ня я исполню, наконец, свое предназначение и спокойно умру. Не мешайте нам спокойно умереть, Писатель. Тс-с-с! Смотрите! Сядьте в стороне и смотрите!
Появляется Д е в у ш к а в Б е л ы х О д е ж д а х. Не замечаемая никем, она подходит к Констанции и, ласково улыбаясь, тихо дотрагивается до ее плеча.
Д е в у ш к а. Пойдемте.
К о н с т а н ц и я. Ах, это вы? Пора?..
Д е в у ш к а. Пора.
К о н с т а н ц и я (улыбаясь). Это далеко, детка?
Д е в у ш к а. Нет, рядом.
К о н с т а н ц и я. А то ноги, видите?
Д е в у ш к а. Я помогу. (Протягивает руку.)
К о н с т а н ц и я. Благодарю вас.
Д е в у ш к а. Вы меня не боитесь?
К о н с т а н ц и я. Что вы, милочка, я уже давно вас жду.
Д е в у ш к а. Вот и славно.
К о н с т а н ц и я. Скажите, детка, он… тоже там?
Д е в у ш к а. Давно.
К о н с т а н ц и я. И я… увижу его?
Д е в у ш к а. Конечно.
К о н с т а н ц и я. Я знала, я знала! Все возвращается на круги своя. Мы встретимся с ним. Я знала…
Рука об руку они проходят по дому и входят в образовавшийся из света и тьмы туннель, в самом конце которого мерещится голубой свет. По обеим сторонам туннеля стоят м у ж ч и н ы в ц и л и н д р а х и ж е н щ и н ы в д л и н н ы х п л а т ь я х. Они здороваются с проходящей мимо них Констанцией. Мужчины снимают шляпы, и женщины приседают. Констанция улыбается им, раскланиваясь направо и налево. В самой глубине туннеля, там, где мерцает голубой свет, появляется с т р о й н ы й м у ж ч и н а, он протягивает Констанции руку, и они устремляются навстречу друг другу. Тело Констанции становится молодым, легким, воздушным, и, когда она оборачивается к нам в последний раз, чтобы навсегда с нами проститься, мы видим прекрасное лицо молодой женщины.
Затемнение. Потом свет включается, но на месте Констанции уже никого нет.
Маргарита и Костя в позе, напоминающей пьету Микеланджело.
К о с т я (прерывистым шепотом). Маргарита!.. Маргарита!.. Это ведь был не сон!.. Не сон… правда? Ты ведь любила меня, Маргарита?
М а р г а р и т а. Правда, мальчик, правда.
К о с т я. О, какое счастье, какое счастье! Как мне не хочется умирать!
М а р г а р и т а. Ты не умрешь. Спи. Спи. Ты не умрешь.
Костя затихает. К Писателю подходят Коля и Ева.
К о л я. Мы больше не нужны здесь, отец. Пойдемте с нами.
П и с а т е л ь (качает головой). Нет, мой мальчик. Иди один. Я должен разделить с ними финал.
К о л я. Мы увидимся еще, отец? (Писатель молчит.) Скажи нам что-нибудь на прощанье.
П и с а т е л ь (медленно и тихо). Белые кони подрагивали боками и, дрожа от нетерпеливого желания принять к себе всадников, били копытами, раздувая ноздри, косились по сторонам, выворачивая голубые белки огненных глаз. И когда всадники — мужчина и женщина, закутанные плащами, подошли к ним и, едва вставив ноги в стремя, вскочили в седло, кони разом вздрогнули и, задрав кверху разгоряченные морды, ликующе заржали, взвились на дыбы и, чуть касаясь земли, понесли всадников прочь, навстречу неизвестной свободе, в темную ночь, к звездам… Это конец моего романа. Пусть он будет вашим началом. Ступайте. Белые кони ждут вас. Спешите!
К о л я. Прощай, отец.
П и с а т е л ь. Прощай, мой мальчик.
Е в а. Прощайте, Писатель. Разрешите напомнить вам: рукописи не горят!
П и с а т е л ь. Ах, дитя мое! Когда рукописи сжигают — они горят… Вы похожи на Маргариту, дитя мое, и мне хочется благословить вас, как дочь. (Целует Еву в лоб.) Прощайте.
Коля и Ева уходят. Обернувшись в дверях, они в последний раз оглядываются на Маргариту.
К о л я. Прощай, мама.
Е в а. Прощайте, Маргарита!
Маргарита посмотрела в их сторону и ничего не увидела, ибо глаза ее были слепы, а лицо мокро от слез.
Н а д е ж д а (со свечой). Куда подевалась тетя Констанция? Вы не видели тетю Констанцию? (Замечает Анатолия Васильевича, который тащит наверх свой аппарат.) Вам не попадалась тетя Констанция?
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч. Нет! Разве вы не видите, я иду на ее место? Пустите! (Надежда невольно посторонилась, давая ему дорогу. Анатолий Васильевич поднимается по лестнице с аппаратом, потом оборачивается.) Пить! Мне хочется пить! Я жажду!.. (Заискивающе.) Надежда Павловна, налейте мне, пожалуйста, ма-аленькую рюмашечку коньячку, а?
Н а д е ж д а (отшатываясь). Сумасшедший! Вы же умрете!
Анатолий Васильевич наклоняется и поднимает оброненную Маргаритой флягу. Улыбаясь, он открывает ее и, словно дразня Надежду, делает несколько глотков.
Н а д е ж д а (в ужасе). Стойте! Стойте! Остановитесь! (Бежит за ним.)
П и с а т е л ь (подходит к Маргарите). Он спит?
М а р г а р и т а. Он умер.
П и с а т е л ь. Умер? Он умер? Боже мой! Боже мой! (В отчаянии.) Он умер! Я убил его! Боже, боже, что же мне теперь делать, боже, ведь я пришел искупать вину!
М а р г а р и т а. Послушайте… послушайте, обездоливший меня Писатель. Послушайте старую женщину, мудрую как змею… Разорвите на себе одежды и, посыпав голову пеплом, садитесь на землю рыдать и плакать, дни и ночи горестно стеная, раскачиваясь из стороны в сторону, как почерневшее от смерти дерево, скрюченное на ветру. Ибо засохшую каменистую пустыню вы оставляете за собой, Писатель, и бесплодие тащится по вашим пятам.
Повернувшись, Маргарита медленно пошла прочь. Ее огромный белый платок волочится за ней следом, как шлейф. Она поднимается по ступенькам выше, выше, выше… и лестница под ее ногами становится бесконечной…
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч (громоподобным глашатаем). Маргарита ушла! Маргарита ушла! Вам никогда теперь не стать Мастером без Маргариты, Писатель!
П и с а т е л ь (кружась на одном месте). Пепел… пепел… Дайте мне пепел… Я хочу посыпать голову пеплом… Пепел…
Слышен подземный гул, и легкий толчок сотрясает дом, словно при землетрясении. Часть декорации исчезает. Теперь мы видим только кусок лестницы, где, забаррикадировавшись от Надежды, сидит перед своим аппаратом Анатолий Васильевич. У подножия лестницы Надежда, простирающая к нему руки. Она что-то говорит, словно о чем-то молит, но слов ее уже нельзя разобрать… Раздается мощный и торжественный, усиленный динамиками голос. Кажется, он звучит с неба. Это Анатолий Васильевич обращается к человечеству.
А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч (перед микрофоном). Люди! Братья! Земляне! Люди, вы слышите меня, люди? (Раздается какой-то приглушенный гул, словно морской прибой. Анатолий Васильевич в восторге.) Они слышат! Они меня слышат! Люди! Я люблю вас, люди! Я люблю вас… я… я приветствую вас, люди планеты, братья! Вы слышите меня?.. Я, последний на Земле пророк, поэт и ученый, обращаюсь к вам и приветствую вас, люди Земли, и говорю вам, что люблю вас, и задыхаюсь от нежности! Я вижу вас! Я вижу вас всех, как видит вас бог, с горних высот взирающий на свое творение! Взявшись за руки, с ясными, спокойными улыбками древних статуй вы идете навстречу солнцу — русские, негры, французы, американцы, турки, евреи и папуасы… Со страшной, ужасающей дух высоты я вижу вас, люди, и говорю вам, как прекрасна Земля и вы, о люди, венец вселенной! (Снова раздается подземный гул.) Погодите! Еще не все! Самое важное! (Хрипло.) Люди! Я хочу вам сказать… Слушайте меня, люди! (Выкрикивает.) Киты выбрасываются на берег, кончая самоубийством, плачут звери в лесах и стонут рыбы, и у детей человеческих вырастают свиные хвосты! Люди! Я вижу войну! Смерть! Тысячи смертей! Люди! Нет ничего ужаснее смерти! Я вижу нашу Землю в огне! Спасите ее, люди! Спасите! Спасите!..
Мощный взрыв сотрясает стены старинного петербургского дома.
Гаснет свет — и вспыхивают и мечутся по сцене яркие разноцветные огни, словно бушующее пламя пожара. Проносятся обломки здания, медленно кружатся и опускаются на землю останки погибшего дома…
Перед нами ровное, гладкое, пустое пространство сцены. И небо и земля какого-то тускло-серого, не солнечного и не пасмурного цвета. Холодно и неуютно. И вдобавок начинает давить на уши какой-то неприятный, однообразно звучащий на одной ноте звук.
Появляются м о л о д ы е р а б о ч и е. Молча, быстро и слаженно, они складывают, как дети из кубиков-блоков, дом, замуровывая блоками всю коробку сцены от зрителя. И через несколько минут мы видим сплошную стену нового огромного современного блочного дома. Один за другим зажигаются огни в окнах. За занавесками идет другая жизнь. Звук усиливается…
А. СоколоваДОМ, НАПОЛОВИНУ МОЙДрама в двух актах
К о н с т а н т и н И в а н о в и ч П е р н а т ы й .
А н н а Ф е д о т о в н а П е р н а т а я — его мать.
И н н а П е р н а т а я — его жена.
Ж а н н а — его дочь.
В а н я Ф р а н ц у з о в.
Н а д е ж д а П а в л о в н а А у с с.
Т а н я Х р а з а м о в а.
Р а м з е с Х р а з а м о в — ее муж.
I АКТ
Одноэтажный сельский дом. Два окна смотрят в сад, слева и справа — по крыльцу. У левого крыльца забор и калитка, у правого — ива, погреб, дальше — сарай. У окна стоит В а н я Ф р а н ц у з о в — молодой человек, небритый, небрежно одетый.
В а н я (приподнимая занавеску). Уважаемая Надежда Павловна… Не притворяйтесь, вы не спите. Волшебный день, воскресенье, птички чирикают… фантасмагория. Просыпайтесь, сделайте одолжение. Я еле стою на ногах. Вы сердитесь на меня? Не желаете общаться? А за что? Ну, спросите себя? За что? Господи!.. Обиды, наказания… Чем виноват? Солнце проклятое! Я стою у вас под окном, как перед расстрелом. Я через минуту упаду и умру.