Из дома выходит Н а д я.
П е р н а т а я. Наденька, ты куда?
Н а д я. Здравствуйте. Пойду искупаюсь.
П е р н а т а я. Посмотри, кто сидит. Узнаешь?
Н а д я. Узнаю.
П е р н а т а я. Не может быть. Это знаешь кто?
Н а д я. Знаю. С приездом. (Уходит.)
П е р н а т а я. А ты ее помнишь?
Т а н я. Нет.
П е р н а т а я. Что это у них за память такая особенная? А у меня, поверишь, в голове ничего не держится. И глохну я. По утрам очень плохо слышу. А ты как? Слышишь, видишь хорошо?
Т а н я. Пока да.
П е р н а т а я. Ну и ладно. А это — Надя. Помнишь маленький дом за школой у «ветки»?
Т а н я. Аусс?
П е р н а т а я. Она умерла. Домик снесли… Это ее дочка. Теперь та половина дома ее. Идет время.
Т а н я. Идет. Даже смешно.
П е р н а т а я. А мне печально, Таня. Все хорошее позади. Надежда в девках засиделась. Женихов здесь мало. Правда, Ваня зачастил сюда… Каждый год приезжает.
Т а н я. Значит, приглянулась.
П е р н а т а я. Может, что и будет. Он хороший, добрый. Что-то рисует, сочиняет… Что он там делает в саду, не видишь?
Т а н я. Лежит.
П е р н а т а я. Сочиняет, думает. Ирина писала, он там под Псковом церкви восстанавливал. Хороший мальчик. Но, с другой стороны, напасть: пьет он.
Т а н я. Это горе.
П е р н а т а я. Горе. Твой муж пьет?
Т а н я. Пьет. А Костя пьет?
П е р н а т а я. Нет. Он этого видеть не может.
Т а н я. Это счастье.
П е р н а т а я. Счастье.
Ваня направляется в погреб.
Ты куда, Ваня?
В а н я. За рифмой.
Т а н я. А как ваше здоровье?
П е р н а т а я. Тромбофлебит. Иногда ходить невозможно даже. Ванечка, ты не заметил, там малина на кустах осталась?
В а н я. Не заметил.
П е р н а т а я. Посмотри. Ты не спешишь, Таня?
Т а н я. Нет.
П е р н а т а я. Посиди.
Т а н я. Я посижу.
Ваня снова идет в сад.
П е р н а т а я. А Баку большой город?
Т а н я. Большой.
П е р н а т а я. Красивый?
Т а н я. Красивый.
П е р н а т а я. Но ведь далеко?
Т а н я. Далеко.
П е р н а т а я. И скучаешь, конечно?
Т а н я. Скучаю.
П е р н а т а я. Так всегда, Танечка. Иначе не бывает. Всегда человеку чего-то не хватает. Танечка, просьба у меня к тебе. Ты дождешься наших, дождешься Костю, поговори с ним. Отойди с ним куда-нибудь в садик или пройдись к речке… У вас ведь есть что вспомнить. Только говори не при жене. Я ничего плохого о ней сказать не хочу. Она женщина умная, глубоко порядочная. Разве я могу плохое говорить? Дети, работа, муж, квартира, кот у них… Она — святая мученица. Только не теплая она какая-то, не отогретая. А может, это Костина вина? Нет, его винить нельзя. А может, на работе она высохла? Правда, ее мать с ними живет, она очень помогает… Не близкие мы с ней, Таня. Не могу я говорить с ней так, как с тобой. (Смеется.) Вот они какие, свекрови: на ком бы сын ни женился, а все могло быть лучше.
Пауза.
Поговори с Костей. Я не могу больше этого видеть.
Г о л о с В а н и.
Я ехала домой…
Двурогая луна
Светила в окна тусклые вагона…
П е р н а т а я. Ванечка, не кричи ты, ради бога, так.
Г о л о с В а н и.
Далекий благовест
Заутреннего звона…
П е р н а т а я. Я не могу этого выносить, Таня. Поговори с Костей. Что-то случилось. Может, у него болезнь какая-то, а он сам этого не знает. Сейчас ведь болезни таятся и долго себя знать не дают, едят изнутри. А может, он и знает, но боится меня огорчить. Так ведь это преступно перед матерью. Я могу помочь. Я могу его к Телещихе сводить.
В а н я проходит в погреб.
Ваня, что ты кричишь? Куда ты? Зачем?
В а н я. За музой.
П е р н а т а я. Снова, да?
В а н я. Всегда.
П е р н а т а я. А может быть, у него на службе какие-то неприятности? У него ведь большой пост, с такой высоты падать больно. А завистников много. Сейчас и друг завидует, и враг. Если что, пусть мне расскажет, я посоветовать могу. Кто лучше матери посоветует?
У калитки стоит К о н с т а н т и н.
Но я другого больше боюсь. Понимаешь, они обещали приехать все вместе, а Андрюшку не привезли. Говорят, он в пионерском лагере. А может, с ним что-то случилось? Может, он в больнице? Сейчас детям в городе бегать негде, машины носятся, как демоны. Поговори с ним, Таня, спроси.
Т а н я. А что спросить? Я не пойму!
П е р н а т а я. Плохо с ним.
Т а н я. С кем? С Костей?
П е р н а т а я. Он очень изменился.
К о с т я (подходит к ним). Мама! Зачем вы морочите голову постороннему человеку? Честное слово, я вас не понимаю.
П е р н а т а я. Ой, Костя! А мы тебя ждем.
К о с т я. Можете сочинять обо мне все, что угодно, если вам так интересней жить. Но при чем здесь чужие люди? Объясните!
П е р н а т а я. Костенька, это же Таня. Ты не узнал ее?
К о с т я. Узнал я, узнал. Неужели вы думаете, что Татьяне… Неужели вы думаете, что у нее нет других занятий, забот и ей интересно слушать весь этот бред на жаре?
П е р н а т а я. Что же, мне нельзя и слова сказать?
К о с т я. Говорите все, что угодно, только дома. Все, что взбредет в голову, только не постороннему человеку.
П е р н а т а я (идет в дом). Это же Таня.
Пауза.
Т а н я. Здравствуйте, Константин.
К о с т я (садится на скамейку). Здравствуйте. Жара жуткая. Когда это кончится? На дворе жарко, в доме душно. А что вы стоите? Присаживайтесь.
Т а н я (садится). Вы напрасно нервничаете.
К о с т я. Сколько раз я просил, умолял не говорить обо мне в мое отсутствие, а тем более с посторонним человеком. Если есть такое желание, говорите при мне. Я ненавижу разговоры, обсуждения за глаза. Когда я в курсе дела, я могу постоять за себя, а так я становлюсь беззащитен. Я не могу запретить это своим друзьям и коллегам, но я надеюсь, в своей семье я хозяин?
Т а н я. Она мать — и, конечно, беспокоится о вас.
К о с т я. Ей пора беспокоиться о внуках. Со мной уж все ясно. Я уже сформировавшийся человек. (Неожиданно игриво.) Правда?
Т а н я. Да, Костя. Вы уже солидный мужчина.
К о с т я. Эта ива — просто спасенье. А как вы поживаете? Вернее, где? И как?
Т а н я. Мы живем хорошо, под Баку. У меня двое сынков, муж — ветеринар. Условия неплохие. Я довольна.
К о с т я. Это хорошо. Главное — быть довольным жизнью. Это редкая способность. Это надо ценить.
Т а н я. Я это ценю.
К о с т я. А то ведь сейчас, куда ни плюнь, все чем-то недовольны, чего-то желают. Честное слово, я не встречал человека, который бы просто радовался жизни.
Т а н я. Я очень довольна. У меня сыновья хорошие, и муж, и свекровь.
К о с т я. Вот так и живите. На том и остановитесь. Не завидуйте никому. Зависть съедает человека.
Т а н я. Я никому не завидую.
К о с т я. Зависть человека злобна и убийственна. Она убивает и завистников тоже. Среди завистников нет счастливых людей. Вообще русский человек по своей сути не завистник, он, скорее, сочувствует и радости, и горю. Ну, вы это знаете по себе. Вы сами, очевидно, сочувствуете?
Т а н я. Я, конечно, сочувствую.
К о с т я. Но русский человек всегда чем-то недоволен, и этого отнять нельзя. Он упивается своим недовольством. Противоречие.
Пауза.
Конечно, там, ближе к югу, другие темпераменты, другой образ жизни. Вот вы давно живете в Баку?
Т а н я. Мы живем под Баку.
К о с т я. Это понятно. А как там с завистью? Люди не культивируют ее в себе?
Т а н я. Может кто-то, конечно, позавидовать про себя, на какую-то мелочь… Но сказать этого не скажут. Зависти особой нет.
К о с т я. Ну, возможно, в Баку это и так.
Т а н я. У нас особо так и нечему завидовать.
К о с т я. Подождите, но вы ведь сказали, что довольны?
Т а н я. Я довольна.
К о с т я. Вот и остановитесь на этом. Замрите. Лучше не будет. Маму не слушайте. Она выбирается в город раз в пять лет, и ей мерещатся всякие страхи.
Т а н я. Мать!
К о с т я. Понятно.
Т а н я. А у вас дети есть?
К о с т я. Есть, двое. Девица и парень — королевская пара.
Т а н я. Конечно… конечно. У вас, наверное, такой пост, что можно сказать «королевская».
К о с т я. Что вы! Я совершенно не в том смысле. Какой пост? Просто так принято называть.
Т а н я. Я понимаю, Константин Иванович.
К о с т я. Какой же я для вас Константин Иванович? Я все тот же Костя. И что мы все на «вы»? Странно. Мы знакомы, слава богу… сорок пять лет.
Т а н я. Да уж.
К о с т я. Давай просто на «ты». Как сорок лет назад. Давай, Таня, ну!
Т а н я. Как-то неловко.
К о с т я. Постарел я?
Т а н я. Немножко есть. Но вы ничуть не хуже стали. Даже интереснее. Вы ведь прежде худенький были, «миршавенький».
К о с т я. Ей-богу, хорошо — «миршавенький!» Только «ты», а не «вы». Ты был.
Т а н я. Ты худенький был прежде, нос курносый очень.
К о с т я. А сейчас?
Т а н я. Сейчас это незаметно.
К о с т я. Значит, лучше я стал. Утешила… А то ведь я груз лет очень чувствую. А ты?
Т а н я. Нет времени чувствовать. Хлопоты… Пробежали эти годы, как дурак с горки.
К о с т я. А у меня все в гору, Таня.
Т а н я. Мы когда-то на погребе этом загорали. Помнишь? Смешно.
К о с т я. Да.
Т а н я. А «Вязки»?! Вот чего мне стало жаль. Помнишь, как там хорошо было? Простор… Горячей травой пахло, в кустиках птичьи гнезда у самой земли и цветы мелкие, к земле жмутся — не сорвешь. Деревьев вовсе нет, и далеко линия видна, а ночью поезд светлый от края до края летит по ней. Маттиола пахнет. Куда это делось?
К о с т я. Да, хорошо. Но все должно меняться, Таня, и ничто стоять на месте не может. Это закономерно. «Вязков» нет, но фабрика расширилась. Для нас этот ландшафт менее приятен, но для другого поколения он нов, а потому и мил. Это нужно понять.