(Уходит.)
Зыбкин поднимает раму от зеркала, приставляет ее к окну. В окне появляется Г а л к а в комбинезоне и защитной каске.
Г а л к а. Дяденька! Что это у вас тут грохнуло?
З ы б к и н. Зеркало.
Г а л к а. Ребята извиняются, говорят, больше не будут.
З ы б к и н. Больше нечего.
Г а л к а. Они боятся, что с них высчитают за битье. Это правда?
З ы б к и н. Да нет, тут хозяйка добрая. Я думаю, не станет высчитывать. Просто обидно — старинное зеркало с серебряной амальгамой. Ему бы в музее висеть.
Г а л к а. Тогда резон. А вы тоже тут живете?
З ы б к и н. Нет, не живу.
Г а л к а. А что же отвечаете?
З ы б к и н. А я всегда в ответе. Привык.
Г а л к а. А я и за себя отвечать не могу. Не дано. Все всегда наоборот выходит. Такое зеркало грохнули. Беда будет.
З ы б к и н. Почему ты так думаешь?
Г а л к а. Тут и думать нечего, знаю. Может, дадите осколочек?
З ы б к и н (протягивает). Зачем?
Г а л к а. Делать нечего. Хоть зайчиков попускаем. День-то какой!.. Сегодня же двадцать второе. Ребята говорят, это самый длинный день в году. (Исчезает за окном.)
Зыбкин осколком ловит солнечный свет и пускает зайчиков по стене до дверей. Входит Р о с т и к.
Р о с т и к (прикрываясь от лучей). Вы кто?
З ы б к и н. Я гость.
Р о с т и к. То, что вы не хозяин, я догадываюсь.
З ы б к и н. Зыбкин Михаил Васильевич.
Р о с т и к. Ростислав… Геннадиевич, если угодно.
З ы б к и н. Очень приятно.
Р о с т и к. Весьма польщен. И зачем вы тут?
З ы б к и н. Я друг Чуваева, и все.
Входит Л я л я с кофейником.
Л я л я. Ах, это ты…
Р о с т и к. Ах, это я! Как все изящно. Я с утра печалюсь о кофе, а меня не поят.
Л я л я. Возьми чашку.
З ы б к и н. Мне пора.
Р о с т и к. Ну что вы, останьтесь.
З ы б к и н. Спасибо. Мне действительно некогда.
Р о с т и к. Дорогая, наш гость нас оставляет. Даже не допил кофе. Этакая широкая натура.
З ы б к и н. Честь имею.
Р о с т и к. Покажите.
З ы б к и н. Что?
Р о с т и к. Вашу честь. Покажите, коли вы ее имеете при себе. Зачем повторять бессмыслицу? Ты пригласила человека в театр, дорогая?
З ы б к и н. Спасибо. Я вчера имел радость видеть вашу супругу в «Баядерке».
Р о с т и к. Что он сказал?
З ы б к и н. Оставьте ваш нелепый тон.
Р о с т и к. Большей нелепицы, чем вы, я не скажу. Вы смотрели ее вчера с корзинкой? Удалось ли балансе на пальцах? В прошлый раз у нее выступила кровь.
Л я л я. Прекрати!
Р о с т и к. Так-так. И вы заявились выразить ей свое восхищение? (Хохочет.) И она промолчала! Она слушала ваши излияния и молчала? Вот где талант! Вот где истина!
Л я л я. Какая властная снисходительность. Тебе к лицу быть сильным.
Р о с т и к. Я долго этому учился.
Л я л я. Неужели?
Р о с т и к. Ровно четыре года.
Л я л я (Зыбкину). Когда я увидела его тогда, на гастролях, у выхода, я не думала, что это так затянется.
Р о с т и к. Но я тебе понравился.
Л я л я. С ходу! (Зыбкину.) Он не был красив, он был обворожителен. Ого! Я помню, как это сказалось: ого! Может быть, даже вслух. Совсем неплохой город. Потом оказалось, что город просто прекрасен. Но потом…
Р о с т и к. Когда я позвонил тебе зимой?
Л я л я. Он выплыл из какой-то мглы.
Р о с т и к. Я ее боялся. Сошел с поезда, залез в телефонную будку и минут двадцать собирался. Стекла не было, меня заметало снегом. Я стоял и мерз. Потом набрал номер. Она ответила: «Я попробую сделать гостиницу».
Л я л я. И он еще что-то промямлил про деньги.
Р о с т и к. Я ей сказал, что все мои деньги только что провалились.
З ы б к и н. Куда провалились?
Р о с т и к. Как куда? В автомат. Вот только тогда она решилась: до Пяти углов можно дойти и пешком.
Л я л я. И ты пришел.
Р о с т и к. И я пришел. И тебе и мне — хо-ро-шо!
Л я л я. А теперь убирайся отсюда! Я не хочу тебя ни видеть, ни знать.
Р о с т и к. Два слова, всего два слова.
Л я л я. Вы видели — я вытащила его черт знает из чего!.. Я дала ему свое имя!
Р о с т и к. Голос королевы! У меня голоса нет. Даже имени. Я не человек, я функция. Подай-принеси.
Л я л я. Он официант.
Р о с т и к. Это моя профессия. Официант с неоконченным высшим. Но у официанта тоже есть свой час. (Набирает номер.) Когда он приносит счет. Я вас огорчу, сэр, но хочу, чтоб вы знали, с кем имеете дело. Вас обманули, ее не было вчера в театре. (В трубку.) Виктор Александрович? Это Ростислав. Она не приедет. А вот так! Не желает. Увольняйте на здоровье. Она готова.
Л я л я. Дай трубку.
Р о с т и к. Поздно. Пошли гудки.
А в т о р. Почему я стал думать о Ляле? И вообще о балетной доле? Потому что Ляля для меня — это театр. А театр — это что-то необъяснимое. Это труд, у которого какие-то странные, непостижимые законы, противоестественные с точки зрения обычной человеческой логики. Когда врач говорит актеру: «Успокойтесь, не переживайте», — значит, он ничего не понимает, потому что именно переживание чужой боли и есть то, к чему стремится актер. Потому что беспокойство и есть смысл того, с чем идут на сцену. Беречь себя в театре нельзя. Трата должна быть полной, предельной, на износ.
Л я л я. А что потом? Когда к человеку приходит старость? Вернее, когда он сознает в себе это. Даже не старость — балерина уходит на пенсию в тридцать восемь лет. Единицы перешагивают этот барьер. Детей нет. Потому что дети у балерины — это конец профессии. Семьи нет. Как жить дальше? Зачем? Одинокая женщина — это самое страшное, что есть на земле.
Там же, спустя несколько дней. С улицы появляются Л я л я и Р о с т и к — веселые, возбужденные.
Л я л я. Нет.
Р о с т и к. Да.
Л я л я. Нет-нет.
Р о с т и к. Да-да.
Л я л я. Никогда.
Р о с т и к. Да, и обязательно.
Л я л я. Узурпатор.
Р о с т и к. Репетиция в три. Еще есть время.
Л я л я. Ты с ума сошел. Зачем мы все это делаем?
Р о с т и к. Ты жалеешь?
Л я л я. Нет.
Р о с т и к. Гурген прав. В твоем положении это лучший выход.
Л я л я. В нашем положении. Или ты считаешь, что мы сейчас поставили точку?
Р о с т и к. За кого ты меня принимаешь?
Л я л я. А почему бы и нет? Почему бы не воспользоваться такой поразительной ситуацией? Но я тебе еще нужна.
Р о с т и к. Я отнял у тебя права, теперь ты свободна.
Л я л я. Я даже слишком свободна. Ты не находишь? Ну, обними меня.
Р о с т и к (целует Лялю). Я тебе нужен?
Л я л я. Нужен.
Р о с т и к. Как кто?
Л я л я. Как муж.
Р о с т и к (хохочет). С ума сойти! Ну кто, глядя на нас, скажет, что нас только что развели?
Л я л я. Мне кажется, нас только поженили.
Р о с т и к. Смотрю на тебя и думаю: вот чужая баба.
Л я л я. Тебя это радует?
Р о с т и к. Меня это бодрит. (Смеется.) Бедный судья, он так ждал сенсации. Но ты была на высоте. «Он изменял вам?» — «Нет». — «Пил?» — «Нет». — «Бил?» — «Что?» — «Я спрашиваю: занимался ли он в отношении вас рукоприкладством?» — «Он? В отношении меня? Нет». Ну, думаю, все. Еще один положительный фактор, и я погиб. А потом…
Л я л я. Потом ты сказал это.
Р о с т и к. А что мне было делать? Надо было как-то сгущать краски. Я и подумал: про возраст неудобно, а про детей можно.
Л я л я. Ты и вправду меня винишь?
Р о с т и к. Я тебя умоляю! Ну, иди ко мне.
Л я л я. Какой ты красивый.
Р о с т и к. Неправда.
Л я л я. Мне наплевать, какой ты для других. Для меня ты красив. Божественно красив. Ты мой. Вот все это мое. Глаза, губы, все. Невероятное мое. Как я тебя ненавижу, если бы ты знал. Я бы могла убить тебя. Правда, правда…
Р о с т и к. За что?
Л я л я. Не знаю. Но что могла бы — точно. (Открывает шкаф, переодевается.) Я стала рыхлеть, ты замечаешь? Несколько дней вела себя как люди. Обедала, ужинала, даже утром позволяла себе что-то сожрать. И все, я разбита, мышцы вялые, ноги тяжелые. Это Танечка, ее дебют, волна успеха. Для меня это был гонг. Я поняла, что проиграла. (Подходит к станку.) Я могла бы еще потянуть. Еще что-то сделать. Но себя я бы уже не перепрыгнула. И ее тоже. Ведь жизнь — она, знаешь, как танец. Ее нельзя танцевать долго. Я жила разумно, но не умно. Ум жизни знаешь в чем? В неумении жить. Просто хотела сказать, что ты оказался прав, что оборвал все это сразу, одним махом. Разматывать бинт было бы больнее.
Р о с т и к. Теперь ты будешь слушаться меня.
Л я л я. Теперь я буду слушаться тебя и твоего Гургена, который свалился на меня как ворон.
Р о с т и к. Он сделал для тебя все.
Л я л я. Он сделал это для себя. И для тебя в том числе. Думаешь, не обманет?
Р о с т и к. Можешь считать, что ключ уже в твоем кармане.
Л я л я. Ключ в твоем кармане. Ты словно переродился. Должность, комната. Не женат, да еще с машиной… Ты завидный жених, Ростик.
Р о с т и к. Выходи за меня.
Л я л я. А возьмешь?
Р о с т и к. Надо подумать.
Л я л я. Я тебя брала — не думала.
Р о с т и к. Необдуманные браки знаешь к чему приводят?
Л я л я. Теперь знаю. Потянули ножку, девочки! Батман тандю. Гнемся назад, вбок, растянулись назад. И — раз! Эти мышцы загрузили. И — два! Не нравится мне все это. Я никогда не шла на такие дела.
Р о с т и к. На какие дела?
Л я л я. На такой вот туманообман.
Р о с т и к. Кого ты обманула? Кого?
Л я л я. Себя.
Звонок. Ростик идет открывать. Появляется З ы б к и н. Он еще тише и сдержанней, чем в прошлый раз.
З ы б к и н. Я не помешал? Я совершенно случайно… Ехал мимо, а водитель объявляет: «Пять углов». И я почему-то сошел. Безотчетно, знаете ли. А троллейбус ушел. И потом я понял, что, вероятно, так нужно. И решился зайти. Есть, знаете ли, минуты жизни, которые нельзя пропустить. Пропустишь — и тебя уведет куда-то в сторону от самого себя. А назад вернуться очень трудно бывает… Я, может, некстати?