ерниговского княжества к Московскому.
— Уезжаешь, княже? — я обернулся. Все-таки охраной князей никто не занимался. Поэтому они и помирали так часто неестественной смертью. Боярин Мышкин стоял в дверях со свечой в руке, не обращая внимания на то, что горячий воск капает на его руки.
— Уезжаю, — кивнул я. — Прости, боярин, но не сумел я вас защитить. Хотя, — я посмотрел на стол, где все еще лежали письма. — Вот что, если сделаете так, как я скажу, то не только сумеете на своих местах усидеть, но и услугу великую князю Московскому оказать, которую он вам не забудет и наградой какой обеспечит.
— Говори, княже, все сделаем, как скажешь, — Мышкин наклонил голову, внимательно слушая меня.
— Вон те письма, написал князю Михаилу Борисовичу Казимир Литовский. В них прописано то, что дюже поможет князю Московскому в одном непростом деле. Ровно через три дня, боярин, собирайся в дорогу дальнюю, к князю Московскому, расскажи, что Иван Молодой головой тронулся, Образца, посланного за ним, убил, и дружину всю его верную, а потом сбежал в неизвестном направлении. Так спешил, что вот эти бумаги оставил на столе, — я махнул рукой в сторону писем, надел шлем, оставив бармицу свободно свисать этаким шарфом и воротником одновременно, и вышел, оставив Мышкина в раздумьях над письмами.
Во дворе от света факелов было светло как днем, и он с трудом вмещал дружинников, пока что пеших. Коней и тех, что были под седлом, и заводных пришлось вывести за кремлевские стены, иначе все бы тут точно не поместились бы. Повинуясь порыву, я выкинул вверх левую руку с зажатым кулаком. Мой жест пришелся витязям по вкусу, и они тут же повторили его, выкрикивая здравницы. Коротко рассказав своим воинам, что пока мы едем по другим странам, чтобы собственными глазами увидеть, что там творится, я в течение полутора часов принимал присяги. К концу этого времени, заметно охрипнув, и отметив, что уже начало светать, я вскочил на Сивку, привязал поводья заводного коня к седлу, и скомандовал выезд. Дружинники дружною толпою повалили за ворота к своим лошадям. Они были удивительно спокойны. Никто не нервничал, никто не паниковал. Парни переговаривались между собой, кое-где даже раздавался смех. Я только головой покачал, словно не в добровольное изгнание отправляются, а действительно просто в длительное путешествие. Когда последний дружинник вышел за ворота, я тронул пятками лоснящиеся бока Сивки и уже хотел было двинуться вслед за своими людьми, как меня остановил весьма эмоциональный вопль.
— Цесаре! Стой! Подожди меня! — Аристотель Фьорованти выехал на каурой кобылке прямо из конюшни, а за ним вывел оседланного коня и двух заводных подмастерье Федька. — Стой, цесаре. Я с тобой. — Я только моргал, глядя на старого мастера. Ничего не понимаю, когда это он так привязался ко мне, что хочет составить мою свиту? — Не смотри на меня так, цесаре, я еще вполне полон сил, и не буду тормозить тебя в пути, — ворчливо проговорил Аристотель.
— А это не опасно для вас? — спросил я его, намекая на неприятности, из-за которых он и приехал когда-то в Москву.
— Нет, я же в вашей свите, цесаре, — отдышавшись, Фьорованти снова обрел свои манеры. — Кто в своем уме будет нападать на такой отряд?
— Почему вы решили следовать за мной? — напрямую спросил я его.
— Я уже стар, — Фьорованти смотрел прямо, и, надо сказать, дряхлым стариком он не выглядел. — Любое путешествие длится долго, чем бы оно не закончилось. А я краем уха слышал, что этот ваш капитан, — я улыбнулся, слушая, как он обзывает Милославского, — упомянул вскользь о Генуе и Флоренции. Я бы хотел умереть где-нибудь поближе к моей родине. Честно говоря, я скучаю по итальянскому солнцу.
— Полагаю, что это действительно достойная причина, — и я отвернулся от него, направляя Сивку к воротам.
Когда мы уже выехали за город и разворачивались в походный порядок, показался довольно внушительный отряд, немногим уступающий моему, который ринулся нам наперерез. Я даже сначала слегка напрягся, глядя на приближающихся вооруженных людей, но разглядев, кто едет в голове отряда, слегка расслабился.
— И что это ты задумал, боярин? — крикнул я, когда Михаил Холмский уже мог меня расслышать.
— С тобой еду, княже, — хмуро буркнул Холмский. — Нет у меня надежи, что Великий князь Московский оставит мне мой удел, да и жизнь тоже. Меня никто не неволит, я может тоже хочу посмотреть, как там в других странах живут.
— И то верно, — я внимательно смотрел на него. Если у этого Холмского есть хотя бы половина воинских умений Даниила, то это очень даже замечательное приобретение. — А присягу мне дашь, князь? — внезапно спросил я его.
— А дам, — махнул рукой Михаил. — Доставай крест, княже.
Присягнув мне за себя и своих людей, Холмский встал в одну линию со мной, после Милославского, который как бы невзначай оттеснил его в сторону, чтобы ехать рядом со мной. Наконец, весь отряд, который заметно увеличился после присоединения дружины Холмского, тронулся в путь. Ну что же, это будет весьма интересный опыт, потому что западная Европа еще ни разу не видела русских витязей, а особенно русских князей, так что, думаю, мы произведем фурор.
Возле самых ворот Флоренции нас встретил Лоренцо Великолепный лично, в сопровождении нескольких советников и пары охранников. Открытого нападения он явно не ждал, но и вид у Медичи был не слишком приветливый, особенно после того, как он увидел Риарио, спешившегося первым и помогавшего слезть с коня мне.
— Я даже не знаю, как вести себя в подобной ситуации, — развел Лоренцо руки в сторону, показывая тем самым свое недоумение происходящим. — Но, сеньора, вы все же смогли заинтересовать меня своим письмом, поэтому не буду томить вас излишними разговорами и попрошу следовать за мной.
Ожидание вестей из Флоренции заняло несколько недель. Я уже не ожидала ответного письма или хоть какого-то ответа, когда прибыл гонец. Собственно, письмо я писала сама, пытаясь быть убедительной, объясняя буквально на пальцах, что союз дома Риарио и Медичи, несмотря на былую печальную историю их взаимоотношений, крайней необходим обеим семьям, и Рим никакого отношения к просьбе о встрече не имеет. Еще я вкратце сообщила, что от имени своего супруга, хочу внести некоторые поправки и слегка укрепить банк Медичи солидным вкладом, если союз все же удастся закрепить. Письмо получилось пространственным, наполненным разными намеками, но без следа конкретики. Местной почте я доверяла еще меньше, чем «Почте России», поэтому детали будем обсуждать непосредственно при личной встрече. Видимо, все это время Лоренцо пытался найти какой-то тайный смысл в моем послании, и не найдя оного, все же разродился на встречу, хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Рим никак не отреагировал на попытку встречи с Медичи, несмотря на то, что Риарио буквально вынудили остаться в должности гонфалоньера, правда отпустив домой, пока не улягутся страсти в Ватикане и не потребуется армия. Джироламо пояснил, что золотые дукаты, положенные на счет в банке во Флоренции, отличный отвод глаз, и никто и не подумает о какой-то иной причине посещения Лоренцо, именно поэтому Риарио быстро согласился на вариант с Флоренцией, ведь поездка, например, в Геную, где с банковским делом было все стабильнее, привлекло бы больше нежелательного внимания.
За время, проведенное в ожидании ответа, я все больше сближалась с Риарио, стараясь играть роль верной жены, но все же большую часть времени, так или иначе, проводила с детьми, которые заполнили ту нишу одиночества, появившуюся у меня в этом средневековом аду.
Герцог Урбино, прибывший без оповещения в столь неудачное для себя время, для решения своих экономических проблем, которые поимел в Имоле, и решив таким образом договориться о снижении пошлин при транспортировке товаров через связующий торговый путь, уехал ни с чем, так и не поняв, почему на его молодую голову свалилось столько раздражения и негатива. Опустившись с небес на землю, буквально через неделю, он решил попытать счастье в очередной раз, только уже оповестив Риарио о своем визите заранее, поэтому скидки он в итоге получил в обмен на военный союз, в результате которого при необходимости Риарио может запросить военную помощь у Урбино при возникновении локального или внутреннего конфликта в Форли или Имоле.
Добрались мы до палаццо Медичи быстро, через практически пустые улицы, которые, судя по всему, были специально расчищены от людей и любопытных глаз. Все же Джироламо тут не слишком любили, в свое время он принес в этот город много несчастья, а судя по отстранённому холодному выражению лица мужа, он отвечал этому месту взаимностью.
Дом Медичи поражал масштабностью и вычурностью, и сразу бросалось в глаза огромное количество картин и различного рода статуй, словно кричавших: «Да это Флоренция — место, где рождаются гениальные творцы и их творения».
— Обычно я не перехожу сразу к делу, сеньора, — не глядя на Риарио, обратился ко мне Медичи, — но данная напряженная ситуация не позволит мне тратить время на ваше развлечение, поэтому пройдемте в кабинет, чтобы сразу все прояснить. Вся сопровождающая нас охрана осталась на улице рядом с повозками, кроме Чезаре и Бордони, как-то незаметно ставших нашими личными охранниками.
Лоренцо первым зашел в довольно просторный кабинет, уставленный стеллажами с книгами. Большой широкий стол стоял в центре, а по обеим концам от него располагалось по четыре стула. Мы молча зашли и разместились напротив друг друга.
— Итак…
— Сеньор, ди Медичи, — я его перебила, прекрасно понимая, что этот фарс и пустая болтовня может затянуться надолго. — Мы с мужем, хотим внести вклад в ваш банк и так же сделать небольшие инвестиции в него же.
— Разумеется, не просто так, — усмехнулся Лоренцо, переводя не мигающий взгляд на Риарио, который смотрел на него в ответ не менее пристально.
— Семьдесят тысяч плюс те, что уже должны находиться на моем счету в вашем банке, — улыбнулась я. Не ожидая ничего подобного, Лоренцо поперхнулся, видимо тем ядом, который буквально изливался из него, на моего мужа.