Делла кивнула:
– К две тысячи двухсотому году люди научились усиливать человеческий интеллект. А разум – основа прогресса. Я полагаю, к середине столетия любая задача, в которой не содержалось внутренних противоречий, могла быть решена. Именно это и произошло через пятьдесят лет.
Конечно, останется еще достаточно нерешенных проблем, но понять их суть нам будет уже не по силам.
Называть это время Исчезновением, – продолжала Делла, – просто абсурдно. Это была Сингулярность – точка, где экстраполяция прекращает свое действие и возникают новые модели. И эти новые модели находятся за пределами нашего понимания.
Лицо Деллы сияло. Вилу было очень трудно поверить, что перед ним существо, созданное «уничтожителями» земной цивилизации. Идеи, которые она высказала, были рождены человеком.
– Забавно, Вил. Я покинула цивилизацию в две тысячи двести второму году. Мигель, мой муж, умер несколькими годами раньше. И это значило для меня больше, чем что бы то ни было. Я хотела некоторое время побыть одна, а миссия на звезду Гейтвуда идеально подходила для моих целей. Там я провела сорок лет, да еще находилась в стасисе около тысячи двухсот. Я была совершенно готова к тому, что, вернувшись, застану цивилизацию неузнаваемой. – Улыбка Деллы получилась немного кривой. – Но когда выяснилось, что Земля опустела, я была сильно удивлена. Ведь нет ничего более неожиданного, чем отсутствие всякого разума. Уже в девятнадцатом веке люди начали задумываться о назначении науки. И теперь для нас, находящихся по другую сторону Сингулярности, тайны науки и познания остаются не менее глубокими.
Исчезновения не было, Вил. Человечество просто получило выпускной диплом, а вы, я и остальные обитатели колонии пропустили день награждения.
– По-вашему, получается, что три триллиона людей просто перешли в другое измерение? В этом есть нечто религиозное, Делла.
Она пожала плечами:
– Разговоры о сверхчеловеческом разуме так или иначе связаны с религией. Если желаете услышать религиозную версию… Вы когда-нибудь разговаривали с Джейсоном Маджем? Он утверждает, что второе пришествие Христа состоялось в двадцать третьем веке. Истинно верующие были спасены, остальные – уничтожены; а мы оказались прогульщиками.
Вил усмехнулся в ответ; он слышал Маджа. Его версия о втором пришествии тоже объясняла исчезновение людей – в некотором смысле даже лучше, чем теория Лу.
– Ваши идеи мне нравятся больше, чем идеи Маджа. Но как вы объясните физические разрушения? Не только Шансон считает, что в конце двадцать третьего века применялось ядерное и биологическое оружие.
Делла замолчала в нерешительности.
– Это единственное, что не укладывается в мою теорию. Когда я вернулась на Землю в три тысячи четырехсотом году, я увидела множество доказательств того, что на Земле бушевала война. Кратеры уже успели зарасти, но с орбиты мне было видно, что ядерные удары наносились по городам. Архивы Шансона и Королевых гораздо лучше моих; они почти все четвертое тысячелетие провели в реальном времени, пытаясь понять, что же все-таки произошло; одновременно они спасали низтехов, попавших в это время случайно. Все напоминало обычную ядерную войну, которая велась без применения пузырей. Свидетельства применения биологического оружия куда менее очевидны.
Не знаю, Вил. Этим фактам должно быть какое-то объяснение. Тенденции развития в двадцать втором веке были такими явными… Я не могу поверить, что человечество совершило самоубийство. Может быть, люди просто устроили напоследок праздничный фейерверк. А может быть… Вы слышали о спортивном выживании?
– Только читал об этом в «Грин-Инке».
– Физические кондиции всегда играли значительную роль в любой цивилизации. К концу двадцать второго века медицина автоматически поддерживала тело в прекрасном состоянии, так что люди начали работать над другими проблемами. Большинство представителей среднего класса владели поместьями в несколько тысяч гектаров. Некоторые объединенные владения были даже больше, чем иные государства двадцатого века. И тогда стало модно развивать в себе умение выжить в трудных условиях, не пользуясь современной техникой. Участников соревнований голыми выбрасывали в дикую природу – в Арктику, в джунгли… куда именно, это в строжайшем секрете решали судьи. Не разрешалось пользоваться никакими техническими приспособлениями, хотя медицинские автоны постоянно вели наблюдение за каждым участником, ведь временами возникали критические ситуации. Даже те, кто не принимал участия в соревнованиях, нередко проводили по нескольку недель в году в условиях, которые оказались бы смертельными для обитателей городов двадцатого столетия. К две тысячи двухсотому году люди стали куда крепче. Чего им недоставало, так это готовности к насилию, характерной для людей прежних эпох.
Вил кивнул. Марта на деле продемонстрировала способности человека двадцать второго века к выживанию.
– Как же это объясняет ядерную войну?
– Ну, есть одно объяснение, хотя и притянутое за уши… Представьте себе, как обстояли дела перед началом Эпохи Сингулярности. Люди сохранили интерес к примитивным условиям жизни. Для них ядерная война могла оказаться как раз подходящим испытанием на выживание.
– Да уж, это объяснение не назовешь серьезным.
Делла развела руками.
– Выходит, Хуан оказался в меньшинстве со своими теориями об Уничтожении человечества? – спросил Вил.
– Пожалуй. Елена согласна со мной. Однако не забывайте, что до последнего времени у меня не было возможности обсуждать эту проблему. Я возвратилась в Солнечную систему на несколько лет в районе три тысячи четырехсотого года. Люди находились в стасисе, я прочитала лишь послания: Королевы уже тогда призывали всех встретиться в пятидесятом мегагоду. Хуан Шансон оставил в точке L4 автона, который сообщал всем желающим теории своего хозяина. Было ясно, что они со своими доказательствами могут спорить бесконечно, но так никого и не убедить. А мне хотелось уверенности. И как мне кажется, теперь она у меня есть.
На лице Деллы вновь возникла странная, кривая улыбка.
– Значит, вы вернулись в космос из-за этого?
– Да. То, что случилось с нами, должно было происходить и с другими – должно было! Вселенная огромная. Начиная с двадцатого века астрономы искали свидетельства существования разумной жизни за пределами Солнечной системы. Им так и не удалось ничего найти. Мы размышляем о великом молчании на Земле, которое наступило после две тысячи трехсотого года; они размышляли о молчании звезд. Их тайна – космическая версия нашей.
Но есть отличие, – продолжала Делла. – В космосе я могу путешествовать в любом направлении. Я была уверена, что рано или поздно обязательно найду расу, находящуюся на грани Сингулярности.
Вил слушал Деллу, и его охватила странная смесь страха и разочарования. Она знает то, о чем остальные могут только догадываться. Однако то, что она рассказывает, может не иметь ничего общего с правдой. А вопрос, который поможет отличить правду от лжи… может привести к смертельному ответу.
– Я пытался пользоваться вашей базой данных, но в них чертовски трудно разобраться.
– Ничего удивительного. За эти годы мои архивы получили неисправимые повреждения. Некоторые программы моего «Грин-Инка» настолько испорчены, что я их вообще не использую. Что же до моей личной базы данных… я перенастроила ее под себя.
– Неужели вы не хотите, чтобы другие люди увидели то, что видели вы?
Делла почему-то всегда помалкивала о времени, которое она провела там.
Она явно сомневалась, стоит ли отвечать.
– Когда-то хотела. Теперь… не уверена. Есть люди, которые не желают знать правду. Кто-то обстрелял меня, когда я вошла в Солнечную систему.
– Вас обстреляли? – Бриерсон надеялся, что удивление в его голосе прозвучало искренне. – Кто?
– Понятия не имею. Я была за тысячу астрономических единиц от Солнца, и моя защита сработала автоматически. Полагаю, это сделал Хуан Шансон. Он больше всех страшится пришельцев, моя орбита была явно параболической.
Вил неожиданно подумал об «инопланетянах», которых, как признался сам Хуан, тот уничтожил. Может, некоторые из них были возвращавшимися на родную Землю астронавтами? Некоторые вещи были для него очевидными и не требовали доказательств.
– Вам повезло, что вы проскочили засаду, – сказал Вил, проводя осторожную разведку.
– Везение тут ни при чем. В меня и раньше стреляли. Всякий раз, когда я нахожусь на расстоянии в четверть светового года от звезды, я готова сражаться – или убежать.
– Значит, другие цивилизации существуют?
Делла надолго погрузилась в молчание. Казалось, она в очередной раз сменила личность, ее лицо стало бесстрастным и холодным.
– Разумная жизнь встречается очень редко. Я потратила на ее поиски девять тысяч лет, – наконец продолжила Делла, – распределенных на пятьдесят миллионов лет реального времени. В среднем моя скорость не превышала одной двадцатой скорости света. Но этого оказалось вполне достаточно. Я успела посетить Большое Магелланово Облако и скопление Форнакс, не говоря уже о нашей собственной Галактике. Я останавливалась в десятках тысяч мест, возле астрофизических феноменов и нормальных звезд. Я видела очень странные вещи, в основном рядом с мощными источниками гравитации. Большинство медленно вращающихся звезд имеют планеты. Около десяти процентов этих звезд имеют планеты земного типа. И почти на всех таких планетах есть жизнь.
Если Моника Рейнс любит чистую жизнь, лишенную разума, то она любит одно из самых распространенных явлений во Вселенной… За все девять тысяч лет, проведенных в космосе, я нашла только две разумные расы. – Делла посмотрела Вилу прямо в глаза. – Оба раза я опоздала. Первую расу я нашла в Форнаксе. Я разминулась с ними на миллиарды лет; даже их колонии на астероидах успели обратиться в пыль. Пузырей там не оказалось, и я не сумела определить, был ли их конец неожиданным.
Второй раз мне удалось подойти к разумной планете намного ближе – и в пространстве, и во времени. Звезда класса G2, отдаленная от нас приблизительно на треть окружности Галактики. Мир был красивым, больше Земли, с такой плотной атмосферой, что многие растения росли прямо в воздухе. Там жила раса кентавров. Я разминулась с ними на несколько сотен мегалет. Их базы данных испарились, но космические колонии почти не пострадали.