олпился и тихо переговаривался между собой, женщины рыдали, дети орали. Все это смешалось в одну большую какофонию звуков, от которой только сильнее начала болеть голова. Я словно в прострации дошла до того места, где с десяток наемников образовали полукруг, словно хотели оградить что-то от прибывающей толпы, которая, несмотря на ожидания солдат, ничего не предпринимала.
Они узнали меня и расступились, пропуская в образованный ими охраняемый периметр. Я была готова увидеть то, что предстало передо мной, но мои оголенные нервы не выдержали напряженного ожидания и вся скорбь, и горе утраты вырвались наружу истеричным криком. Я рухнула на колени рядом с телом того, кого, несмотря ни на что, смогла полюбить. Я положила его голову себе на колени и закрыла его глаза, которые уже затронула безжизненная пелена. Слез не было. Была какая-то пустота, наклонившись, я поцеловала своего мужа в последний раз, ощутив во рту солоноватый привкус крови, своей или его, мне было безразлично.
— Сука! Почему ты так несправедлив ко мне! — я подняла голову и закричала. — Я ненавижу тебя! Что я тебе сделала, что ты второй раз отбираешь то, что мне дорого?! Мир, родителей, любимых! Я ненавижу тебя! — мне было плевать на то, что я проклинала ту сущность, которая занесла меня в этот мир в самый эпицентр мясорубки, на своем родном языке и глядя на то, что я не только выжила, но еще и обрела счастье и покой, преподнесла мне очередную встряску.
Сквозь пелену перед глазами я увидела вездесущего да Винчи, который пытался оторвать меня от тела мужа. Присоединившийся к нему Бордони помог вывести меня за ограждающий Риарио периметр, а прибывающие на защиты паллацо наемники, постепенно начали оттеснять зевак дальше от дома. Охранявшие же до этого тело, накрыли его и переложили на носилки, чтобы убрать с улицы. Скорбь накрыла Форли. Я смотрела на лица всех собравшихся, стараясь увидеть хоть что-то, кроме жалости и боли утраты, но видела только их вперемешку с непониманием. Толпа все прибывала, Леонардо пытался накинуть на меня свою куртку, чтобы скрыть оголенные части тела от зевак, но мне было все равно, и я покорно следовала за ним, даже не спрашивая, куда он меня ведет.
— Дети. — Острая кинжальная боль в груди вернула меня в реальный мир, и я снова бросилась в дом, не слыша, что мне пытаются кричать капитан и артиста.
Я шла медленно, натыкаясь на стены в сторону детской, в которой дети должны были спать. На пороге я увидела тело Чиэры, на одежде которой разливалось красное пятно, перешагнув ее, вошла внутрь, где было неестественно светло. Я нагнулась к няньке и упала на колени, потому что увидела маленькую ручку, которая торчала из-под тела девушки. Одним резким движением, я сдвинула тело Чиэры и на долю секунды замерла, глядя на окровавленное лицо Оттовиано. Отстранённо подумав, что девушка, скорее всего пыталась закрыть ребенка собой, но потом до меня дошло, что этот ребенок — мой сын. Его глаза были открыты и смотрели в потолок чистыми голубыми глазами, в которых даже сейчас отражался страх. Как в тумане, я подняла тело на руки, не понимая, как еще могу дышать от переполнившего меня ужаса. В руке у сына был зажат небольшой нож, который упал на пол в тот момент, когда я подняла своего мальчика на руки. Вся одежда Оттавиано была залита кровью, которая все еще текла из перерезанного горла.
Слабый стон ударил меня сильнее электрического тока, и я резко обернулась, осторожно кладя тело ребенка на пол. Я увидела, что Вианео склонился над кем-то на полу, проводя какие-то манипуляции, сидя спиной к двери. Встать я не могла, поэтому просто поползла в их сторону и остановилась возле Сципиона, которого трясло в каких-то судорогах, а судя по виду доктора он ничем не мог ему помочь.
Я взяла мальчика за руку, и поцеловала в лоб, слезы, наконец-то хлынувшие потоком, заливали глаза, но я никак не могла справиться с собой.
— Мамочка, мне холодно, — прошептал Сципион и, закрыв глаза, закашлялся выталкивая изо рта кровь.
— Тише, мой ангелочек, — я взяла его на руки и прижала к своему телу, качая и баюкая. — Все будет хорошо, мой мальчик, все будет хорошо. Мама с тобой. Мама никогда тебя не бросит.
— Где папа? — приглушенно спросил сын, от чего меня застряло крупной дрожью.
— Папа сейчас к тебе придет, малыш. — Прошептала я, стараясь не закричать и не испугать его. Он впервые назвал меня матерью. Я надеялась, что этот день когда-нибудь наступит. Но не так, только не так. Его судороги усилились, и он замолчал, терпя эту невероятную боль, так и не проронив ни единого звука.
Спустя несколько минут, подергивания ребенка прекратились и ручка, крепко державшая меня, безвольно разжалась.
— Сеньора, — тихо позвал меня Вианео, поднимаясь с пола. Я тряхнула головой, не в силах справиться с собой и отпустить своего мальчика, хотя уже понимала, что все для него закончилось, но продолжала его качать и целовать в заплаканное от боли и страха лицо. В конце концов, я положила тело сына на пол, оглядываясь. Каким выродком нужно быть, что сделать такое с маленькими детьми? Ком снова подступил к горлу, затем я резко встала и огляделась еще раз.
— Где Чезаре и Бьянка? — прохрипела я, глядя пристально на Вианео. Он ничего не ответил, только опустил голову, не поднимая ее до тех пор, пока я не осознала, что именно он имел в виду. — Где они, Вианео! — я сорвалась на крик и подбежала к нему, поднимая его голову и заставляя посмотреть на меня.
— В комнате Ванессы, она пыталась их защитить, но не смогла. Сеньора, — я отшатнулась и как пьяная вышла неуверенно походкой в коридор, оглядываясь по сторонам, и не могла понять, куда мне идти. Я не проснулась под крики и шум. Если бы не вчерашний приступ, то я не выпила бы то, что сделал мне лекарь, и я бы проснулась, обязательно проснулась, ведь всегда чувствовала, когда детям было плохо, даже находясь вдали от них. Я не смогла им помочь, не смогла. Они умирали, а я просто в это время спала! Я не узнавала собственный дом и людей, которые что-то у меня спрашивали. Коридор закружился и пол с потолком поменялись местами, но чертово сознание не собиралась меня покидать, и я, пытаясь подняться, несколько раз падала, не в силах удержать на месте голову. Когда мне это удалось, я наконец поняла куда мне стоит идти. Вианео был рядом и пытался придерживать меня, но я постоянно вырывалась. Не нужна мне их жалость. И помощь. Зачем иметь столько охраны, если в тот момент, когда она будет нужна никого не окажется рядом? Я буквально доползла до комнаты девушки, дверь в которую была просто выломана. Ванессу я увидела первую. Девушка лежала посреди комнаты, с широко распахнутыми глазами, держась за грудь, в которую был всажен арбалетный болт. Бьянка и Чезаре лежали на кровати, держась за руки, плотно прижавшись друг к другу. Такие же болты все еще находились в груди моих детей. Я села на пол возле кровати и дала волю истерике.
— Простите меня, я не смогла защитить вас и уберечь. Этого не должно было произойти, если бы не я.
Я повторяла эти слова раз за разом, понимая, что мои действия перекроили историю, ведь они не должны были умереть, а Катерина не должна была любить их и собственного мужа. Я не решалась притронуться к ним, чтобы больше не потревожить.
— Катерина, — меня отвлек голос Леонародо, который зашел в комнату, не закрывая двери. — Пойдем отсюда.
— Почему ты спас меня? — я подлетела к нему и влепила пощечину. — Зачем?! Ты же уже все знал и все равно оттащил этих ублюдков. Зачем? — я еще раз ударила его, но он даже не пытался как-то защититься или перехватить мою руку. — Почему ты не дал мне умереть вместе с ними, артиста? Зачем мне теперь жить, когда никого, кто был мне дорог в этом мире больше нет? — я прошептала последние слова и уткнулась ему в грудь, заливая тонкую рубашку слезами, поток которых все еще не иссяк.
— Катерина, — он крепко прижал меня к себе. Не говоря больше ни слова, мы так простояли довольно долго, пока я окончательно не успокоилась.
— Что ты здесь делаешь? — я пристально посмотрела художнику в глаза, понимая, что единственной целью моего существования будет месть. Всем и каждому, кто хоть частично замешан во всем этом. Они убили моих детей, и я не смогу это проглотить и оставить все как есть. Я не имею больше на это никакого права.
— Бордони попросил узнать о твоем самочувствии. Он не знает, что делать с заговорщиками, и до созыва коммуны и решении папы, ты пока становишься графиней Форли и Имолы, Катерина.
— Но ненадолго. Боже, у меня теперь даже дома нет, — я рассмеялась и вышла из комнаты, понимая, что начинаю закрываться в себе и окружать себя огромным холодным пузырем. Я просто не смогу вынести это. Чтобы справиться, я должна перестать чувствовать и абстрагироваться. Больше никаких эмоций и чувств. Никаких эмоций и никаких чувств. Этот век не знает любви и жалости. Только холод и лед.
— Катерина, — видимо я долго стояла без движения, что немного обеспокоило да Винчи. — С тобой все в порядке?
— Нет, Леонардо, но я справлюсь.
— Не хочешь привести себя в порядок?
— Нет. Но это сделать необходимо. Я даже не знаю, кого мне просить о помощи, — я посмотрела на свои трясущиеся руки и поняла, что элементарно не смогу надеть платье в одиночку. Поозиравшись по сторонам, никого из прислуги в коридорах не увидела.
— Я помогу тебе, — он взял меня за руку и, поддерживая, повел в сторону моей комнаты. — Тем более, чего тебе стесняться, я же рисовал тебя уже обнаженной.
— С согласия Джироламо, вообще-то. — Я фыркнула, но воспоминания больно кольнули меня. Никаких чувств, никаких эмоций, Катерина. Теперь есть только ты. И ты больше не повторишь ошибку, доверившись кому бы то не было. Да, теперь мне стесняться некого, как и защищать свою честь и честь своего мужа особо не за чем.
Глава 20
Разглядывая себя в зеркале, я не могла побороть отвращение. Безобразный шрам, тянувшийся от брови до середины щеки навсегда останется напоминанием о самой главной ошибке в моей жизни. Видимо ударил Фалькони меня не рукой, а чем-то острым и плотным, возможно рукоятью кинжала, как предположил да Винчи, но мне было все равно. Леонардо не отходил от меня ни на шаг, как и Чезаре с Вианео, видимо боялись, что я сорвусь и натворю глупостей. Пока да Винчи на пару с лекарем пытались привести в меня в порядок, оттирая кровь и обрабатывая раны, я смогла собраться. Холодная ярость полностью поглотила меня, превращая сердце в огромный кусок льда.