– Только не ворчи, Любка. Лучше пойдем гулять. Сессия закрыта, впереди полтора месяца лета, и для грусти у меня нет свободной минутки, – отзываюсь бодро. – Только зайдем ко мне, мне нужно переодеться.
– Да… топ достаточно вызывающий.
– Да нет, я хотела босоножки сменить. Всю пятку натерла себе, – отмахиваюсь от осуждающего взгляда сестры и иду с ней в сторону остановки. А там, постояв немного и решив, что живу я не так уж и далеко, мы идем вдвоем ко мне домой.
Прогулка с Любой оказывается веселой и яркой. В центре города в кафе мы случайно сталкиваемся с Леной, удается перекинуться лишь парой фраз, ведь та уже опаздывает на свидание. Мимоходом спрашивает у меня, как обстоят дела со Шнайдером и не нужны ли мне контакты другого взрослого и успешного. Я тактично отказываюсь. Люба в это время рассматривает витрины и переписывается, вероятно, со своим Степашкой. Лену она никогда не любила.
– Мам! Я хочу пить. – От разговора с Леной меня отвлекает детский крик. Кручу головой в поисках ребенка и нахожу его у фонтана неподалеку. В глаза сразу бросается девушка – уж ее я ни с кем не спутаю. Сейчас без цветов рядом и фартука я узнаю Виталину даже со спины. Ведь когда-то я рассматривала ее фото часами, не понимала, почему она, а не я.
Лена целует меня в щеку и прощается, ее место занимает Люба. Становится рядом со мной и тоже рассматривает Виталину. Я не знаю, развелась ли она с Сашей и как вообще обстоят их отношения, как-то не до этого было. Да и неинтересно мне это сейчас. У меня есть Филипп, а до отношений чужих людей мне дела нет.
– Это она, да? – тихо интересуется Люба, прикусывая трубочку зубами.
– Ага.
– Красивая. – Виталина поворачивается к нам и протягивает ребенку, который кружится рядом, бутылку воды.
Он делает несколько глотков и улыбается матери, запрокинув голову. Что-то говорит, и они уходят. Марк, кажется, его зовут так, берет Виталину за руку, и они бредут дальше.
– Не жалеешь, что разрушила ее семью?
– Ни капли.
– А если… если такое случится с тобой?
– Ты о чем? – Улыбка сходит с моих губ, и я поворачиваюсь к сестре, которая что-то пытается мне объяснить сейчас. Тушуется под моим взглядом, отводит глаза в сторону.
– Представь, что через пару лет у вас с твоим… будет ребенок. Семья. И какая-то… – Кажется, она не может выбрать подходящее слово.
– Не стесняйся в выражениях, Люба, – прошу, нет, требую.
– Шл… нет, вертихвостка… затащит его к себе в койку. Что ты тогда будешь делать?
– Его никто никуда не затащит.
– Мне кажется, Виталина думала так же, как и ты. Но ты затащила в кровать ее мужа. Может, он не так сильно сопротивлялся, но ты влезла в их семью, Маш. И что ты будешь делать, если кто-то в будущем влезет в твою?
Ответа я не говорю. Просто не могу придумать, что сказать. Я точно буду зла, мне будет плохо и очень больно. Но ничего подобного я Любе никогда не скажу. Да, мы сестры, но это не значит, что я могу с ней говорить на подобные темы. Раскрывать свою душу и сердце. Мне больно уже из-за того, что я просто представила Филиппа с другой. А ведь я знаю, что он сейчас на работе и никакого романа на стороне там и быть не может, но мне так противно лишь из-за того, что я все это представила.
– Ладно. Пойдем в кино. Я видела, там какой-то новый фильм вышел. Говорят, о любви.
– Ну раз о любви, то пойдем, Любовь, – позволяю Любе увести себя с площади. Так хочется обернуться, посмотреть еще раз на Виталину. Но еще сильнее хочется бросить все и подбежать к ней. Расспросить, как она живет, что случилось с ее браком, неужели я действительно все разрушила? И было ли там вообще что разрушать? Главный вопрос – ушла ли она от Саши – меня терзает до сих пор. Думаю, что ушла. Такая гордая и неприступная не смогла бы смириться с изменой. Я бы тоже не смогла.
Вечером того же дня, закрывшись в своей комнате, я разговариваю по телефону с Филиппом. Он уехал на какую-то встречу в другой город, из-за чего пришлось отменить наше свидание. А я готовилась! Я валяюсь на кровати, закинув ноги на стену и размеренно постукивая ступнями, Филипп же сидит за столом в слишком белой рубашке, верхние две пуговицы расстегнуты. Галстук висит на спинке кресла, светлые отросшие волосы взъерошены. Он расположился на фоне окна, и я вижу, как за спиной моего любимого мужчины садится солнце. Закатные лучи окрашивают комнату в малиновые и ярко-оранжевые цвета, а Шнайдер в этих красках выглядит еще моложе.
– Ты ведь закроешь сессию к следующим выходным? – Филипп наклоняется и пару раз щелкает мышкой, водит ею по небольшому темно-красному коврику. Его я тоже вижу. Но большая часть моего внимания сосредоточена на красивом мужчине передо мной.
– Да, остались сущие пустяки. Лишь отнести зачетку, и все. Я свободна!
– Хорошо. Тогда я привезу Ваньку, и мы втроем куда-нибудь съездим. На море, например. Можно будет арендовать домик на берегу на недельку-другую и хорошенько отдохнуть.
– Я была в последний раз на море еще в детстве.
– В крайний, Маш. Правильнее говорить не в последний раз, а в крайний. Никогда не знаешь, когда наступит тот самый последний раз.
– Это в тебе говорят правила русского языка?
– Скорее, моя суеверность.
Закатываю глаза и снова смотрю на Филиппа. Ну до чего же он красивый! Разве можно рождаться таким, а потом и размножаться? У него вон Ванька есть, и тот, я уверена, вырастит таким же, как и отец. Так что я уже готова наблюдать за тем, как молодые девчонки будут падать в обморок от вида Шнайдера-младшего, локти кусать, когда он будет выбирать кого угодно, но не их.
А буду ли я наблюдать за этим? Как долго продлится то, что между мной и Филиппом? Неожиданно эти вопросы начинают интересовать меня намного сильнее других. Например, тех, куда именно мы поедем, когда у Вани день рождения, что он хотел бы получить в качестве подарка… Но нет же, я думаю лишь о том, последний ли вариант для Филиппа. Или после меня будет кто-то еще.
– Я вижу, как ты думаешь, Маруся. Рассказывай. – Он устало вздыхает и вытирает ладонями лицо. Секунда, и я слышу, как спинка стула скрипит, и Фил смотрит лишь на меня. Теперь телефон стоит не в штативе, а в его руках.
– Ничего. Просто задумалась.
– Я и говорю, рассказывай. Ты так громко задумалась, что прослушала все, что я тебе говорил.
– А что ты говорил? – пытаюсь перевести тему на что-то другое. Хотя бы на то, что сейчас за его спиной пролетела стайка птиц и одна из них резко упала. Теперь интересно, все ли с ней хорошо.
– Ма-аш!
– Я просто задумалась, я для тебя последняя девушка или после меня будет кто-то еще, – стыдливо опускаю взгляд, не хочу сейчас смотреть на Филиппа. Ведь снова решит, что я маленькая и глупая девочка. Что так ничего и не поняла. А мне так хочется быть взрослой! Хочется любить его, как взрослая женщина, а не так, как бы делала это девочка-подросток. Но я люблю так, как умею!
Но вместо честного ответа Филипп начинает смеяться. Так громко, будто только что услышал взрывную шутку или какую-то нелепицу. И вот я смотрю на него, хмурюсь и жую нижнюю губу, нервничая. Хочется отключиться, сбросить вызов и сделать вид, что разговора не было. Но он есть. Идет прямо сейчас. И прямо сейчас я отчетливо слышу, как хохочет тот, кого я… люблю.
И вот я сама себе в этом призналась. Правда, пропустила тот момент, когда поняла, что обычная симпатия перешла в настоящую любовь, но это так, мелочи жизни. Главное, я не боюсь признаться самой себе, что влюблена в Филиппа, а вот признаться ему в этом – я сделаю это в следующий раз. В другой. Хотя бы в тот, когда он не будет так хохотать!
– Ну и насмешила же ты меня, Марусь. – Фил касается пальцами уголков глаз. Сидит сейчас весь красный и растрепанный, будто стометровку пробежал.
Он уходит куда-то, и я вижу нечеткие картинки, но вот все восстанавливается, и Филипп Шнайдер стоит передо мной. Жадно пьет воду и все еще улыбается. Ну и наглец!
– Начнем с того, что никто никогда не может знать наверняка, последний он или нет. Даже я. Я не могу быть уверенным в том, Маш, что ты сейчас не выйдешь на улицу и не влюбишься в разносчика пиццы или молодого практиканта, да хоть в обычного кассира в магазине. Точно так же и я не могу дать тебе гарантий, что у нас все навсегда и навечно. Но сейчас я не хочу смотреть ни на кого другого, кроме тебя. И, думаю, я с уверенностью могу назвать тебя своей девушкой. Любимой девушкой. А вот будет ли кто-то потом… – запрокидывает голову к потолку и так тяжело вздыхает, что мне становится его даже немного жаль. – Давай договоримся, что мы не будем определять любовь этими понятиями, хорошо?
– Любимой девушкой. То есть ты меня любишь? – Улыбка становится шире, готова поклясться, что сердце сделало тройное сальто.
– Боги, из всего, что я тебе сказал, ты услышала только это.
– Так любишь?
– Люблю.
Хочется визжать от радости, открывать настежь окна и кричать об этом каждому встречному. Отправлять в полет бумажные самолетики со словами «Он меня любит!». А еще надеяться, что их прочтут все и будут рады за меня. Но это все я делаю мысленно. На деле я лишь улыбаюсь и смотрю на Филиппа, который, похоже, чего-то ждет. Во всяком случае, то, какими выжидающими кажутся его взгляд и склоненная к плечу голова, говорят об этом.
– Знаешь, Маруся, обычно после слова «люблю» говорят то же самое.
– То же самое?
– Ага. Люблю или что-то в этом роде. Чтобы дать понять человеку, что его чувства небезответны. Отношения не работают в одностороннем порядке.
– Но ты ведь знаешь, что нравишься мне.
– Знаю, но слышать мне это все равно нравится больше.
И мы смотрим друг на друга через километры и экраны телефонов. Он не отводит взгляда от моих глаз, а я не могу перестать пялиться на него в ответ. Какое-то невыносимое притяжение, от которого не скрыться и не спрятаться. Хочется лишь поддаваться ему, еще сильнее погружаться, уходить в омут с головой.