш