Р о с т и к. И они стали просить тебя?
Л я л я. Если бы!.. Никаких просьб, никаких извинений. Они просто взяли и снова воткнули меня. Как выкинули, так и воткнули. Молча! Словно меня нет!
Р о с т и к. А ты?
Л я л я. А я и впрямь доказала, что меня нет. И на спектакль не пришла. Меня для них действительно нет, Ростик. Они забыли, как я им тащила репертуар. Все эти годы. Я умоляла распрячь меня хоть немного. Нет! Ляля — талант! Ляля выдюжит! Ляля двужильная! А теперь с Лялей можно не считаться? Шалишь!
Р о с т и к. А что будет завтра?
Л я л я. Не знаю. Я вышла из игры.
Р о с т и к. Об этом не может быть речи. Они же не гонят тебя на пенсию. Или могут?
Л я л я. Они, дружок, все могут.
Р о с т и к. Надо срочно звонить Исидору Павловичу.
Л я л я. Зачем?
Р о с т и к. Исидор Павлович сделает справку.
Л я л я. Мне не нужна никакая справка.
Р о с т и к. Ты больна, и все. (Набирает номер.) Проклятье! Мотаешься по маршрутам, спишь где попало, но хоть знаешь, что где-то у кого-то все ха-ре.
Л я л я. У меня не все ха-ре, Ростик.
Р о с т и к. Надо спасать положение.
Л я л я. Хватит меня спасать! Спасители… Я права! Никто не смеет меня унижать! Никто! Все, что я имею, я сделала своим трудом. И — раз, и — два! День за днем у станка. Без выходных, без праздников, без отпусков. Я не позволяла себе ничего, что мешало бы делу. Ты-то это должен знать. И у меня есть гордость, профессиональная гордость. Черт побери! (Плачет.) Ноги стерты. На прошлом спектакле кровь проступила сквозь туфли пятнами. Я даже испугалась. Я старая, Ростик. Я не знаю, что с этим делать. Не знаю. Я совсем растерялась. Конечно, теперь они мне ничего не простят. Они отыграются за все. Мне всю жизнь навязывали чужую волю, а я искала себя. Мне казалось, я могу летать. Мне и вправду так казалось. Сцена была мала для меня. Что-то там пело внутри, пело, рвалось наружу. Вот это внутри и было мной. А все остальное — так, не пришей кобыле хвост.
Р о с т и к. Я уже был в театре. Сразу с поезда. Думал, ты там.
Л я л я. Что ж ты молчишь?
Р о с т и к. Они тебя выкинут.
Л я л я. Наплевать. По крайней мере все будет сказано. Так ты все знал? Кто там станцевал вместо меня?
Р о с т и к. Какая-то новенькая, я не запомнил фамилии.
Л я л я. И что — успех?
Р о с т и к. Бешеный.
Л я л я. Бедная девочка.
Р о с т и к. Надо было раньше думать, Ляля. Сначала у тебя погорели гастроли в Рейкьявике.
Л я л я. Господи! Исландия — плешь Европы. Чего я там не видела?
Р о с т и к. Потом все надежды на юбилей.
Л я л я. Какой там юбилей?
Р о с т и к. Четверть века в балете. Тебе памятник могли поставить, на одной ноге. Ты имела право требовать у них все. Понимаешь — все. А ты даже квартиру нормальную не смогла сделать. Что ты имеешь за двадцать пять лет каторги — комнату с нишей?
Л я л я. Тебе негде развернуться?
Р о с т и к. Представь себе. Мне тоже нужен свой угол.
Л я л я. Тебе нужна я.
Р о с т и к. Ты. Но во главе угла. Где ключи от машины? Поеду в гараж. (Идет к двери.)
Л я л я. Ты мне ничего не скажешь?
Р о с т и к. Скажу. (Уходит.)
Резкий звук прорезает стену. Это сверло.
Л я л я (встает к станку. Стараясь перекричать шум). Батман фондю! Вперед, в сторону, назад, крестом! И — раз!
Визжит дрель. Ляля не выдерживает, подходит к зеркалу, бьет по нему ногой. Зеркало падает. Звонок. Ляля сидит, не шевелясь. Снова звонок. Ляля идет открывать. Появляется З ы б к и н. Он тих и вежлив.
З ы б к и н. Простите за вторжение. Зыбкин.
Л я л я. Кто? Я не поняла.
З ы б к и н. Кавторанг Зыбкин.
Л я л я. Это ваша фамилия?
З ы б к и н. Так точно.
Пауза. Оба оценивают друг друга. Зыбкин смущен шерстяными гамашами Ляли.
Л я л я. Я все-таки плохо уяснила ваше наименование.
З ы б к и н. Михаил Васильевич Зыбкин, нахожусь в звании капитана второго ранга.
Л я л я. А почему вы не в форме?
З ы б к и н. В отпуске. Вот фуражка…
Л я л я. Ах, вот как… очень интересно.
Пауза.
З ы б к и н. Не знаю, с чего начать…
Л я л я. Вы хотите, чтобы я подсказала? Начните с начала…
З ы б к и н. Да, это было бы правильней. Хотя я, с вашего разрешения, начал бы с конца. Несколько дней назад я случайно проходил у Пяти углов — там, где театральная касса, знаете? И увидел в витрине вашу фотографию. Внизу фамилия. Я хорошо помню эту фамилию. Такая балерина уже была в Ленинграде.
Л я л я. Моя мама.
З ы б к и н. Да, знаменитая балерина. Ее имя гремело еще до войны. Я справился у кассирши, а она вдруг и выдай, что вы — ее дочь и здесь обитаете, в этом же доме. Я никогда бы не рискнул, но после вчерашнего спектакля просто не выдержал. А-а, думаю, да гори они огнем! И пошел. Вы знаете, я не специалист и в театре бываю редко. Крайне редко. Честно говоря, не до театра, знаете ли. Да и там, где я служил, театр — гость не частый. Больше кино. Но вчера, когда я вошел в этот зал, этот настрой, эти скрипки — чудесно, честное слово. Я никогда бы не рискнул, но кассирша сказала, что она вас часто видит, что вы так и живете здесь, у Пяти углов. Я и зашел. Наобум, знаете ли. Я, наверно, путано объясняю…
Они помолчали.
Я вижу, вам трудно. Может, начнем с начала?
Л я л я. Нет, спасибо, не надо. Что вы хотите?
З ы б к и н. Я, наверно, выгляжу глупо. Но я друг Чуваева, вот и все.
Л я л я. Видите ли… Простите, мне очень трудно запомнить ваше звание…
З ы б к и н. Капитан второго ранга.
Л я л я. Да-да. Мне вообще трудно говорить с вами. Кроме того, я не знаю никакого Чуваева. Потом, мне сейчас как-то все равно, извините. У меня несчастье: старинное зеркало, серебряная амальгама. Всю блокаду провисело — и вдруг! Какая-то полоса. Живешь-живешь, а потом: бац! бац! бац! Одно за другим. Как налет, знаете? И никуда не спрячешься. А человек ведь не готов к несчастью… В принципе не готов. Всегда остается надежда, что тебя минует. Жуткое заблуждение. Это мамино зеркало. Она простояла у него всю жизнь, потом я… Больше стоять некому. (Пауза.) Надо бы все это вынести, но у меня не хватает сил. Это все детство, понимаете? Настоящая позолота, настоящее серебро… Боже! Куда ушли настоящие вещи? (Поднимает осколок.) Какое тяжелое стекло. Тоже работа не из легких, а? Все видеть, все отражать и молчать. А вы что молчите? Обиделись, что я не знаю вашего Чуваева? Ну, не знаю. А почему я должна его знать?
З ы б к и н. Я думал, вас это обрадует. Иначе бы не рискнул. Неужели вы ничего не помните? Мы были у вас на елке. Ваша мама попросила свою костюмершу, чтобы она привела мальчиков из Нахимовского, потому что с вашей стороны были одни девочки, а мы были в форме… Шли каникулы, мы болтались по училищу, глотничали во дворе. Ребята разъехались по домам, а у нас дома не было. И вдруг эта елка! Чуваевская мама берет нас на увольнение. Домой, вечером. Это было несказанным каким-то везением. Мы надраили пуговицы и поехали на трамвае.
Л я л я. В белых перчатках.
З ы б к и н. Помните? Мороз был жуткий, но к мундиру полагались белые перчатки, а нам их только что выдали.
Л я л я. Я помню, когда мы вошли, я подумала: почему у всех мальчиков забинтованы руки?
З ы б к и н. И этот вечер в этой комнате, этот домашний мир, и ваша мама — как… богиня над вами. А у нас ни у кого не было мам. Только у Чуваева. И мы смотрели на нее, смотрели… Это она? (Смотрит на фотографию.)
Л я л я. Да. Она тогда готовила «Рождение света», монобалет. После его провала она уже не танцевала. Никогда.
З ы б к и н. Почему? (Пауза.) Простите.
Л я л я. Одуванчик. Стриженая круглая голова, как одуванчик. Я и не знала, что он Чуваев. И еще лилипутики в мундирчиках. Это были вы?
З ы б к и н. Мы все были из четвертого взвода, самая мелкота. И я танцевал с вами падепатинер. Это единственный танец, который я выучил на всю жизнь. Я и сейчас его помню — два скользящих, два простых… А все остальное танцевал Чуваев. (Пауза.) Мамы уже нет?
Л я л я. Мамы давно нет.
З ы б к и н. А вчера, когда я смотрел на сцену… я подумал, что Чуваев прав.
Л я л я. Не интригуйте меня вашим Чуваевым. Я его совсем не помню.
З ы б к и н. Он помнил вас очень долго.
Л я л я. Как мило. И что же потом? Он женился?
З ы б к и н. Нет, он умер.
Л я л я. Да положите вы вашу фуражку! Что вы носитесь с ней как с писаной торбой? Ну и что дальше? Зачем вы мне все это рассказываете?
З ы б к и н. Просто сегодня такой день. А у меня никого нет в Ленинграде. Я недавно здесь объявился…
Л я л я. Какой день?
З ы б к и н. Двадцать второе июня.
Пауза.
Л я л я. Смешно. Минуту назад я хотела вас выгнать. А теперь я не хочу, чтобы это прервалось.
З ы б к и н. Что?
Л я л я. Вот это все. То, что вы стоите, такой вот неопределившийся, и эта дурацкая фуражка в руках. И то, что я не знаю, кто вы и зачем.
З ы б к и н. Я рад.
Л я л я. Вы мой человек. Не двигайтесь. Я боюсь, что все это разрушится. Стойте и молчите. Ну что?
З ы б к и н. Я буду долго жить.
Л я л я. Поздравляю.
З ы б к и н. Я загадал: если я вас найду, я буду долго жить.
Л я л я. Говорите, только что-нибудь незначащее.
З ы б к и н. Миша стоит у окна.
Л я л я. Хорошо.
З ы б к и н. Он смотрит на вас.
Л я л я. Слишком определенно, попроще.
З ы б к и н. Миша держит фуражку.
Л я л я. Очень хорошо.
З ы б к и н. Миша стоит у окна, держит фуражку и смотрит на вас.
Л я л я. Какой он смелый, этот Миша. Чем он занимается?
З ы б к и н. Стоит у окна и держит фуражку.
Л я л я. Нет-нет, чем он занимается, когда он не смотрит на меня?
З ы б к и н. Он попусту тратит время.
Л я л я. Удивительно, я с вами спокойна. У меня сейчас такой заворот, а я спокойна. Сварю кофе.