Оказывается, все уже кончилось. Пока она там лечилась трудотерапией, все уже и пообедали, и поговорили, и по домам собрались. То есть по домам собрались Светка и Вовка, а остальные — неизвестно куда. На симпозиум, в Германию. Труба зовет, долг диктует, а родина не забудет. Работа такая.
— Мы еще работу закончить должны, — сказал Тугарин виноватым голосом, но улыбаясь. Почему никто не скажет, что в таких ситуациях ему лучше бы не улыбаться? — Асенька, ты не беспокойся. Остались пустяки, никаких операций… Буду в кабинете сидеть и бумажки писать.
Он смотрел честными глазами, и Ася спросила:
— Всегда?
— Нет, зачем? — торопливо ответил Тугарин и сделал совсем уж честные глаза. — Это не очень долго. Месяца полтора, наверное. Или два.
— А потом?
— А потом другая работа будет…
Стоит, смотрит честными глазами и улыбается. Черт. Никогда она к этому не привыкнет. Никогда она от него не отвыкнет.
Соня потихоньку возникла рядом, ухватилась за Асину руку, тревожно заглядывая в глаза, почти без вопросительной интонации спросила:
— Ты с ним уедешь?
— Нет, — спокойно ответила Ася. — Почему ты так решила?
— Потому что он тебя любит, — печально сказала Соня. — И ты его любишь… Так как же вы отдельно будете?..
Ася не знала, что ответить. Да если бы и знала — все равно не успела бы. Тугарин вдруг подхватил Соню, подбросил, поймал, прижал к груди, как куклу, чмокнул в нос и с чувством сказал:
— Умница!
Все-таки как быстро двигается, черт… Но со стороны заметно было, что левую руку он несколько бережет, в полную силу не использует.
— Ты очень хороший! — Соня засмеялась, погладила Тугарина ладошками по лицу и с явным одобрением добавила: — Совершенно сумасшедший.
Потом и Васька потребовал, чтобы его тоже кинули в воздух. Его и кинули. Хотели кинуть и Наташу, но она с сожалением отказалась:
— Не надо… Как-нибудь потом. Когда у тебя плечо совсем заживет.
От этого напоминания настроение у Аси совсем испортилось.
А Тугарину хоть бы что… Похоже, настроение у него даже улучшилось при отъезде. Ну и ладно. У нее тоже настроение улучшится. Прямо завтра. И по мере отвыкания будет все улучшаться, и улучшаться, и улучшаться…
…Может быть, так и получилось бы, но он не давал ей отвыкнуть. Все время звонил и говорил: «Асенька хорошая». И еще много всякого такого… наркотического. И эсэмэски присылал без конца. Тоже наркотические. А про свою работу ничего не говорил. А она не спрашивала. Раз не говорит — так это, может, государственная тайна? Она больше не хотела связываться ни с какими тайнами, тем более — государственными. Она этими тайнами уже по горло сыта была. На всю жизнь. Никогда не привыкнет…
Государственную тайну открыла Нина Кирилловна Гонсалес. В конце июля позвонила, против обыкновения даже не спросив заранее, когда можно позвонить. Звонок застал Асю в отделении, в первом часу ночи, прямо сразу после экстренной операции, не слишком сложной, но очень утомительной — четырехлетний мальчик, проблемы с сердцем, с легкими, с почками, так что общий наркоз давать нельзя… Ладно, все получилось быстро и удачно, и ребенок спокойно уснул, как только его перенесли в палату, и она собралась немножко отдохнуть, пока опять чего-нибудь не случилось. Тьфу-тьфу-тьфу.
А тут звонок Нины Кирилловны в такое странное время. Наверное, все-таки случилось.
— Асенька, вы не представляете, что у нас случилось! — Нина Кирилловна всхлипывала, задыхалась, но кричала ликующим голосом. — Асенька. Сережа уже дома! Уже почти четыре часа! Его сам Илюша Мерцалов привез! Все кончилось! Понимаете? Все кончилось, все! Я вам сразу позвонила, а тетя Фаина сказала, что вы на дежурстве, а сотовый недоступен, а я прямо места себе не нахожу — как же вам сообщить? Ах, Асенька, мы вам так обязаны! Сережа очень хочет с вами поговорить. Вы ведь не против?
Ася смутно ощущала, что она против… Ну не то чтобы категорически против, но не сказать чтобы и за. Она помнила матримониальные планы Нины Кирилловны, и от этого было как-то неловко. Впрочем, может быть, у самого больного Гонсалеса никаких таких планов не было, так что ладно уж, можно и поговорить.
— Привет, командир, — сказал больной Гонсалес почему-то смущенно. — Мы не вовремя со своими звонками, да? Извини, командир. Просто мама от радости совсем ошалела. Наверное, думает, что и все должны ошалеть.
— Она правильно думает, — ответила Ася. — Я тоже очень рада. Поздравляю. Обязательно всем нашим расскажу, они тоже обрадуются. А баба Женя пирог испечет. Она чуть не каждый день вспоминает: «Как там больной жулик? Что там у него с глазом?» Обязательно пирог испечет, она ко всем праздникам пироги печет.
— Ой, командир, вы там смешные все… — Гонсалес, кажется, смутился еще больше. — Пирог к празднику, надо же… Передавай бабе Жене привет. Ее я тоже никогда не забуду, так и скажи. А с глазом у меня полный порядок. Ты думаешь, зачем Плотников командировку в Москву брал? Это он специально ездил, чтобы швы мне снимать. Так что на свадьбе я уже буду с двумя глазами и без единого шва.
— На какой свадьбе? — осторожно спросила Ася.
Наверное, у больного Гонсалеса были все-таки те же планы, что и у его матери. Вот только этого не хватало…
— На твоей свадьбе, — не сразу ответил Гонсалес. И тяжело вздохнул: — Командир, тут мама призналась, что наговорила тебе… Ты в голову не бери. Я же не знал, что ты за майора замуж выходишь… То есть он уже подполковник, но все равно.
— Больной Гонсалес, откуда у вас такая удивительная информация? Я ничего не знаю, а он знает, подумать только!
Вообще-то она имела в виду информацию о своем предстоящем замужестве. Гонсалес не понял, объяснил совсем не то, о чем она хотела знать:
— Да ему звание только позавчера присвоили. А вчера новое назначение получил. Сегодня уехать должен был… А, нет, уже уехал.
— Куда? — с замирающим сердцем спросила Ася. — Сергей, только честно скажи: куда он уехал?
Если Гонсалес сейчас скажет, что Тугарин уехал на какой-нибудь семинар в какую-нибудь Германию, она просто умрет. Просто позвонит Алексееву или самому Плотникову, и пусть кто-нибудь из них додежурит вместо нее. А она пойдет пешком домой через весь город, отключит мобильник навсегда, ляжет в темной комнате, закроет глаза — и умрет. И пусть никто к ней не входит, пусть никто ничего не говорит, и не спрашивает, и даже обедать не зовет…
— Как это — куда? — удивился Гонсалес. — К тебе он едет, куда же еще… И новое назначение — в твоей деревне… Вот что ты с человеком сделала. А еще говоришь, что не колдунья… Э-э, командир, да ты не знала ничего, да? Кажется, я сюрприз испортил.
— Я терпеть не могу сюрпризы, — сердито сказала Ася. — Я всякие сюрпризы просто ненавижу! За подобные сюрпризы я способна… способна… да на все я способна! Сергей, спасибо, что предупредил. Огромное спасибо. Может быть, этим предупреждением ты спас человека от верной смерти.
Она имела в виду собственную верную смерть, но Гонсалес опять не понял, озабоченно попросил:
— Командир, ты все-таки с ним помягче как-нибудь… Он и так уже как заколдованный, чего тебе еще? Помягче как-нибудь, поласковей… Он же мне как родной теперь. Я за него переживаю.
Ася пообещала обойтись с Тугариным как-нибудь помягче, выслушала поздравления Гонсалеса, еще полминуты поговорила с его мамой, еще полминуты сидела, с сердитым ожиданием глядя на телефон, ждать дольше уже никаких сил не было, — и она позвонила Тугарину сама.
— Асенька хорошая! — громко обрадовался Тугарин. — А я тебе уже несколько часов дозвониться не могу. Тетя Фаина сказала — дежурство… Ты телефон выключила, да? Наверное, операция? Наверное, что-нибудь сложное? Наверное, устала? У тебя голос такой… какой-то такой… ну, сердитый.
— Да, — сказала она сердитым голосом. — Скажи спасибо, что за тебя ходатайствовали… А то я ведь могла и расстроиться. А последствия — сам знаешь… ты почему ничего мне не сказал? Я тут почти два месяца с ума схожу… Я тут не знаю, что и думать… А он даже не предупредил!.. Сел и поехал!.. Неизвестно, в каком направлении!.. Может быть, опять в Германию!.. А у меня ночное дежурство!..
— Да у тебя телефон был выключен, — жалобно возразил Тугарин. — Я хотел предупредить, правда. Но не успел. Да ты и сама все знаешь… ты всегда все знаешь… Какая еще Германия? Все, больше никогда никаких Германий. У меня теперь новая работа. Теоретическая и аналитическая. Прекрасная и безопасная. Да и не пристало мне в моем возрасте и при моих чинах с пистолетом в поле бегать… Я теперь начальник и бюрократ. Ты к этому сможешь привыкнуть?
— Смогу, — не задумываясь, быстро ответила Ася. — Пусть бюрократ, мне все равно. Только чтобы в тебя больше не стреляли.
— Не, больше не будут, я уже всех стрелков переловил, — легкомысленно сказал Тугарин. — Да это все ерунда, это все в прошлом. Давай лучше о будущем поговорим… У тебя дежурство до восьми утра, правильно? Хорошо. Я приезжаю в шесть, еду к тете Фаине, предупреждаю, что завтра у нас свадьба, а потом еду за тобой. Ты дня три без содержания сможешь взять? У меня мама сейчас в санатории, мы бы вместе туда съездили, ты бы с ней познакомилась… Ты не против? Я сразу хотел ее к тебе везти, но не решился — а вдруг ты… ну, вообще против будешь.
— Против чего? — не поняла она.
— Против меня, — помолчав, нерешительно сказал он. — Я боялся. Асенька хорошая.
— Господин подполковник, да вы идиот! — догадалась Ася. — Как я раньше не поняла? На будущее надо иметь в виду.
— Ага, — охотно согласился Тугарин. — Кстати, знаешь, что я еще о будущем думаю?..
И они долго говорили о будущем — так долго, что у Аси в телефоне опять батарея села. Поставила телефон на подзарядку, но Тугарину дозвониться не смогла — наверное, и в его телефоне батарея села. А где он в поезде его зарядит? Ну ничего, до утра осталось совсем немного времени.
А потом будет много времени. Вся жизнь.
Эпилог
Они будут жить долго и счастливо. И — никаких мыслей на тему «умрем в один день». С какой стати вообще умирать, если им будет так весело и интересно жить? К тому же не дурак сказал: человек жив до тех пор, пока о нем помнят. А о них будут помнить очень многие — и о глазном хирурге, настоящей колдунье Анастасии Павловне Мерцаловой, и о подполковнике Илье Алексеевиче Мерцалове. Правда, он потом станет генералом. А дети? Дети их никогда не забудут. Василий и Наташа будут рассказывать о них своим детям — об Асе и Тугарине. А Соня станет Софьей Ильиничной Мерцаловой и сразу привыкнет называть их мамой и папой. Через два года Ася родит девочку и назовет ее Фаиной. А еще через два года у нее родится мальчик, которому имя придумает Тугарин. Правда, не сразу. Сначала Ася забракует с десяток имен, которые он выберет. Потом одобрит имя Антон. Тугарин, кажется, этого имени выбирать не будет. Но какая разница? Асенька хорошая одобрит, так что же, спорить с ней он будет? Страх, что ли, он совсем потеряет? Они вообще почти никогда ни о чем не будут спорить, и поссорятся всего пару раз за всю жизнь. То есть попытаются поссориться, но у них ничего не получится. Во-первых, потому, что повод для ссоры будет несерьезный: например, где праздновать свадьбу Сони — это что, повод? Во-вторых, потому, что при первых признаках Аси