идем рядом. Я подбираю босоножки, Салем следует по нашим следам, и удовольствия от прогулки он явно не получает.
Лишь ночью, перед тем как пойти спать, Ваня подходит ко мне и обнимает. Мы сидим в кухне. Филипп моет кружки после небольшого чаепития, убирает варенье в холодильник.
– Ты можешь называть меня Ваней, – шепчет мальчишка и уходит, забрав и Салема. Улыбаюсь ему вслед и поворачиваюсь к Филиппу. Тот обнимает меня и целует. Факт, что я подружилась с его сыном, его невероятно радует. А меня-то как радует! Во мне сейчас так много энергии, что нужно ее срочно куда-то истратить, иначе я точно не усну.
Сорок пятая глава
Виталина
Родители так рады нашему появлению, что не отходят от нас ни на шаг с того самого момента, как мы приехали. Мама постоянно пытается вытащить из меня ответы на десятки ее вопросов, я удачно их игнорирую. Разговаривать о том, что происходит между мной и Сашей, не хочется даже с ней. Точнее, в особенности с ней. Она мама! И, как бы сильно я ее ни любила, никогда не признаюсь, что мне изменил муж, а я его собираюсь простить и жить так, как и раньше. Это наше с ним дело, и впускать в него третьих лиц совершенно не хочется.
Вечером второго дня, когда ужин уже съеден, мы сидим в гостиной и смотрим какой-то фильм. Мама суетится в кухне, от моей помощи она отказалась. Папа возится со старым утюгом, который ремонту вряд ли подлежит, но отцу нужно себя чем-то занять. А мы с Сашей сидим на диване, и при всем этом я чувствую себя максимально неловко. Будто мне шестнадцать, и я привела домой своего первого парня. Что смешно, ведь Саша был моим первым парнем во всех проявлениях. Ну, кроме поцелуя. Тут его опередил один идиот, но о нем я предпочитаю не вспоминать.
– Деда, а ты что делаешь?
Марк убирает игрушки, с которыми копошился последние пятнадцать минут, в сторону, и идет к моему отцу. Становится рядом с табуреткой и внимательно следит за каждым действием дедушки. На табуретке лежит разобранный утюг. Марк берет какую-то деталь и внимательно рассматривает.
– Да вот пытаюсь починить его.
– Ты сломал? – Марк берет в руки еще пару деталей и каждую из них разглядывает с таким видом, будто знает, что и как нужно собрать.
– Сломала твоя бабушка, когда оставила утюг на полке под своими горшками и начала цветы поливать. Вот и залила его! – ворчит мой папа и качает головой.
– Ты на нее сердишься?
– Конечно, сержусь!
– Дерьмово, – тихо бормочет Марк, и я, наклонившись в этот момент за пультом, так и замираю с вытянутой рукой. Саша смотрит на Марка, мой папа смотрит на Марка, а сам ребенок так увлечен деталями сломанного утюга, что ничего и не замечает. Отец лишь хмыкает с улыбкой и возвращается к сборке. Мы с Сашей не заостряем внимания на этом слове, но я мысленно даю Максу один подзатыльник за другим. Вот не может он держать свой рот на замке!
– Да, лучше и не скажешь, – тихо бубнит отец.
Первой в комнату ухожу я, а следом за мной минут через пятнадцать заходит Саша. В комнате гасит свет и оставляет включенной лишь одну напольную лампу у самой двери. Я стою у окна, сложив руки на груди, а Саша у двери. Стоим и смотрим друг на друга, ничего не говоря. Мне хочется расспросить его о том, зачем он затеял все это с желаниями.
Чтобы вернуть тебя, дурочка!
Встряхиваю головой, прогоняя ненужные мысли, и прикрываю глаза. Сейчас мы с ним снова вдвоем. Пусть и за стенами этой комнаты шумит телевизор, слышны детский смех и ворчание моей матери. Но здесь в моей старой детской, в которой все еще стоит мой диван с кучей подушек, на стене висит гирлянда, а широкий шкаф забит книгами, мы с ним одни. Как оказалось, мать затеяла ремонт в другой комнате, мою же пока решила все же не трогать.
– Спрашивай, Лин. Я ведь знаю, что ты хочешь спросить. – Саша прислоняется спиной к двери, прячет руки назад. На нем обычная серая футболка и спортивные штаны.
У родителей мы решили остаться на пару-тройку дней, а остальное время провести в небольшом путешествии. Я взяла выходные на работе, у Саши отпуск, а в саду Марка ремонт. Куда именно мы поедем, я еще не знаю, но это незнание меня будоражит.
– Я не хочу спрашивать, но мне нужен ответ, Саш. Просто… почему?
– Почему что?
– Почему ты делаешь все это?
Его губы трогает улыбка. А глаза блестят в легком сумраке комнаты. Мы стоим по разные стороны, наблюдая и изучая друг друга.
– Потому, что люблю. Я люблю тебя, Лин.
И он подходит первым. Преодолевает расстояние между нами молча, все еще держа руки за спиной. Останавливается передо мной и вглядывается в глаза сверху вниз. Подцепляет указательным пальцем подбородок и мягко приподнимает, чтобы я точно смотрела на него.
– Ничего не говори, хорошо? Скажешь, когда сама того захочешь, – наклоняется и мягко целует меня. Губы соприкасаются всего лишь на пару секунд, а руки стискивают меня в крепкие объятия. Больше Саша ничего не делает и не говорит.
Так мы и стоим с ним в комнате, в которой все еще висят мои детские фотографии и выпускные школьные ленты. На подоконнике стоит букет сухоцветов, а на старой люстре отколот кусочек – это мы дрались с Максом, и я так сильно кинула в него подушку, что та попала в люстру, и она упала. Мы все вернули на место, но недостающий кусочек так и не нашли. Прошло уже больше десяти лет, но я все еще это помню. Память – удивительная вещь. Она хранит так много всего, начиная с мелочи и заканчивая важными вещами, что я удивляюсь, как голова еще не раскололась на части.
Первый сломанный зуб, рождение младшего брата, первая поездка на море, первая ссора с братом, совместное строительство с Максом дома из пододеяльника, первая школьная линейка и букет, такой большой, что меня и не видно за ним было, первые пятерка и двойка, посиделки с друзьями, семейные ужины, боль от предательства, первый поцелуй, первые клятвы в любви, карие глаза, горячие губы, поцелуй под дождем, танец под брызгами фонтана, первая ночевка у него, крепкие объятия, тест на беременность, снова и снова положительный результат, нервы и слезы, поцелуи и объятия, маленькая версия любимых карих глаз…
Так много воспоминаний, что если захотеть вспомнить все, то мне не хватит и целой жизни. Но я помню не только хорошее, но и плохое. И второе каким-то чудесным образом исчезает. С каждым днем я понимаю, что события тех дней стираются. Дней, когда узнала об измене. Когда мне казалось, что моя жизнь разрушена.
На следующий день к нам приезжает Макс. Он, как всегда, широко улыбается, спрятав глаза за солнцезащитными очками. Посовещавшись, мы все дружно решаем поехать на рыбалку. Папа готовит удочки, Саша маринует мясо для шашлыка, а Макс под предводительством Марка переносит вещи в машину. Мы выбираем ехать на двух машинах, родители поедут с Максом. Собравшись за час, мы выдвигаемся. Сказать по правде, такие резкие сборы мне всегда нравились. Это ведь намного приятнее, чем недели напролет что-то планировать, а потом сетовать, что что-то пошло не по плану.
На речке выбираем небольшой и тихий островок. Мужчины практически сразу уходят рыбачить, Марк идет с ними. Надевает резиновые сапожки и панамку. Ему даже выделили самую маленькую удочку. Он улыбается и едва ли не светится от счастья, а я нервничаю. Мало ли что там с ним может случиться.
– Он будет со мной. – Видя, как я начинаю переживать, Саша подходит и приобнимает меня за плечи. Легкий шепот касается уха. Его слова меня успокаивают. Они уходят, а я остаюсь с мамой. Она нарезает овощи, а от меня просит лишь одного – поставить воду на уху. Если папа сегодня не поест свежей ухи из рыбы, которую сам и поймает, то день будет прожит зря. Этим я и занимаюсь. Ставлю котелок, наливаю воду и жду, когда та закипит. Я не знаю, как это происходит, но к этому моменту папа обычно приносит рыбу. Магия, не иначе!
Мама ничего у меня не спрашивает, мы разговариваем на самые обычные темы, но в основном говорит она. Рассказывает свежие новости, которые только успела собрать к моему приезду. Как несколько моих одноклассниц снова родили малышей, как наш старый сосед женился в третий раз, а его бывшая жена все еще не съехала из их общего дома и они будут жить одной большой семьей.
И в этот раз, когда вода уже закипает, возвращается папа, а перед ним с ведром наперевес идет Марк.
– Мама, я ее поймал! – кричит мое чудо, все мокрое и перемазанное травой. Не знаю, кого и как он ловил, но рыба в ведре выглядит в три раза тяжелее самого Марка.
Увожу сына в сторону и снимаю сапожки, помогаю ему вытереться и переодеться. И все это время слышу лишь восторг и радость, пока Марк резко не замолкает.
– Мам, а у нее детки есть?
– Нет у нее никого, Марик, – вместо меня отвечает папа. – Он бросил всех, остался один, потому и поймался. В этом мире, Маркуша, одному сложно.
– Бросил деток?
– Да-да, Марик.
– Как папа Сени? Тот тоже бросил его.
– Да, как папа Сени, – поддакивает моя мама и в этот момент снова смотрит на меня. Я в разговор не влезаю.
– Дерьмово, – снова тихо бормочет Марк и залезает ко мне на колени. От услышанного у мамы чуть нож из рук не валится. Она у нас категорично настроена против всех плохих слов, а «дерьмовый» как раз попадает в этот список.
Помню, как года в четыре Макс услышал слово «придурок», ходил и называл им почти всех, ведь что это за слово, мама ему не объяснила. Просто сказала, что слово плохое, а почему… не уточнила. Еще потом и отругала за то, что говорил его. У нас же с Сашей другая тактика, мы объясняем Марку слова, но если слышим их, то не зацикливаем на них внимание. Сказал… ну и сказал. Забудет. Чем чаще просить его не повторять то или иное слово, тем больше раз он его будет говорить. Закон прост.
Папа готовит уху, а Марк рассказывает мне, как он с дедушкой поймал рыбу. Точнее, Марк поймал, а дедушка стоял рядом и игрался с веточкой, собирал листики, чтобы дома показать все Бублику. Хвалю сына и целую его в щечки, а тот смеется, запрокинув голову. Когда аромат готовой ухи становится слишком вкусным и одновременно противным, Марк не выдерживает и уходит от меня к дедушке. Крутится рядом с ним, хрустит морковкой и задает один вопрос за другим.