А с я (выкриком). Не-е-ет!
Короткая пауза.
К у ч у м о в. Вы… надеялись?
А с я (опустила голову и едва слышно). Да.
Короткая пауза.
К у ч у м о в. А я… пришел и разрушил вашу надежду.
Пауза.
А с я. Но как жить? Господи… Помоги мне. Как жить? Как жи-ить?!
Пауза.
К у ч у м о в. А я пришел… и разрушил вашу надежду… Но так лучше. Да. Все равно лучше.
А с я (усмехнулась). Для кого? Для вас?
К у ч у м о в. Нет, не только. Но и для вас тоже.
Сама собою зазвучала симфоническая мелодия.
А с я. Скажите, вы… сумасшедший?
К у ч у м о в. Почему вы так решили?
А с я. Не знаю. Извините. Мне вдруг показалось, что вы…
К у ч у м о в. Нет, я не сумасшедший. Я — больше, чем сумасшедший. Я — человек, который может все. Вижу, вижу, вы опять не верите. А между тем… Между тем… Мне так хочется, чтобы вам стало хорошо. И вам будет! Будет! Еще не знаю… Еще не решил… Когда и как. Но верьте мне, верьте, я вас так не оставлю. Потому что… Потому что… Я так хочу.
Пауза. Мелодия отзвучала. Тишина.
А пока… Всего вам доброго. Мы еще увидимся. До свиданья.
А с я. До свиданья.
Стоят друг против друга и молчат.
К у ч у м о в. До свиданья.
А с я. До свиданья.
Опять стоят и молчат.
К у ч у м о в. До свиданья. (Уходит.)
Ася долго смотрит на закрывшуюся за Кучумовым дверь.
Скамья. На скамье С т а р и ч о к. Смотрит очень пристально и напряженно куда-то вдаль. Даже приставил руку козырьком ко лбу. Появляется К у ч у м о в. У него измученный вид. Садится на другой конец скамьи. Сидит задумчивый. Потом обращает внимание на Старичка, узнает его.
К у ч у м о в. Здравствуйте!
С т а р и ч о к (не отрывая глаз от облюбованной точки). Сейчас… сейчас, молодой человек.
К у ч у м о в. Что вы там увидели?
С т а р и ч о к. Шестьдесят четыре… (Обернулся в сторону Кучумова.) Вы что-то хотели мне сказать?
К у ч у м о в. Да. Это вы. Я вас узнал. Это вы пришли ко мне и сказали.
С т а р и ч о к (внимательно присмотревшись к Кучумову). Д-да… Я вас тоже, кажется… Извините… Шестьдесят пять… Ну, как наши успехи? Уже успели что-то совершить?
К у ч у м о в. Да. Кое-что. Хотя, надо сказать… пока очень немного. Почти ничего.
С т а р и ч о к. Извините… Шестьдесят шесть… Ну-ну, не скромничайте, не скромничайте. Все-таки, вижу, я в вас не ошибся. Очень рад. И за себя и за вас. И даже если «немного»… Что ж? Вы должны понимать. Это только начало. Только-только начало. Шестьдесят семь… Но вы, я смотрю, выглядите неважно. Осунулись. Что, трудно?
К у ч у м о в. Да. Очень!
С т а р и ч о к. Трудно, трудно. Я думаю. С непривычки. Втянуться надо. Шестьдесят восемь… Но вы уже чувствуете, наверное… какое-то удовлетворение? Вам уже… по душе?
К у ч у м о в. Да, но… будущее… пока так неопределенно.
С т а р и ч о к. Будущее! Вас волнует будущее! Это понятно. Оно за вами, молодой человек. Оно будет таким, каким вы его захотите. А как же иначе? Все зависит от вас. О-о-о… Простите… Извините. (Весь в напряженном внимании, вытянув шею, наблюдает за тем, что происходит вдали.) Отлично… Отлично… Ка-ак он ее! Хорошо сработано. На этот раз на шестьдесят девятом. Неплохо, неплохо. Это… прогресс. (Живо встает.) Извините, молодой человек. Но мне придется вас… Еще один скромный, порядочный и относительно молодой человек. Это вселяет надежду. Поспешу за ним.
К у ч у м о в. Подождите! Скажите хотя бы, кто вы?
С т а р и ч о к. А разве это так важно? Не думайте обо мне, не отвлекайтесь на пустяки. Думайте о будущем. (Исчезает.) О будущем!
Кучумов долго смотрит ему вслед.
Г о л о с С т а р и ч к а. Думайте о бу-ду-ще-ем!
А. ЯковлевОСТРОВИТЯНИН(Сон в белую ночь)В двух действиях
Э д и к.
В о л о д я.
М а р и н а.
М а р и П а л н а.
Т а м а р а.
«…Есть в Петербурге довольно странные уголки. В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих уголков, и светит на все иным, особенным светом.
В этих углах выживается как будто совсем другая жизнь, непохожая на ту, которая возле нас кипит, а такая, которая может быть в тридесятом неведомом царстве, а не у нас, в наше серьезное-пресерьезное время.
Вот эта-то жизнь и есть смесь чего-то чисто фантастического, горячо-идеального и вместе с тем тускло-прозаического, чтобы не сказать, до невероятности пошлого…»
…А Эдик жил на Васильевском.
Есть в облике коренных василеостровцев что-то особенное, не зря остальные петербуржцы с давних пор прозвали их «островитянами», хотя сами, как известно, обитают чуть ли не на сто одном острову.
Эдику уже сорок. Десять лет назад окончил аспирантуру, но так почему-то и не защитился; пять лет назад развелся…
Дома Эдик носит вытянутые на коленях вылинявшие джинсы и выгоревшую голубую майку с красной девяткой на спине и эмблемой «Буревестника» на груди. Когда-то он неплохо играл в баскет, за что получил на курсе прозвище — Сачок.
А скорее всего за то, что частенько, особенно весной, когда тополиный пух галактическими спиралями кружил над его взъерошенной головой, Эдик не доходил до массивных дверей своего учебного заведения и до вечера слонялся по прямоугольным периметрам линий и проспектов, улыбаясь неизвестно чему.
Многие принимали эти улыбки на свой счет, долго смотрели ему вслед, шевеля губами и обижаясь напрасно. Ведь никто из здравомыслящих людей не примет на свой счет улыбки каменных сфинксов из Фив, так поразительно акклиматизировавшихся на Васильевском острове, как раз напротив Академии художеств. Эти загадочные мраморные улыбки настолько приелись нашим художникам, что они их просто перестали замечать, выходя на этюды…
Но сфинксы не заикаются. А Эдик заикался. Даже не заикался, нет, а только почувствует, что начинает заикаться, тряхнет головой и словно пропоет тенором трудное слово. А собеседнику приходилось краснеть почему-то…
И, наконец, еще одна особенность Эдика. Как пьют нормальные люди? Одни с вожделением потирают руки, глядя на стакан, другие, напротив, брезгливо морщатся, третьи шумно вздыхают, как перед взятием штанги. А Эдик аккуратно поднимет свой стакан куда-то в сторону лампочки, улыбнется и скажет тенором никому: «Так неужели сад завянет?..» И все.
Какой сад?.. При чем тут сад?! Спрашивать в такой ответственный момент было не к месту. А потом забывалось как-то…
Я так долго рассказываю про Эдика, потому что он самый загадочный персонаж моей истории. А может, для кого-то он и не составляет загадки. Совсем. Начисто. Тогда я извиняюсь.
Потому что сам терпеть не могу загадок.
А в т о р
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Белая ночь. С Невы пахнет сиренью. В воздухе уже закружились галактические спирали тополиного пуха… Словом, самое-самое время…
Комната Эдика. Высокое окно распахнуто настежь. За переломами крыш сверкает шпиль Петропавловки, осененный красным закатным ангелом. Напротив, через линию, полыхает голубым взметнувшаяся в небо вывеска: «Гастрономия». Комната пуста и гулка, как площадь перед собором. А собором в ней — черный, резной готический шкаф под потолок. Угрюмый и величественный. Посредине площади, как пьедестал свергнутого монумента, единственный стул, заваленный одеждой. На окраине площади тахта, покрытая клетчатым пледом. Над тахтой улыбается влажным ртом стройная загорелая брюнетка в бикини. Она с дорожной сумкой через плечо, отставив зад, голосует на шоссе, на приморском шоссе не нашего моря, так ярко и красочно изображенного на заграничном плакате. Перед красоткой тормозит уже шикарный перламутровый лимузин. Еще секунда. Хлопнет дверца и… Но для Эдика остановилось мгновение…
Светло-зеленые обои в комнате исписаны жирным черным фломастером какими-то формулами, цифрами, таинственными значками.
Э д и к в своем обычном домашнем костюме лежит на тахте, скрестив руки на груди, глядит в окно и слушает радио. Черная тарелка довоенного репродуктора поет ангельскими детскими голосами:
Взлетая выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят…
Входит В о л о д я С у щ е в с мощным портфелем в руке. Ставит портфель на пол, вытирает лоб платком, выдергивает вилку радио.
В о л о д я. И не надо делать вид, что ты меня не видишь.
Э д и к. Володя, а почему по радио поют детские песни?
В о л о д я (не понял). То есть как это почему?
Э д и к. Уже ночь. Дети все спят.
В о л о д я. А разве плохие песни? Тебе не нравится?
Э д и к. Не в этом дело…
В о л о д я. А в чем?
Э д и к. Что это, Володя? Мы впадаем в детство или еще не вышли из него?
В о л о д я (после паузы). Сегодня первое июня, между прочим.
Э д и к. Ну и что?
В о л о д я. А то, что сегодня День защиты детей! Пора бы знать.
Э д и к. Да?.. Извини.
Пауза.
В о л о д я (подходит). Ты чего не встаешь? Заболел, что ли?
Э д и к. Нет.
В о л о д я (вытирая лоб). Сачок, ты чего сегодня делаешь?
Э д и к. Когито — эрго сум.
В о л о д я. Доунт андестенд. Транслейт, плиз.
Э д и к. Я размышляю. А если размышляю, следовательно, существую.