Вил извинился и медленно направился в сторону танцевальной площадки. На вечеринке было много путешественников высшего уровня, но они смешались с другими гостями. Вокруг Хуана Шансона собралась толпа. Археолог излагал свою теорию Уничтожения человеческой расы:
– Вторжение. Гибель. Начало конца. – Он говорил энергично и отрывисто, что делало его речь еще более впечатляющей.
– Но, профессор, – возразил Рохан Дазгубта, – мы с братом вышли из стасиса в две тысячи четыреста шестьдесят пятом году, то есть не более двух веков после Исчезновения. Новейший Дели лежал в руинах. Многие здания были практически разрушены. Однако мы не видели никаких свидетельств ядерной или лазерной атаки.
– Правильно. В районе Дели – нет. Только поймите, мой мальчик, что на самом деле вы видели лишь малую часть большой картины. К сожалению, те, кто вышел из стасиса сразу после Уничтожения, не имели возможности внимательно изучить обстановку. Могу показать вам фотографии… Лос-Анджелес, превращенный в пятидесятиметровый кратер, на месте Пекина – огромное озеро. Даже сейчас, имея необходимое оборудование, можно заметить следы взрывов.
Я провел несколько веков в поисках путешественников, которые жили в конце третьего тысячелетия. Я ведь даже разговаривал с вами. – Шансон несколько секунд задумчиво смотрел вдаль. Как и большинство выстехов, он носил на голове компьютерный обруч. Одна мимолетная мысль могла возродить поток воспоминаний. – С вами и вашим братом. Где-то в районе десятого тысячелетия, после того как Королевы спасли вас…
Дазгубта радостно закивал. Для него это произошло всего несколько недель назад.
– Да, нас отправили в Канаду. До сих пор не знаю почему…
– Безопасность, мой мальчик, безопасность. Лаврентьевский щит – очень надежное место, не хуже кометы. – Он махнул рукой. – Дело в том, что я и некоторые другие исследователи собрали воедино множество отдельных свидетельств. Это достаточно сложно: цивилизация двадцать третьего века обладала огромной базой данных, однако средства массовой информации практически исчезли за несколько десятилетий после Уничтожения. У нас меньше документальных свидетельств о тех временах, чем о времени майя. Тем не менее их вполне достаточно… Могу показать вам восстановленные надписи на стенах, относящиеся ко времени Норкросского вторжения, или перфорированную ванадиевую ленту, которую Санчес нашел в Хароне. Это предсмертные вопли человеческой расы.
Располагая подобными свидетельствами, любой разумный человек согласится, что Исчезновение стало результатом массированной атаки на беззащитное население.
Однако кое-кто утверждает, что человеческая раса попросту сама с собой покончила, дескать, причиной его гибели явилась мировая война, которой так боялись жители двадцатого века…
Шансон бросил взгляд на Монику Рейнс. Художница с узким лицом кисло ему улыбнулась, но не клюнула на наживку. Моника принадлежала к группировке, которая придерживалась философского лозунга: «Люди ничего не стоят». Для нее Исчезновение не таило в себе никаких загадок.
Помолчав немного, Шансон продолжил:
– Если вы займетесь настоящим изучением всех свидетельств, то заметите следы постороннего вмешательства. Вам сразу станет ясно, что люди были убиты кем-то… пришедшим извне.
– Но эти… инопланетяне. Что стало с ними? А если они вернутся – мы же будем прекрасной мишенью! – удивленно воскликнула женщина, стоявшая рядом с Роханом.
Вил отошел от группы и направился в сторону танцевальной площадки. За спиной у него раздался торжествующий голос Хуана Шансона:
– Вот именно! В этом и состоит практическая сторона моего исследования. Необходимо выставить охрану на границах Солнечной системы…
Его слова утонули в шуме и звуках музыки.
Вил пожал плечами. Из всех выстехов Хуан Шансон был самым общительным, и Вил уже слышал эту теорию. Конечно, загадка Исчезновения – самая важная в их жизни. Но обсуждать эту проблему на вечеринке – все равно что спорить на теологические темы.
На площадке Вил заметил около дюжины пар. Алиса Робинсон и ее дочь Эми играли на музыкальных инструментах. Эми держала в руках нечто напоминавшее гитару, Алиса сидела за традиционным небольшим пианино. Они импровизировали при помощи автоматических музыкальных синтезаторов. Однако присутствие двух живых исполнителей, чьи голоса органично вплетались в музыку, делали ее волнующей и неподдельной.
Играли всё – от вальсов Штрауса и песен «Битлз» до В. В. Араи. Некоторые вещи Араи Вил услышал впервые, – вероятно, они были написаны уже после его… отбытия. После каждого танца партнеры менялись. Мелодии Араи собрали на площадке более пятнадцати пар. Вил стоял с краю, решив сначала просто понаблюдать. На противоположной стороне площадки он заметил Марту Королеву, ее партнера видно не было.
Со слабой улыбкой на лице она прищелкивала пальцами в такт музыке и слегка покачивалась. Шоколадной кожей Марта немного походила на Вирджинию; несомненно, отец или мать Марты когда-то приехали из Америки. Однако другая половина ее крови была определенно китайской.
Этим сходство не ограничивалось. Марта отличалась такой же благожелательностью, здравый смысл у них обеих сочетался с умением сопереживать. Стараясь не показывать виду, Вил долго наблюдал за Мартой Королевой. Кое-кто похрабрее – Дилип в первых рядах – приглашал ее танцевать. Она с радостью приняла первое приглашение и после этого уже почти не покидала танцевальной площадки. На нее было очень приятно смотреть. Если бы только…
До плеча Вила кто-то дотронулся, и он услышал женский голосок:
– Послушайте, мистер Бриерсон, а правда, что вы полицейский?
Вил заглянул в голубые глаза. Тэмми Робинсон пришлось встать на цыпочки, чтобы прокричать свой вопрос прямо ему в ухо. Теперь, убедившись, что она привлекла его внимание, девушка опустилась на всю ступню, но при своих ста восьмидесяти сантиметрах все равно оставалась достаточно высокой. На ней было такое же безукоризненно белое платье, как и до этого, а обруч компьютера напоминал изысканное украшение, удерживавшее массу роскошных длинных волос. Когда девушка улыбалась, на щеках возникали очень симпатичные ямочки; казалось, что даже ее глаза радостно улыбаются собеседнику.
– Да, – проговорил Бриерсон, – по крайней мере, я им был.
Девушка взяла Вила под руку и потащила его за собой туда, где было немного тише.
– Ни разу в жизни не встречала полицейского. Но боюсь, что мне это ничего не говорит.
– Вот как?
– Угу. Я родилась около десятка мегалет после Сингулярности – Хуан называет этот период времени Уничтожением. Я много читала и видела фильмы о полицейских, преступниках и военных, но до сих пор мне не приходилось встречать ни одного из них.
– Ну, сейчас вы разговариваете сразу и с тем, и с другим, и с третьим, – рассмеялся Вил. Тэмми явно смутилась.
– Простите, но я не настолько невежественна. Мне известно, что полицейские офицеры отнюдь не то же самое, что преступники и военные. Но вот что странно: эти виды деятельности могут существовать только в том случае, если много людей договорится жить вместе.
Много людей. Больше, чем одна семья. Бриерсон заглянул в пропасть, разделявшую его и эту девушку.
– Я думаю, вам понравится, когда здесь появятся новые люди, Тэмми.
Девушка улыбнулась и сжала руку Вила.
– Папа тоже так говорит. Теперь я начинаю понимать, что он имеет в виду.
– Еще до того, как вам исполнится сто лет, Королев превратится в большой город. Здесь будут жить тысячи людей, с которыми вы сможете познакомиться, людей гораздо более достойных и интересных, чем преступники и полицейские.
– Гм. Нас тут не будет в это время. Мне бы хотелось оказаться среди множества людей – ну хотя бы среди сотен. Но я не понимаю, как вы можете так долго оставаться на одном месте? – Тэмми посмотрела на Вила, словно неожиданно сообразила, что вся жизнь Бриерсона прошла в одном-единственном веке. – Фу! Ну как бы вам это объяснить? Вот смотрите – там, откуда вы пришли, существовали воздушные и космические путешествия, так? – (Бриерсон кивнул.) – Вы могли отправиться куда угодно. А теперь представьте себе, что вы вынуждены провести всю жизнь в маленьком домишке в какой-нибудь долине. Временами до ваших ушей доходят рассказы о других местах, но вы не можете выбраться из своей долины. Разве это не свело бы вас с ума? Именно так я и чувствовала бы себя, если бы жила всегда в Королеве. Мы здесь вот уже шесть недель. Это не так долго, если сравнивать с некоторыми из наших предыдущих остановок, но уже достаточно, чтобы у меня возникло это неприятное чувство. Животные не меняются; выглядываешь в окно, а горы по-прежнему стоят на своих местах. – Девушка сердито фыркнула. – Я не могу вам этого объяснить. Но сегодня вы поймете, что я имею в виду. Папа обещал показать видео – мы сняли очень красивый фильм!
Вил улыбнулся. Существование пузырей не меняло того факта, что по времени можно перемещаться только в одну сторону.
Она прочла в его глазах несогласие.
– Вы должны чувствовать то же, что и я. Ну хотя бы чуть-чуть! Вы ведь зачем-то вошли в стасис?
Он покачал головой:
– Тэмми, здесь очень много людей, которые попали в пузыри не по доброй воле… Меня похитили.
Он расследовал дело о растрате. Когда Вил думал об этом, воспоминания были настолько яркими, что они в некотором смысле казались ему куда более реальными, чем окружавший его в последние недели мир. Расследование выглядело совершенно заурядным. Вооруженный частный детектив понадобился для соблюдения элементарных формальностей, прописанных в архаичном уставе компании: пропавшая сумма едва ли превосходила десять тысяч гау. Но кто-то впал в отчаяние или был недостаточно осторожен… или просто оказался чудовищем. Во времена Вила суд трактовал заключение человека в пузырь на срок больше ста лет как убийство. Стасис Вила продолжался тысячу столетий. Конечно, сам Вил не считал это преступление убийством одного В. В. Бриерсона. Преступление было куда более ужасным – оно уничтожило мир, в котором Вил жил, и всех тех, кого он любил.