— Ага, — согласилась Ася, сунула телефон в карман, развернула мотоцикл, объезжая здание совсем не с той стороны, с которой объезжала всегда.
Гонсалес ждал ее за углом. Подошел, низко склонился к ней, приподнял забрало своего шлема, пошутил:
— Слабая женщина за рулем такой машины — это даже не обезьяна с гранатой… Пусти меня, я умею.
— Идиот! — злобно рявкнула Ася. — С одним глазом? Больной, вы совершенно больной, причем не по моему профилю. Садитесь же и держитесь крепче.
Гонсалес захлопнул забрало шлема, сел сзади, ухватился ладонями за ее талию и сварливо заметил:
— За что тут держаться-то…
И еще что-то все время бурчал, пока она медленно и осторожно катила под уклон по аллейке к воротам. А за воротами заткнулся. Потому что за воротами уже можно было летать с хорошей скоростью. А на той скорости, которую она считала хорошей, никому не приходило в голову разговаривать.
Через пятнадцать минут она остановилась возле дома тети Фаины, оглянулась, буднично сказала:
— Слезайте, приехали.
Гонсалес слез, стащил с головы шлем, потаращился на нее изумленным зеленым глазом и доверительно сообщил:
— Командир! Я понял, чего тебя все так боятся. Теперь я тоже бояться буду. Вот те крест.
Ворота заскрипели, открываясь, вышел Митька, остановился, по своей невежливой привычке молча уставился на незнакомого человека.
— Я тебя когда-нибудь выпорю, — пообещала Ася Митьке и устало полезла с мотоцикла. — Поздоровался бы с человеком… Это сын генерала. Тот самый, которым гордиться можно. Только учти: он к нам не приезжал, ты его не видел, понятия о нем не имеешь, и вообще позови тетю Фаину.
— Bay! — выдохнул Митька восторженным шепотом. — Сын! Тот самый! Иди в дом скорее, а то мало ли кто на улицу вылезет. Будут через заборы зырить, гоблины… Ась, ты супер! Сына скрала! Потом расскажешь?…
Гонсалес, все это время стоявший молча и глядевший на Митьку как-то странно, вдруг шагнул к нему, неуверенно протягивая руки, и сдавленно сказал:
— Пашка… Как же так?…
Глава 8
В первые полчаса майор не звонил. Ну да, она же сама просила не звонить в первые полчаса. Но и во вторые полчаса он не звонил. И в третьи.
И она ему не звонила. Потому что боялась. Не знала, можно или нет… Чтобы бояться не так сильно, развила бурную деятельность. Приказала Митьке заняться детьми, не подпускать их к Гонсалесу — и самому не лезть. Заставила Гонсалеса — не без скандала, правда, — лечь на спину на широком разложенном диване. По диагонали он и на этом диване умещался. Посмотрела оперированный глаз, успокоилась, но вставать на всякий случай запретила. Попросила тетю Фаину последить за тем, как больной соблюдает режим. Позвонила с домашнего телефона родителям Гонсалеса, не вдаваясь в подробности, сказала, что все в порядке, а подробности они узнают, если прямо завтра с утра зарегистрируют новый номер на имя постороннего человека, совсем постороннего, и тут же сообщат этот номер Светке… то есть Светлане Алексеевне, ее телефон они знают, именно с этого телефона им несколько раз звонил… в общем, с этого телефона им уже звонили. А сейчас долго разговаривать не надо, тем более что она позвонила только затем, чтобы узнать… ну например, о том, какая у них там нынче погода. Хорошая? Это хорошо. Тогда спокойной ночи, до завтра. Позвонила Светке, предупредила, что завтра родители больного Гонсалеса будут ей звонить. Сурово пресекла ее суматошное любопытство: «Это уже не игрушки. Это вопрос жизни и… и еще одной жизни». И Светка поняла, подумать только… Спросила, не нужно ли привезти к тете Фаине Плотникова.
— Если только Плотников сам захочет, — посомневавшись, ответила Ася. — Но не на своей машине.
— Есть, — грустно сказала Светка. — Ась, ты на меня не сердишься?
— Сержусь, — призналась Ася. — Хотя ты тут совершенно ни при чем.
Из соседней комнаты, где послушно лежал Гонсалес, Асю позвала тетя Фаина. Сердито пожаловалась:
— Аська, этот идиот уйти хочет. Говорит: здесь дети. Опасно.
— Этот идиот прав, тетя Фаина. Но идти ему некуда. И везти мне его больше некуда было.
Тетя Фаина подумала, поразглядывала Гонсалеса и решительно заявила:
— Глупости все это. Если бы тебя выследили — давно бы уже явились. А вычислять только завтра начнут. Ночь на дворе, ночью спать будут. Так что всем оставаться на местах и не дергаться. А ты, Аська, к домашнему телефону не подходи пока. Тебя здесь и нет, и не было никогда, и даже не будет. Ты здесь и не прописана вовсе. Так что вычислять тоже долго придется. Мать с теткой не скажут, где ты, они уже давно привыкли, что у них тебя только чужие могут искать. Ребятишек я предупрежу, чтобы тоже к телефону не подходили. Завтра чужих опять не приведут, а свои трепаться не будут. Да и не с кем им трепаться… В общем, живем спокойно до выяснения обстоятельств. Ты, Аська, не расстраивайся, ты лучше в отделение позвони. Кто там нынче? Алексеев? Ну вот ему и позвони. Я пока пойду детей уложу. А уж потом и поговорим в тишине и покое.
Тетя Фаина вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, и Гонсалес тут же резко сел, сбросив ноги с дивана. Даже, кажется, встать собрался.
— Больной, лежать, — устало сказала Ася, садясь на диван рядом с ним. — Вы бы знали, как вы мне надоели с этим вашим легкомыслием… Сам Плотников операцию делал. А вы все время скачете, как кенгуру… Головой трясете… Да еще на мотоцикле пришлось… Это же нельзя! Понимаете? Это же просто нельзя, ведь чем угодно может кончиться, и я буду виновата… Потому что на мотоцикле… А на чем еще я могла? И Тугарин не звонит.
— Тугарин — это кто? — спросил Гонсалес. — Это майор, что ли?
— Ну да…
Гонсалес вдруг обнял ее за плечи одной рукой, другой прижал ее голову к своему плечу, потерся подбородком о ее стриженую макушку и как-то беспомощно предложил:
— Ты хоть поплачь, что ли… Говорят, потом легче становится. Ты не пробовала?
— Пробовала. Не становится… — Ася трепыхнулась, пытаясь высвободиться. — Больной, ложитесь сейчас же. Пожалуйста. Я ведь правда за глаз боюсь. Сам Плотников делал… А я вас — на мотоцикле…
— Во дела, — проворчал Гонсалес недовольно, но из рук ее все-таки выпустил, опять растянулся на диване по диагонали и уставился в потолок. — Вы все прямо чокнулись с этим глазом. Боится она… Как будто больше нечего бояться… Командир, ты бы правда позвонила сама. Кому-нибудь. Хоть доктору этому вашему. А то трясешься вся — прямо смотреть невозможно.
— Нет, звонить тоже боюсь. Вдруг там… чужие.
— Ладно, будем ждать, — согласился Гонсалес. — Ух, командир, ты бы знала, какое это тяжкое дело — ждать…
— Я знаю. — Ася оглянулась, увидела его лицо, неожиданно для себя протянула руку и погладила его по плечу. — Ничего, немножко осталось. Тугарин сказал — дня два. И Плотников сказал — дня два. Я им обоим верю.
Гонсалес перехватил ее руку, прижал к своей колючей щеке, насмешливо хмыкнул, но заговорил серьезно:
— Вы все тут какие-то доверчивые. В больнице все тебе верят, ты — им всем и майору, даже майор всем вам верит… Особенно — тебе. Ну, тебе — это понятно. А при посторонних-то зачем было так?.. При докторе этом. Да еще и при санитарке. Их спросят как следует — они и расколются. Чего им тебя прикрывать? Тем более — меня. Чужие люди.
— У нас чужих нет! — Ася выдернула свою руку из его руки, сердито помолчала, но все-таки решила объяснить то, чего он не понимал. — У нас нет посторонних. Случайных. Всех до одного нашел сам Плотников. И что значит «да еще и при санитарке»?! Да тетя Оля с каждым больным — как с собственным ребенком!.. А с лежачими нашими — как с собственной матерью… А баба Женя? А Светка? А Лариса Ивановна? А Люда? А Галина Владимировна? А Алексеев?.. Вы этого не понимаете, потому что раньше с таким не сталкивались. Просто поверить не можете, да? Многие не верят, пока сами своими не станут. Например, Надя… то есть Надежда Даниловна у нас уже почти год работает. Недавно мне призналась, что только-только перестала ждать какой-нибудь неприятности. Подвоха какого-нибудь. Она даже сказала: подставы. Надя раньше в районной поликлинике работала, а там было… плохо. Там все друг другу чужие были. Какие-то скандалы все время, выяснения отношений, докладные друг на друга писали. Она привыкла, думала, что везде так… Я работала в другой поликлинике, там такого ужаса не было. Но все равно много чужих. Таких, которым наплевать на остальных. И даже на собственных пациентов. А у нас чужих совсем нет. По-моему, Тугарин это сразу понял, когда мы стали по очереди рядом с вами дежурить. А вы не поняли. А ведь вы тоже наш…
— Ну да, ваш пациент, — с непонятной интонацией сказал Гонсалес. — Больной, не нарушайте режим! Сам Плотников операцию делал!.. А если бы не сам Плотников? А если бы глаз вообще ослеп? И не надо было бы по очереди рядом со мной дежурить. Результаты операции охранять. Потому что — сам Плотников! А я кто? Если бы — без глаза? Зэк. Под стражей.
— Под охраной, — тихо поправила Ася. — Это ведь разные вещи. Сторожат чужие, охраняют свои.
— Ладно, — помолчав, сказал Гонсалес. — Чего ты, в самом деле?.. Жив твой майор. Уже хорошо.
— Хорошо, — согласилась Ася. — Только он не мой майор. Он ваш майор. Он же вас охранял… Не понимаю, почему без оружия. Все с оружием, а он — нет… Как так можно?! В него стреляют, а он — голыми руками! Вот и ранили… Если бы у него был пистолет, он бы успел первым, он бы этих убийц всех сам перестрелял, они бы даже пискнуть не успели, не то что в него попасть!..
— Ой, перестань! — Гонсалес, кажется, даже развеселился почему-то. — Был у него пистолет, все у него было… Да это и не важно, подумаешь — пистолет! Он сам по себе оружие. Покруче любого пистолета. Только ему не надо было их убивать, ему они живые нужны были. Потому тебя и попросил меня спрятать. Чтобы руки себе развязать. Знал, что сам стрелять не будет, а они — будут. Пуля — дура, мало ли в кого попадет… Вот меня и прогнал. За себя не боялся — он правда… умеет. К тому же он одного ждал. И не сегодня. Просто как-то все быстро завертелось… Похоже, тех кто-то предупредил.