– Побойтесь бога, Роман Николаевич! – В интонации Зубова проскользнули заискивающие и в то же время протестующие нотки.
– Отец Петр, с Троицкого и Покровского беру по десять. У вас третий храм в городе, я знаю вашу бухгалтерию…
– Больше трех не могу, – решительно сказал Зубов.
– Хорошо, сегодня три. К концу недели еще две. Владыка сказал, что надо постараться.
– Владыка не хуже моего знает, что в моем храме много проблем. Сами ведь по миру ходим.
– В России, отец Петр, от тюрьмы и сумы не зарекайся! – воскликнул Роман Николаевич и после некоторой паузы добавил: – Владыка очень недоволен произошедшим у вас, очень недоволен. Можно сказать, разгневан. Вы действительно не знаете, кто это сделал?
– Это все дело рук нечистого, – твердо сказал Зубов.
– Верно, верно, – тут же подхватил его интонацию собеседник. – Но все же осквернили именно вашу квартиру! Не можем же мы допустить, чтобы такое происходило с уважаемыми иереями в городе! Такое безобразие!
Роман Николаевич снова, как и в момент своего появления, заговорил захлебывающейся, манерной скороговоркой.
– Отец Петр, я разговаривал с владыкой о вашем радении за восстановление храмов епархии. И он согласился, что не использовать вашу кипучую энергию во благо будет просто преступлением. Вы знаете, что нам недавно передали храм в Ивановке. При Советской власти там была конюшня. Я был там на прошлой неделе – такая мерзость запустения! – Роман Николаевич зацокал языком. – Все засрано и зассано, прости, господи! И кому как не вам преобразить эту мерзость в благолепный храм, куда потянутся прихожане!
Секретарь епархиального управления замолчал, ожидая, видимо, реакции собеседника. Тот же, в свою очередь, скорее всего, не ожидал подобного развития событий в разговоре и не нашелся что ответить.
– Я понимаю, что не все сразу, – продолжил Роман Николаевич. – Приезжайте завтра на обед к нам, обговорим этот вопрос. И подумайте насчет двух тысяч до конца недели…
Зубов вздохнул, и за ширмой раздались металлические звуки открываемого сейфа, которые затем сменил шелест купюр.
– Ах, отец Петр, все правильно! – с придыханием сказал секретарь. – Великому делу служим…
За ширмой снова раздались звуки троекратного поцелуя.
– Ангел-хранитель!
– Благослови, господи!..
Когда дверь за Романом Николаевичем закрылась, священник Петр Зубов снова обрел могучий крепкий бас.
– Кому служим! – бросил он, глядя в окно и слушая, как скрипнул снег под колесами отъезжающей черной «тридцать первой».
Я вышел из-за ширмы и спросил:
– Это и есть граф Ромочка?
– Да. Собственной персоной, – ответил Зубов. – Это чудо приехало к нам вместе с новым владыкой Гермогеном, он возглавляет епархию недавно, года еще нет. Раньше был настоятелем собора в курортном городе, и вот теперь прислан нам сюда… во испытание. А этого, – он кивнул в сторону исчезнувшего за углом здания автомобиля, – владыка привез с собой.
– Я так понял, что вас хотят послать служить в деревню? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Да, хотят воспользоваться тем, что со мной произошло, чтобы отправить в такие е. ня, где и яйца-то на Пасху не выпросишь! – гневно заявил Зубов. – А сюда он уже подобрал кандидатуру из бывших семинаристов, ихнего пошиба… Прости, господи!
И Зубов снова истово закрестился, глядя в угол на икону.
– Правильно сказано в Писании, что многие будут приходить под именем Моим, правильно! – яростно сказал святой отец. – А вы не верьте!
Последнюю фразу он почти кричал.
– А я и не верю! – слегка насмешливо заявил я.
Меня начал раздражать этот громила в рясе, заискивающий перед церковным начальством и смелый на высказывания перед деревянными образами.
– Надо же, месть за невинное дитя! – не слыша меня, продолжал буйствовать настоятель. – Чего выдумал…
– Отец Петр, вы же говорили, что у вас мало времени, – снова попытался я его остановить. – А вы мне так ничего и не сказали.
– Что?.. Ах, да! Ничего вам не могу сказать, ничего не знаю. И к тому же ко мне сейчас должны прийти.
Зубов открыл дверь своей комнаты и вышел в церковное помещение. По всей видимости, таким образом мне давали понять, что разговор окончен.
Можно было констатировать, что моя беседа со священником была если не бесполезной, то по крайней мере малоплодотворной. К тому же я потерял много времени, и на улице уже смеркалось.
Я вслед за Зубовым прошел по церковному залу и завернул за угол, в коридор, который вел к выходу из церкви. И как только я оказался в этом коридоре, застыл как вкопанный. Прямо на меня шла и улыбалась какой-то виноватой улыбкой Лариса Крикунова. Я почувствовал, что мои губы расползаются в ответной улыбке и начал уже подыскивать подходящие слова для начала беседы. И тут же стал переиначивать свои планы: наверное, для начала ее надо куда-нибудь пригласить, например, выпить чашечку кофе в «Деликатесах» на проспекте, а потом война покажет…
Однако фронт показал совсем другое. Лариса улыбалась… не мне.
– Здравствуй, грешница! – пробасил Петр Зубов, раздвигая руки двумя большими черными крыльями навстречу Крикуновой.
– Здравствуйте, батюшка! – кокетливо стрельнув глазами, сказала Лариса.
Меня она, казалось, совсем не замечала. И только в уголках ее глаз я прочитал некий интерес по поводу моего присутствия в этот момент в этом месте. Мне же надо было срочно решать, что же делать. Стоять позади разговаривающей пары и слушать, о чем они говорят, было, по крайней мере, странно. И я, кивнув Ларисе, пошел к выходу. Зубов, находившийся ко мне спиной, не обратил внимания на чуть заметный ответный кивок Ларисы и стал о чем-то ее настойчиво расспрашивать.
Выйдя на улицу, я вынул из кармана сигареты и закурил, смешивая аромат «Соверена» с влажным, еще холодным, но уже дышащим оптимизмом весенним воздухом. Постояв так с минуту, я открыл дверь своих «Жигулей» и сел внутрь.
Я с грустью думал о том, что снова пришла весна, и снова бедный частный сыщик Мареев встречает ее в одиночестве. И мной овладело чувство безысходности, беззащитности перед надвигающейся старостью, бренностью любых усилий в насыщении своего жизненного пути вещами, которые приносят отраду лишь уму, а не душе. Я вспомнил движения пальцев Ларисы по моей спине, вспомнил ее маленькую изящную ножку в итальянских колготках, я с тихой грустью посмотрел вдаль, в ветровое стекло, и вдруг все романтические мысли покинули мою голову.
Более того, я почувствовал, что на ней зашевелились от ужаса волосы.
В огнях от фар проезжающей машины я снова увидел гроб. Он был приклеен к ветровому стеклу в том же самом месте, как и в первый раз. И на нем также были написаны какие-то буквы. «Наверняка, LUCIFER», – устало подумал я. Ужас сменился безразличием и смертельной усталостью.
Из состояния прострации меня вывел щелчок открываемой дистанционным управлением двери соседней «девятки». К ней приближались отец Петр Зубов и Лариса Крикунова. Священник поправил зеркала, залез в салон, покопался там с минуту, вынул какой-то сверток и пошел обратно в церковь. Лариса же осталась сидеть на пассажирском месте, явно ожидая возвращения Зубова.
Сам не знаю почему, но гроб на моем ветровом стекле уже не казался мне важным и знаменательным событием. Все свое внимание я сосредоточил на смешной серенькой шапочке Ларисы. Эта шапочка была единственным, что я мог наблюдать на ней в тот момент. Мне казалось, что она заметила меня за рулем моей машины и сейчас сверлит меня взглядом через зеркало заднего обзора.
Внезапно мне пришло решение. Очнувшись от оцепенения, я дал задний ход и резко вырулил на проезжую часть, на большой скорости миновав «девятку» отца Петра. Я поехал в сторону железнодорожного вокзала, туда, где на тихой улочке располагалась квартира тайных свиданий Ларисы. Я спешил. Времени, по всей видимости, было мало.
Припарковав свою машину в соседнем дворе, я с остервенением снял муляж гробика со стекла и засунул его в бардачок. Как и ожидалось, он был украшен одним из многочисленных имен Сатаны. Я прошел в подъезд хрущевской пятиэтажки и быстро зашел внутрь. Вынув из кармана сделанный сегодня по моему срочному заказу ключ, открыл дверь искомой квартиры.
Сняв ботинки и взяв их в одну руку, другой рукой посветил себе зажигалкой и, как мог, осмотрел помещение. Современная мебель, домашний кинотеатр, широкая двуспальная кровать… Я лишь успел остановить на ней свой взгляд, как мой слух уловил шум в тамбуре трехквартирной секции за дверью. Я быстро принял решение, бросил свои ботинки под кровать и шустро полез вслед за ними.
– Заходите, батюшка, чувствуйте себя, как дома, – послышался звонкий смешливый голосок Ларисы, сопровождаемый звуками открываемой двери.
– Зайду, зайду, ты не сомневайся, – отвечал ей бас Зубова, который слышался уже явственно и мощно. – Образок-то есть у тебя, на который покреститься можно?
– А как же!
Прямо перед моими глазами возникла полоска света. Лариса и Зубов, раздевшись, прошли в комнату.
– Что ж, пои меня чаем, грешница! – весело сказал священник, скрипнув стулом.
– Сейчас поставлю, – с готовностью ответила Лариса и вышла из комнаты.
В течение всего времени, пока Лариса отсутствовала на кухне, я слушал тяжелые вздохи священника Петра Зубова и его невнятное бормотание. К тому же он постоянно ерзал на стуле, отчего комната была все время наполнена скрипом. Можно было сказать, что священник нервничает.
– Чай с травкой, батюшка, – сказал голос Ларисы, которая, по всей видимости, внесла в комнату чашки.
– Оригинальный вкус, – промолвил Зубов, отхлебнув чай.
– Это моя фирменная смесь. Секрет не скажу, даже и не просите.
– И не надо. У меня и так хватает, чем голову забивать. Епархия-то на голове стоит!
В следующие полчаса отец Петр рассказывал своей собеседнице о том, что он опасается репрессий со стороны церковного руководства за нелояльность к владыке. О том, как он, и не только он, а почти все духовенство области ненавидит временщика по имени Роман Николаевич, который руководит епархией от имени владыки. Лариса внимательно слушала Зубова, иногда вставляла сочувственные фразы и множество раз высказывала свое «фи» насчет грубых выражений отца Петра. Перспектива служения отца Петра в дыре с простым русским названием Ивановка была встречена Крикуновой с сожалением. Зубов тут же добавил, что раз в неделю он сможет уделять внимание «своей милой грешнице».