К о н с т а н ц и я (жалобно). Писатель, Писатель… Где мне взять нового попугая, Писатель…
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. К ответу, Писатель, к ответу! Что спасет мир от гибели и разрушения? Я всем задаю этот вопрос!
Н а д е ж д а. Маргарита вас так ждала, Писатель, что у нее поседели три волоска. Я бы принесла вам чаю, но у нас уже отключили и газ, и свет…
С остраненной улыбкой Маргарита приближается к Писателю. Она спрашивает легко, весело, словно не о себе.
М а р г а р и т а. Что я вам сделала, Писатель?
П и с а т е л ь. Не понимаю…
М а р г а р и т а. Что я вам сделала, Писатель? Отчего вы бросили меня пятнадцать лет назад?
Все глаза устремлены на Писателя, и все ждут от него ответа.
Н а д е ж д а. Отчего вы нас всех бросили, Писатель? Видите, как нам было плохо без вас жить? У Маргариты целых три седых волоска!
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Да что там три волоска! Мы все поседели от горя! Взгляните! (Нагнул голову.) Пятнадцать лет мне не с кем было общаться, Писатель! Если бы вы не покинули нас, мы бы вместе спасали мир!
Н а д е ж д а. Он не хочет нам отвечать.
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. А я знаю! А я знаю! Ради тех комнат, чьи окна выходят в сад!
К о н с т а н ц и я (сверху, подхватывая). «Я к розам хочу в тот единственный Сад, где лучшая в мире стоит из оград…»
П и с а т е л ь. Нет, нет! У меня не было тех комнат, окна которых выходят в сад!
Н а д е ж д а. Мы вас любили, Писатель. Скажите, вас где-нибудь еще так любили?
П и с а т е л ь. Нет…
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Мы гордились вами, Писатель. Скажите, кто-нибудь еще гордился вами, как мы?
П и с а т е л ь. Нет! Нет!
Н а д е ж д а. Но тогда отчего?
П и с а т е л ь. Маргарита так сильно любила меня… и я боялся, что не смогу стать мастером… Я ушел от вас, потому что хотел написать о вас… роман…
Радостный гул голосов: «Он хотел написать о нас роман! Слышите? Слышите? Замечательно! Он хотел написать о нас свой роман!»
К о н с т а н ц и я (хихикая). Он хотел стать мастером без Маргариты! Глупец! Он хотел стать мастером без Маргариты!..
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч (сердито). Не мешайте, Констанция Львовна! (Писателю.) Вы его написали?
П и с а т е л ь. Да…
Все одновременно: «Так дайте же нам его! Дайте же нам его прочесть! Дайте! Мы умираем от любопытства!»
К о н с т а н ц и я. Карр! Карр!
П и с а т е л ь. Это невозможно… Я его сжег.
Общий ропот: «Он нас сжег! Сжег! Он нас уничтожил!»
К о н с т а н ц и я. Казнить его! Казнить! Надо придумать ему казнь!
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Я знаю! Я знаю, какую мы придумаем ему казнь! Мы лишим его нашей любви!
П и с а т е л ь (в кольце устремленных на него глаз). Нет! Нет! Только не это, нет! Я оправдаюсь! Дайте мне слово! Выслушайте меня! Маргарита!
Тишина.
М а р г а р и т а (жест королевы). Пусть говорит.
Все: «Пусть! Пусть говорит! Говорите, Писатель!»
П и с а т е л ь. Да, я бросил вас, потому что хотел написать о вас, и мне нужны были одиночество и свобода, так я думал. Да, меня нигде так не любили, как здесь, и никто мною так не гордился, как вы. Хотя я писал тогда много книг и меня превозносили. И многие, многие заглядывали мне в глаза, жали руки и говорили, что любят меня, и никто из них не любил меня, и втайне я мечтал о вас. О Маргарита, все эти годы я был с тобой рядом, и я знаю, отчего поседел каждый из трех твоих седых волосков. Я жил вашей жизнью, незримо я ходил по этим комнатам, дышал их воздухом, слушая дневные речи, шорохи и шепоты ночей. И чем больше я уходил в свой роман, в свою тайную воображаемую жизнь с вами, тем меньше становилось вокруг меня ласкателей и тем сильнее звучали гневные и насмешливые голоса хулящих. И однажды я проснулся одиноким и незнаменитым. О, вы и тогда не оставили меня одного. Долго, долго вы еще приходили ко мне в снах и грезах, и долго я находил еще сладостное утешение в общении с вами, мои дорогие воображаемые персонажи. Но постепенно и незаметно вы уходили от меня все дальше и дальше, словно покрываясь пеленой тумана, пока, наконец, навсегда не скрылись с моих глаз. Тогда я узнал всю меру одиночества и отчаяния. Я вас звал, молил, плакал, я пробовал воссоздать в памяти ваш облик, ваши черты, ваши голоса, но я ничего уже не видел и не слышал больше. И тогда я перестал понимать, плох или хорош мой роман, и некому было растолковать мне, некому было поддержать меня и остановить руку, бросающую в огонь живые трепещущие листы…
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч (приложив платок к глазам, со слезами в голосе подходит к Писателю, обнимает). Прощения! Снисхождения!
И прошелестело женским эхом вслед: «Прощения! Снисхождения!»
Прощения, Маргарита!
П и с а т е л ь (с глубоким поклоном). Прощения, Маргарита!
М а р г а р и т а. Прощения? (Подходит к Писателю, гладит его по щеке.) О Писатель, уже предавший меня однажды! Бедный! Хороший! Как я, оказывается, вас ждала! Но мне нечего вам прощать, Писатель. Эти пятнадцать лет, они пролетели как день, как сон, глухой и томительный сон, который я уже успела забыть. Я все забыла, Писатель! И в душе моей одна радость! Что со мной? Я чувствую радость! Тетя Констанция! Откуда эта свободная радость, она наполнила меня до краев! Я словно корабль с поднятыми парусами, гонимый ветром! (Взмахивает руками.) Крылья! Смотрите, крылья! У меня выросли крылья! Я лечу, тетя Констанция! Лечу — и ветер летит мне навстречу, развевая мои волосы и одежды! Морская пена брызжет в лицо! Я вестница Победы! Ника! Сестра моя, Ника! Жизнь моя, Ника! Жизнь! Жизнь! Я рада тебе! Я вижу тебя цветущую, простирающую ко мне свои руки, я иду к тебе, жизнь, здравствуй! Ах, Писатель, возьмите свое прощение, если оно вам так необходимо. Я с удовольствием вас прощаю!
П и с а т е л ь. Маргарита! Любовь моя!
М а р г а р и т а. Любовь? Да! Это любовь!
К о с т я (подходит к Писателю). Не обольщайтесь, Писатель, Маргарита простила вас, но это моя любовь сделала ее крылатой, а ее любовь дала мне уверенность и силу. Я больше ничего не боюсь, Писатель, и в музыке, звучащей в моей душе, уже больше нет страха.
П и с а т е л ь. Конечно, ну конечно же, бедный молодой человек… Конечно, вы ее любите, как же это я сразу не понял. Мне вас жаль. Жаль… Вы так молоды, что даже не представляете, насколько наивны. Маргарита не может любить вас.
К о с т я. Почему?
П и с а т е л ь. Потому что вас просто нет… в моем романе.
К о с т я. Как это нет? Я есть! Есть! Я существую! Здесь уже давно другой роман! Все, все другое! Вы проиграли свой роман, Писатель, так же, как проиграли свою жизнь!
П и с а т е л ь. Моя жизнь еще не кончена, молодой человек, и теперь я никому не отдам Маргариту. Я слишком дорого заплатил за ошибку.
К о с т я (звенящим голосом). Отлично! В таком случае мы будем драться! Я вас вызываю! (Хватает скатерть и драпируется в нее, как в мушкетерский плащ. В руках появляется Колина шпага.) Защищайтесь!
П и с а т е л ь. Я не хочу… Я против дуэлей…
К о с т я. Вы трус! Защищайтесь!
П и с а т е л ь. Я не трус… Я против крови…
К о с т я. Покажите-ка, на что вы способны ради вашей любви, Писатель! Готовы ли вы ради нее умереть, как я? Или ваша любовь — это одно словоблудие неудавшегося беллетриста?
К о л я. Отец! (Кидает ему шпагу.)
Писатель подхватывает ее и нехотя отбивает удары противника. После нескольких сильных ударов опускает шпагу.
П и с а т е л ь. Это бессмысленно… Я не хочу… Вы даже не умеете держать шпагу в руках… (Поворачивается спиной и уходит.)
Костя стремительно бросается за ним следом.
К о л я. Отец!
Писатель оборачивается и мгновенным мощным ударом выбивает шпагу из Костиных рук. Приставляет к его груди острие шпаги.
К о с т я (шепчет). Убейте меня… Я не смог ее защитить… Я недостоин жить… Убейте!..
П и с а т е л ь. Я не могу вас убить, молодой человек. Вы не мой герой. Кроме того, я по убеждениям гуманист. (Отбрасывает шпагу.)
К о с т я (закрывает лицо руками). О Маргарита!
Опускается на колени, Маргарита склоняется над ним.
К о л я. Отец, я восхищен!
П и с а т е л ь. Пустяки, малыш! Нам пора уходить. Здесь нельзя оставаться. Я уже предчувствую финал.
М а р г а р и т а (вскрикивает). Кровь! Кровь! Ты ранен! (Все смотрят на Костю. Маргарита показывает свой палец, испачканный в крови.) Это кровь! Кровь! Он ранил тебя!
П и с а т е л ь (в смущении). Я не хотел… Я же говорил… Я этого не хотел… Это случайно…
М а р г а р и т а (кричит). Врача-а!
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Разрешите. (Склоняется над Костей.) Во время войны мне приходилось перевязывать раны.
П и с а т е л ь. Что? Доктор, что?
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч (встает, отводит Писателя в сторону). Вы поразили его в самое сердце, Писатель.
П и с а т е л ь. Этого не может быть! Взгляните на шпагу — там нет крови!
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. И тем не менее, Писатель…
П и с а т е л ь. Скажите, доктор, он… будет жить?
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. У Константина Дмитриевича нежное, чувствительное сердце. Хрустальный цветок…
П и с а т е л ь (в тоске). Я сейчас вызову «скорую помощь». Констанцию Львовну и молодого человека мы отправим в больницу. А нам пора уходить. Нужно взять только самые необходимые вещи. Я выведу вас отсюда. И я напишу с вами новый роман. Нельзя ждать, пока взойдет солнце!
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Оставьте, Писатель. Я бы не суетился на вашем месте. Пятнадцать лет назад вы бросили нас, и теперь вы не имеете над нами никакой власти. Вас, конечно, простили, но отныне, дорогой Писатель, вы только зритель. Сядьте в стороне и спокойно досмотрите действие до конца. Пусть все идет своим чередом, и пусть все, что должно произойти, произойдет. Ваше вмешательство опасно. Что касается меня, то сегод