— Ой, нет, не надо! — Тугарин, похоже, испугался. — Я про глаза просто так сказал. Вроде предлог… с глазами у меня все в порядке. Просто поговорить хотел. Есть новая информация.
— У меня тоже новая информация есть. Заодно и поговорим… Да не бойтесь вы, посмотреть глаза — это не больно.
Тугарин, кажется, обиделся, сердито засопел, молча вошел за ней в перевязочную, молча устроился в кресле, предварительно с опаской потрогав сиденье, покачав подголовник и подергав подлокотники, молча уставился на Асю несколько настороженным взглядом. Глаза у него были действительно красные, усталые, в припухших темных веках. Но ничего особенного там не было, наверное, действительно просто не высыпается. Почему его правда не подменяют? Какой из него караульщик при таком диком режиме? Он даже от ее прикосновений ежится и каменеет. Еще через пару суток бессонницы начнет вздрагивать от кашля лежачей больной во второй палате и стрелять на поражение по голубям, которые то и дело гуляют по подоконнику за окном.
— Вам бы выспаться надо как следует, — сказала Ася, выбирая пузырек с каплями. — В таком состоянии вы не можете считаться полноценным работником.
— Может быть, не могу считаться, — покладисто согласился Тугарин. — Но считаюсь… Потом высплюсь. Такая работа часто бывает, мне не привыкать… А что это вы делать собираетесь? Не надо! Я не хочу!
— А кто вас спрашивает, господин майор? — Ася сделала выражение лица типа «детский сад, средняя группа». — Я собираюсь закапать вам в глаза лекарство.
— Так у меня же глаза здоровые, — не очень уверенно возразил Тугарин и собрался вылезать из кресла.
— Сегодня я опять видела бывшего мужа, — как бы между прочим сообщила Ася. — Когда подъехала к воротам. Он как раз вышел из ворот. Сел в серую «ауди», громко сказал водителю: «Никого не пускают. Карантин». Захлопнул дверцу. Все, больше я ничего не слышала.
Тугарин замер, задумался, глядя на нее с сомнением. Ася воспользовалась моментом, подошла сбоку, запрокинула ему голову — он опять сжался и окаменел от ее прикосновения — и быстро закапала лекарство ему в глаза. Кажется, он этого даже не заметил. Сидел все так же неподвижно, задрав голову и вцепившись в подлокотники кресла.
— Все, — насмешливо сказала Ася. — Можете быть свободны, господин майор.
— Вы уверены? — Тугарин зашевелился, выпрямился, провел пальцами под глазами и опять уставился на нее с сомнением. — То есть спасибо… Я имею в виду: вы уверены, что это был ваш бывший муж и что он сказал именно это?
— Уверена.
— Наши его здесь не видели, — после довольно долгого молчания объяснил Тугарин свои сомнения. — Он не пытался пройти в отделение. И в очереди к Плотникову не стоял. И вообще в здание не заходил. И рядом с отделением его не видели.
— А кого видели? — насмешливо спросила Ася.
— А-а… ну да, — вроде бы согласился Тугарин. — Конечно, не обязательно самому заходить… Может быть, он о другом отделении говорил? Где еще карантин может быть?
— Нигде.
— Вот как…
Тугарин смотрел на нее с выражением лица типа «при разводе вы с мужем не поделили имущество». Ася вздохнула, сделала выражение лица типа «а я ведь помочь хотела» и суховато напомнила:
— Господин майор, вы собирались довести до моего сведения какую-то информацию.
— Да, конечно, довести, а как же, — спохватился Тугарин. — Спортивная машина, раскрашенная как божья коровка, во всем городе действительно одна. Принадлежит Константину Сергеевичу Панееву, сыну полковника Панеева, Сергея Матвеевича.
— Это который заместитель начальника всей местной ментуры? — вспомнила Ася. — Дядя Сережа… Ай-я-яй… Он что, Гонсалесу действительно дядя?
— Близкий друг отца. Со школы дружат. Учились вместе, служили вместе, даже воевали вместе. В Афганистане. Потом жизнь развела. Но все время встречались. Иногда в отпуск вместе ездили, со всеми домочадцами. Каждый старшего сына в честь друга назвал. Сыновья уже не так дружат, у каждого свои интересы… Но всегда хорошие отношения поддерживали.
— До тех пор, пока один не удрал с места преступления, стреляя на бегу в другого?
— Нет! — Тугарин с досадой хлопнул себя ладонями по коленям, выбрался наконец из кресла и выпрямился во весь рост. — В том-то и дело, что Панеев-младший не мог ниоткуда удрать, стреляя на бегу… Он вообще не может бегать. Тяжелая травма в детстве. Он даже ходит с трудом. С палочкой. Хромает сильно… Да и Гонсалес убегавшего не опознал. В общем, это не Костя Панеев был.
— Может быть, за рулем сидел? — предположила Ася. — Ждал того, который удрал.
— И не ждал. Он в это время правда далеко был. На даче у приятеля. Праздновали они там что-то. Все на видео снимали. Время зафиксировано.
— В шесть утра? — удивилась Ася.
— И в шесть, и в семь, и в восемь… Они вообще только к полудню спать разбрелись. Та еще компания. Художники. Богема. Но к делу не причастны.
Ася насторожилась. Он сказал: художники. Ну и что? Может быть, и ничего. Пытаясь ухватить мелькнувшую мысль — даже не мысль, а какой-то смутный образ, — она неожиданно для себя спросила:
— Господин майор, вы, случайно, не знаете — в городе есть еще машины той же марки, что у Панеева-младшего? Любого цвета…
— Есть, — хмуро ответил Тугарин. — Чертова прорва таких машин. Ничего народ живет, не бедствует. Двадцать четыре машины. И всех цветов. Да мы проверяли, их не перекрашивали. Все с родным цветом бегают.
— Всех цветов — это хорошо, — задумчиво пробормотала Ася. Смутный образ становился четче. — Всех цветов — это утешает и даже радует… А среди родных цветов красный есть? Или оранжевый… Ведь у божьей коровки пятна черные, да? А основной цвет какой?
— Мама дорогая… — Тугарин шагнул к ней, наклонился, сгреб в охапку, поднял в воздух и прижал к груди. — Что ж вас в медицину понесло, а?… Вам же у нас надо работать… Но мы-то как лопухнулись, мама дорогая… А ведь вариант — сто процентов… И всего две красные… И оранжевая одна…
Он прижимал ее к груди, как куклу, и радостно бормотал у нее над ухом, и, кажется, даже не замечал ее реакции. Хотя и замечать было особо нечего. Ася даже не поняла, как это произошло: вот она сидит на стуле, старательно формулирует мелькнувшую мысль — а через долю секунды уже барахтается у него в руках… И даже не барахтается. Сначала от неожиданности попыталась оттолкнуться руками от его каменной груди, но к этой каменной груди ее прижимали такие же каменные руки. Наверное, так чувствуют себя замурованные в стену. А что может сделать замурованная в каменную стену слабая женщина? Только радоваться, что пока может дышать. Правда, не без труда.
Интересно, а говорить может? Надо бы попытаться что-нибудь сказать. Ася попыталась:
— Господин майор, не могли бы вы поставить меня на пол?
Получилось немножко придушенно, но Тугарин услышал, понял, перестал бормотать и осторожно поставил ее на пол. Попятился, наткнулся на кресло, сел и растерянно сказал:
— А глаза-то у вас черные… А вчера серые были. А Гонсалес говорит, что вчера черные были. А сегодня сказал, что серые… Это что же значит, а? Тоже колдовство? Или хитрость какая-нибудь? Или линзы? Или, может, это от освещения? Или еще отчего-нибудь?
— От черных мыслей, — недовольно проворчала Ася и осторожно потрогала бока: наверняка у замурованных в каменную стену остаются синяки. — Господин майор, у меня к вам тоже есть вопросы. Вы в состоянии вести осмысленную беседу?
— А черт его знает, — неожиданно признался Тугарин с блаженной улыбкой. — Но я постараюсь.
— Вопрос первый. Вчера у больницы стояла машина, раскрашенная как божья коровка. Это та самая, Панеева-младшего?
Блаженная улыбка исчезла с физиономии Тугарина без следа.
— Та самая, — мрачно сказал он. — А за рулем была женщина. Вроде бы невеста его приятеля… С доверенностью, все как полагается… И ваш бывший муж приехал на этой машине. И уехал на ней же. Она довезла его до ресторана, а сама поехала к Константину Панееву, оставила машину во дворе, позвонила по сотовому, через две минуты Панеев вышел, она отдала ему ключи и ушла… Зачем машину брала? Чтобы вашего бывшего туда-сюда покатать? Ни в чем никакого смысла.
— Никакого, — согласилась Ася. — Кроме, может быть, одного — засветить машину Панеева возле больницы, где лежит Гонсалес.
— Зачем? — спросил Тугарин. — Это уж вообще ни в какие ворота… Прятали, прятали, даже упоминания о ней из дела исчезли, а тут вдруг специально засветили. Зачем?
— Не знаю. А что упоминания из дела исчезли — так это, может быть, просто кто-то перестарался. Все-таки сын заместителя начальника… В общем, честь мундира и все такое. Может быть, задумано было как раз так, чтобы машина в деле фигурировала.
— М-да… — Тугарин смотрел на нее даже с некоторой оторопью. — Это очень удачно получилось, что мы вас в помощники привлекли. Вы чрезвычайно ценный помощник, Ася Пална. М-да… Нет, но как же вас в медицину-то занесло? Неудачно получилось.
— Мои пациенты придерживаются прямо противоположного мнения, — надменно заявила Ася.
— Ну, еще бы, — согласился Тугарин печально. — Я уже наслышан. Считается: попал к колдунье — крупно повезло…
Он хотел еще что-то сказать, но тут дверь открылась, в перевязочную заглянула Светка и официальным голосом доложила:
— Ася Пална, привезли отца больного Гонсалеса. Я его оставила у себя. Моет руки и надевает бахилы. Передачу проверила, ничего запрещенного нет. Сопровождающих в отделение не пустила. Отец больного Гонсалеса ждет ваших распоряжений.
— Мама дорогая, — пробормотал Тугарин, поднимаясь с кресла. — И эта призванием ошиблась… Ну что ж, Ася Пална, пойдемте знакомиться с генералом. Он ведь ждет ваших распоряжений.
Глава 6
Генерал Гонсалес сидел за кухонным столом, внимательно слушал тетю Фаину, внимательно поглядывал в окно на Митьку, который во дворе опять драил белой тряпочкой Асин мотоцикл, внимательно следил за детьми, затеявшими строительство кукольного дома из обувной коробки, а заодно внимательно присматривался к Асиным рукам. А, ну да, это он наблюдает за тем, как она карандаш в пальцах вертит. За всеми наблюдает очень внимательно, а сам почти все время молчит.