— Алексеев, я тебя ненавижу, — сказала Ася. — Я тебя человеческим голосом спрашиваю: кто он такой, этот охотник. Как его зовут? Почему он спрашивал обо мне?
— Не знаю, почему о тебе, — без признаков обиды ответил Алексеев, все так же медленно и тщательно выговаривая каждое слово. — Зовут его… минуточку, сейчас бумажку найду… Его зовут Борзенков Роман Валентинович. А в то, что ты меня ненавидишь, я не верю. Вечером говорила, что любишь. Хотя в это я тоже не поверил. Но все-таки обрадовался. Такие вещи всегда приятно слышать…
— Володь, я тебе потом еще много приятных вещей наговорю. Потом, понял? Сейчас некогда. Спокойной ночи.
Ася отключилась и немножко посидела неподвижно, собираясь с мыслями. Собираться было особо не с чем, не было у нее никаких толковых мыслей, кроме одной: хорошо бы с тетей Фаиной посоветоваться. Но не будить же ее, правда? Да и о чем тут советоваться?.. Слишком много совпадений. Таких случайностей не бывает. А если даже и бывают — все равно Тугарин должен все знать. Немедленно. И пусть сам делает, что положено. То есть пусть сам ничего не делает, сам пусть лежит смирно и выздоравливает. Рядом с ним его люди. Пусть скажет им, что надо делать, а сам пусть соблюдает больничный режим… Она устроилась поудобнее, немножко помедлила и принялась писать Тугарину, тщательно обдумывая каждое слово: «Выяснилось, что пациент, доставленный в отделение непосредственно перед покушением на больного, — Борзенков Роман Валентинович, мой бывший муж. Версия: случайное ранение в результате неосторожного обращения с охотничьим ружьем — вызывает сомнения. О характере ранения может очень подробно рассказать доктор Алексеев. Информация к размышлению: у Борзенкова никогда не было охотничьего ружья. Он никогда не был охотником, никогда не стрелял, даже в тире. Вероятно, из-за близорукости, которую скрывает. В настоящий момент он находится в отделении лицевой хирургии. Прооперирован, в сознании, адекватен». Письмо получилось большим, и она отправляла его частями, с неудовольствием замечая, что лепит ошибок не меньше, чем двоечник Тугарин. Ладно, исправлять некогда, будем считать, что это не от безграмотности, а от волнения. Тем более что это чистая правда — она нервничала так, что даже руки стали дрожать. Она уже не помнила, когда последний раз у нее дрожали руки… Нет, помнила — давно, еще до того, как тетя Фаина их вылечила. А потом ее руки не дрожали ни при каких обстоятельствах. Ни от работы, ни от мотоцикла, ни от нервов… У глазного хирурга руки не имеют права дрожать.
Ася посидела, сурово глядя на собственные пальцы, дождалась, когда они перестанут вздрагивать, и дописала то, что собиралась написать с самого начала: «Больной, соблюдайте режим. Приду с импортными апельсинами». Вот так. А то еще догадается, что она тут от страха трясется.
Но Тугарин, похоже, все-таки догадался. Ответил сразу: «Мы в курсе. Все под контролем. Ты умница. Завтра жду. Апельсинов не хочу. СОСКУЧИЛСЯ!!!!! До утра писать не буду. Асенька хорошая. Ничего не бойся. Молчу. Сплю. Вижу сон. Во сне — ты. Спи, смотри сон про меня. Спокойной ночи».
Кажется, он пытается отвлечь ее от тревожных мыслей. И привлечь к мыслям… ну в общем, тоже тревожным. «Смотри сон про меня!» Про него сон она уже смотрела. Даже два сна. И ничего успокаивающего в этих снах не было. В первом сне в него стреляли. Этот сон она видела давно, еще после дежурства в понедельник. А второй сон — вчера ночью. В этом сне никто не стрелял, но тоже ничего хорошего. Хотя в общем-то и ничего особо плохого. Просто в этом сне Тугарин уезжал домой. Закончил работу — вот и уезжал. Все правильно. Только Соня почему-то плакала. Ася выключила настольную лампу, улеглась и стала привычно думать о Соне. Надо что-то делать. А что тут можно сделать? Родителей Сони найти не удается. Никому они даром не нужны, но заочно их даже нельзя лишить родительских прав. А девочка так и будет все время бояться, что они когда-нибудь, вдруг заявятся и заберут ее… Так и будет плакать от страха… Вот странно: почему она плакала в Асином сне, когда Тугарин уезжал домой, а они все — и тетя Фаина, и Ася, и дети — стояли на перроне и махали ему руками. Весело махали руками. И хором кричали: «Сделал дело — гуляй смело!» А Соня цеплялась за Асю и потихоньку плакала.
Уже совсем засыпая, Ася вдруг поняла, почему Соня плакала. Потому что боялась, что Ася уедет вместе с Тугариным. Надо еще раз увидеть тот же сон и в нем объяснить Соне, что никто никуда с Тугариным не уедет. С какой стати? Вот еще… Тем более что Тугарин никого и не звал никуда с собой ехать…
Она проснулась почти в семь, пару минут повалялась, как всегда по утрам, вспоминая, что хорошее было вчера, и придумывая, что хорошее будет сегодня. Вспомнила: вчера — все живы. Во всяком случае, все свои живы… Очень хорошо. Будем надеяться, что и сегодня не хуже будет. А остальное придумаем по ходу дела.
В комнату осторожно заглянула тетя Фаина, увидела, что Ася не спит, озабоченно спросила:
— Аська, этому идиоту под душ можно уже? А то рвется, прям как вшивый в баню.
— Сейчас, — сонно бормотнула Ася и стала медленно вставать. — Сейчас, сейчас… Я сейчас глаз его посмотрю, а потом уже ясно будет. Тетя Фаина, придержите его пока. В любом случае в душ я первая. Мне скоро уходить…
— А! — Тетя Фаина сделала выражение лица типа «а я что говорила». — Стало быть, Тугарин звонил. Ну, вставай потихоньку, смотри этому идиоту глаз, лезь в душ, а потом, за столом, все и расскажешь.
Но потом все рассказать за столом у Аси не получилось. Еще когда она смотрела Гонсалесу глаз, мыла, меняла повязку, а попутно вслух подозревала больного в бессоннице и других злостных нарушениях режима, — на домашний телефон позвонил Плотников. Сказал, что прямо сейчас приедет.
— Никакой необходимости, Игорь Николаевич, — бодро заверила Ася. — Ничего там… э-э… интересного. Обошлось.
— Так вот мне как раз интересно, почему это обошлось, — сварливо сказал Плотников. — Ты же его не на руках несла, ты же на этой своей шайтан-машине? И все равно — обошлось! С точки зрения современной науки этот факт объяснить невозможно. Придется искать другие точки зрения. Приеду с микроскопом — найду.
И ведь наверняка с микроскопом приедет. И наверняка уж чего-нибудь да найдет. С микроскопом-то… Ася опять начала было нервничать, но вовремя вспомнила то, чему сам же Плотников ее и учил, — микроскопы для офтальмологии выдумали исключительно для того, чтобы подтвердить общеизвестную истину: абсолютно здоровых глаз не бывает. При желании хоть к чему-нибудь придраться можно всегда.
Плотников приехал и вправду быстро. Его Светкин муж привез. И Светку тоже привез. И микроскоп из отделения. Когда они его упаковать успели? Коробка была большая, несли ее Плотников и Светкин муж, Светка руководила. На веранде разулась сама и приказала разуться остальным. Вытряхнула из пакета бахилы. Мама дорогая, как говорит Тугарин.
— Тугарин, — сказала тетя Фаина неодобрительно, выглядывая на веранду и протягивая Асе мобильник. — Половина восьмого! Утро! Так-то эти хирурги у себя за режимом следят!
— Мама дорогая! — Тугарин убедительно изобразил испуг. — Асенька, а тетя Фаина не придет в больницу разбираться с врачами? Не надо! А то у меня телефон отберут… Да, я чего спросить-то хотел… У вас там оживление какое-то с утра пораньше… Машина какая-то… Ящики какие-то таскают… Что-нибудь случилось?
— Господин майор, а вы-то откуда все знаете? — подозрительно спросила Ася. — Признавайтесь сейчас же: вы что, сбежали из больницы? Вы что, где-нибудь рядом?.. Вы что, сидите в засаде и наблюдаете в бинокль?..
— Не, это не я наблюдаю, — с сожалением сказал Тугарин. — Я в больнице, где ж мне еще быть. Еще долго не сбегу… А ты скоро ко мне придешь? Асенька хорошая…
— Скоро, — пообещала она. — Как только глаз посмотрим — так и… Но только сначала придется микроскоп распаковать, установить, подключить… В общем, это на час работы. Минимум… А эти, которые наблюдают, могли бы и проявиться. Тетя Фаина их покормила бы. А потом заставила бы огород копать. А то что им без дела в засаде сидеть? Или дело для них все-таки… э-э… ожидается?
— Так это и есть их дело… — начал было Тугарин, но тут же догадался: — А! Ты боишься, да? То есть чего это я… Ты не боишься, ты беспокоишься. Нет, ничего уже не ожидается. Это мы так, на всякий случай. То есть… Это я для собственного спокойствия. Просто попросил ребят присмотреть за тобой. Неофициально. Потому что все время думаю. Понимаешь?
— Превышение власти, что ж тут непонятного, — строго сказала Ася. — Использование служебного положения в личных целях. Я вас по дружбе предупреждаю, господин майор: я на вас анонимку напишу. Чтобы впредь неповадно…
— Ладно, убедила… — Тугарин тяжело вздохнул. — Сейчас землекопы подойдут. Двое. Пароль: «Здесь продается славянский шкаф?» Отзыв: «Немедленно наденьте бахилы». Ничего, да? Или лучше вот такой: «Оружие мойте с хлоркой». А потом Светлана Алексеевна прокипятит их в автоклаве, протрет спиртом, намажет зеленкой — и тогда уж допустит до земляных работ. Асенька хорошая… Знаешь, как это называется? Это называется использованием моего служебного положения в твоих личных целях. Меня уволят по статье «За несоответствие формы и содержания». Вот ответь честно: ты этого добиваешься, да?
— Да, — честно ответила Ася. — Хотя вообще-то еще не добивалась… Господин майор, а чего это вы такой веселый? Или наркоз еще действует?
— Какой еще наркоз? — удивился Тугарин. — Никакого наркоза… Наркоз пять лет жизни отбирает, ты же должна знать, ты медицину проходила! Если бы каждый раз наркоз делали, так у меня бы уже никакой жизни в запасе не осталось… Это я радуюсь, что ты придешь. Ты ведь придешь? Проведать героя, раненного шальной бандитской пулей… Моральный дух поддержать… Асенька хорошая…
— Минуточку, минуточку! — Ася даже растерялась. — Вы хотите сказать, что операцию вам делали без общего наркоза?
— Подумаешь, операция, — легкомысленно сказал Тугарин. — Сон в летнюю ночь… Ой, мои