— Какая блоха тебя с утра укусила, княжич? — Холмский даже отступил от моего напора.
— Огромная, с боярина какого-то ростом. Вот только Яков-пушечный мастер не разглядел какой именно боярин.
— О чем ты говоришь, княжич? Али жар у тебя приключился? — Холмский смотрел так недоуменно, что я невольно сбавил обороты.
— Слышал я, намедни, что Ваське твоему сестрицу мою Феодосию великий князь в жены обещал, ежели проявит он себя и не посрамит чести и славы отца своего, — я улыбнулся такой мерзкой улыбкой, что самого передернуло. — Так как же еще доблесть проявить, как не в бою? Пойдет со мной на Тверь сын твой? — я смотрел на него в упор.
— Молод еще Васька, чтобы в походы ходить, — довольно неуверенно ответил Холмский.
— Я моложе был, когда отец меня на Казань с собой брал, — жестко прервал я его отмазки. — Что, даже, если повелю я отдать Ваську ко мне в войско, тоже откажешь, боярин?
— Воля твоя, великий князь, — Холмский слегка побледнел, и наклонил голову, впервые назвав меня великим князем, кем я по сути своей являлся. Ведь я, вроде бы, соправителем Ивана III был, кроме того, что наследником. Правда, роль моя на этом поприще больше синекуру напоминала, и даже на заседаниях думы боярской мое место было где-то справа сбоку, даже Зойка чаще за креслом Ивана стояла, нежели я, но, чтобы со своей женой сына примирить, однажды Иван пошел на этот шаг, так что я, чисто номинально, могу распоряжаться и отдавать приказы тому же Холмскому. А вот теперь посмотрим, кому он все-таки верен. — Пойду я, Ваську подготовлю. Все же впервые он в поход пойдет. От радости-то будет, — сказав это, он не тронулся с места, а дождался от меня кивка, разрешающего удалиться.
Так, это, конечно, ничего не значит, но, вроде бы князь Холмский, судя по его поведению в подставе не замешан. Хорошие военные, очень часто хреновые актеры и лгуны, а Холмский сейчас выглядел предельно искренним. Я снова поднес руку с пирогом ко рту, но снова опустил, увидев очередную жертву своего жуткого настроения.
— На ловца и зверь бежит, — пробормотал я, направляясь широким шагом к вошедшему во двор человеку. — Сеньор Фьорованти, я так и не успел поздравить вас с чудесным собором, просто чудесным, — какое счастье, что Молодого в свое время очень хорошо учили. А это означало, что он владел как минимум тремя-четырьмя языками, среди которых латынь и греческий занимали почетное первое место. Сам-то я знал эти языки. Не так хорошо, как Катька, но достаточно прилично, надо сказать. Сейчас, разглядев его поближе, я увидел, что архитектор уже в возрасте. Но все еще крепок, а его уверенный взгляд даже не намекал о проблемах, присущих старости. — Я хочу вас обрадовать еще больше, сеньор, вы должны собраться, для того, чтобы поехать со мной.
— Куда поехать, цезаре? — Фьерованти слегка нахмурился.
— В поход, конечно. Разве вы не слышали, сеньор, что я войско поведу на Тверь, — ответил я ему, непроизвольно начав жестикулировать, подражая итальянцам. — И там же мы испытаем ваши чудесные пушки. Обоз с ними уже в пути, — у меня скулы свело от широкой улыбки. Вот только итальянец не разделял моего восторга по этому поводу.
— Но, цезаре, кто будет подсказывать Якову, что нужно делать в Пушечной избе? — попытался отмазаться от поездки Фьерованти, но я не дал ему даже договорить.
— Якову указывать сейчас ничего не нужно, уверяю вас, сеньор Фьерованти, мастер уже понял, как именно необходимо работать. Так что, собирайтесь, через три дня выступаем, — я перестал улыбаться, и архитектор понял, что шутки закончились. Коротко поклонившись, он поспешил к выделенным ему покоям, которые располагались здесь же на территории Кремля.
И вот тут случилось нечто непредсказуемое. Оказывается, за моими маханиями так и не надкусанным пирогом наблюдал старый дворовый пес, которого спустили с цепи, чтобы старик косточки размял. Когда я в очередной раз опустил руку, он подскочил ко мне, и довольно ловко вырвал пирог из руки, сразу же бросившись бежать с такой скоростью, что и более молодой кобель не сумел бы его догнать, не то что человек.
— А ну стой, вражье семя, — за псом рванул Волков, который ненавязчиво ходил за мной практически везде, в отличие от остальных рынд, которых мне похоже по блату навязали. Ну а что, сейчас уже нерадивых охранников не хоронили вместе с князем, которого они проморгали, че париться-то? Раз сам не призывает, значит, можно и в тенечке посидеть, в бирюльки поиграть, зачем человеку навязывать свое присутствие? Так что из рынд со мной был только Волков. Не знаю, как они поладили между собой, но вроде бы ругани и шума драки я не слышал, значит, нормально сошлись.
Сейчас же я наблюдал как Волков гоняет по двору удирающего от него пса. Кобель поджал хвост, на мгновение приостановился, чтобы проглотить пирог, даже не жуя его, и побежал дальше. Волков сделал еще один кружок и подбежал ко мне, переводя дух.
— Вот же песий сын, — и он махнул рукой. — Уже не впервые еду подворовывает, словно не кормят его.
— Да ну его, брось, — я усмехнулся. — Хоть кто-нибудь сегодня пожрет нормаль… — слова застряли у меня в глотке, когда пес, все еще носившийся по двору, внезапно остановился, захрипел и рухнул на землю, дергая задними лапами. В его распахнутой пасти появилась густая пена. Дернувшись еще пару раз, он вытянулся, и больше признаков жизни не подавал.
На дворе все замерли в одной позе, с ужасом гладя на околевшее животное. В возникшей тишине громом прозвучал хриплый голос Волкова.
— Где та потаскуха, что княжичу отраву хотела подсунуть? — он ринулся к палатам, останавливая каждую дворовую девку и поворачивая к себе лицом. Скорее всего, запомнил, как она выглядит. Я же помочь ему в поисках ничем не мог, но мог спросить кое с кого другого, до кого руки Волкова ни при каких условиях не дотянутся. Сжав руки в кулаки, я решительно направился к терему великой княгини Софьи. Прошлый наш разговор как-то не задался, возможно сейчас все получится?
Я сидела за столом в своей комнате и смотрела на догорающий в блюдце конверт, оставленный Асканио несколько часов назад. При этом я ощущала дикую слабость во всем теле, скорее всего, от того, что уже долгое время не спала, это же подтверждала боль в глазах, словно в них песка насыпали. Но сейчас не то время, чтобы предаваться отдыху. В ближайшее время Ватикан либо нанесет удар, либо смирится с моими требованиями, и тогда останется ждать не более суток, прежде, чем все закончится. В любом случае, скоро все закончится, потому что придумывать что-то еще и тянуть время у меня не получится ни при каком раскладе, только если мой супруг, наконец, не решится вмешаться и принять мою сторону в этом конфликте, но никаких осмысленных действий с его стороны до сих пор не наблюдалось, что выглядело, мягко говоря, странно, словно он абстрагировался от царившего в Риме безумия. А что, если, с ним что-то случилось, или он сам пытается отбиться от нападок вездесущей церкви? Куда я тогда пойду в том случае, если меня все же выпустят отсюда живой? Так, нужно успокоиться. Ничего подобного ни в одном источнике я не встречала, значит, все идет своим чередом, только как-то слишком медленно, словно, Риарио был не итальянцем, а северянином, еще и заправленным тормозной жидкостью. Я усмехнулась своим мыслям, хотя бы таким вот образом поднимая боевой дух. Лучше уж так думать, чем начинать паниковать.
Бордони сотоварищи отчитался, что вход в стене перекрыт несколькими стандартными ловушками, и находится под постоянной охраной шестерки наемников, больше ничего сделать в столь короткие сроки было нельзя, чтобы не разрушить саму стену, тем самым открыв проход бунтующим массам. Ну и то хлеб, по крайней мере, никто незаметно проникнуть в замок больше не сможет.
Последний час, пока я находилась в «своей» комнате, меня не покидало чувство тревоги и беспокойства. С чем это было связано и откуда ждать удара почему-то интуиция и задница Сфорца, постоянно ищущая приключений, указать не могли, и это только усиливало все-таки нарастающую с каждым часом панику.
Что делать с золотом я пока не определилась, постоянно прокручивая в голове варианты незаметного его выноса, но как именно это сделать на ум не приходило. Была пара идей, но все это было зыбко и зависело от того, на что решится Ватикан.
Я больше почувствовала, что открылась дверь, сидя к ней спиной. Резко обернувшись, я увидела мужчину, который тихо зашел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
— Ты плохо выглядишь, — он подошел ко мне и положил руки мне на плечи. От такого наглого вторжения в мое личное пространство я вздрогнула, но ничего не сказала, продолжая прожигать взглядом этого неизвестного мужика, которого я даже не встретила ни разу за время своего пребывания здесь, в стенах замка. Он был молод, наверное, чуть постарше Катерины. Только своим внешним видом, он вызывал во мне отторжение. Слишком правильные черты лица, делающие его даже не красивым, а больше смазливым, совершенно не пришлись мне по вкусу, а тот таз одеколона, который он на себя вылил, полностью поглотил весь свободный кислород в комнате, от чего закружилась голова и меня затошнило. Он продолжал держать меня за плечи, периодически их поглаживая. Я повела плечами и встала со своего места, тем самым, заставляя его убрать от меня руки, почувствовав сразу же облегчение.
— Я устала, — коротко бросила я и, отвернувшись, протерла в руке пепел, оставшийся от сгоревшего письма. В голове крутились водоворотом мысли вперемешку с непониманием и страхом. Кто этот мужик и что ему от меня надо, было самым главным вопросом, на который я ответить была не в состоянии.
— Ты очень глупо себя повела в перепалке с Бордони, — он снова приблизился ко мне со спины, немного наклонившись, обжигая шею горячим дыханием.
— Главное — это результат, — ответила я тихо, практически не шевелясь. Это явно был не мой муж, так какого черта он себе позволяет?
— Тебя должны бояться, а не уважать. Уважение не стоит ничего, если не подкрепить его страхом, — он обнял меня за талию, от чего меня буквально парализовало. В голове начало зарождаться понимание, от чего меня снова бросило в жар, слишком часто такое стало происходить, словно я не молодая девушка, а климактеричная тетка лет под пятьдесят. Нет, ну какая же она… шлюха. Ничего более приличного на ум не приходило, чтобы охарактеризовать воинственную Катерину Сфорца, плоды деятельности которой приходится разгребать теперь мне.