«О Рейн, Рейн, голубка моя, сердце мое, любовь моей жизни!» — восклицал про себя Арман, молча стоя на балконе и глядя в ночь. И тут он услышал шум мотора. К Канделле приближалась машина со стороны деревни. Он вернулся в зал к старой даме, которая сидела в кресле с поникшей головой.
— Мадам, кажется, Рейн приехала.
Герцогиня подняла голову.
— Спуститесь и посмотрите. Пойдите встретьте ее… — велела она.
Когда Арман направился к двойным резным дверям, она крикнула ему вслед:
— Если она с этим человеком, то не впускайте его в дом! Мы его не принимаем!
Арман спустился по лестнице. Ноги его были как ватные, приходилось силой заставлять себя шагать вперед. Если это действительно Рейн, он должен ее увидеть. Он должен знать, что она решила. «А вдруг, — с внезапной вспышкой безумной надежды подумал он, — мы ошиблись и это вовсе не Калвер?»
Арман услышал, как хлопнула дверца машины, затем шорох шин… Он кинулся к входной двери. Тут она открылась, и вошла Рейн — одна.
Девушка остановилась на пороге и увидела перед собой Армана. На ее бескровном лице было написано изумление. Он, в свою очередь, обратил к ней взор, полный мучительного недоумения. «Господи, какая она красивая, — рассеянно подумал он, — какая эфемерная, в бальном наряде, с жемчугом в ушах, и вокруг талии, и на шее, и загорелые плечи обнажены… гладкие и ровные, как полированная бронза». Однако красные розы у нее на поясе были смяты и увяли. С них опали почти все лепестки. Темные волнистые волосы растрепались. Он никогда еще не видел ее такой — потрясенной и даже словно постаревшей на несколько лет. Почти ничего в ней сейчас не осталось от той юной сияющей девушки, которая только сегодня днем лежала рядом с ним на пляже, смеялась и загорала.
Она пошла ему навстречу, нервно приглаживая волосы, и заговорила тусклым голосом, так, словно ничего особенного не произошло:
— А, привет, Арман. Прости, я немного задержалась. Ужин, наверное, стынет.
— Где ты была, Рейн? И с кем? — с тревогой спросил он.
Она подошла ближе. Вся душа перевернулась в нем, когда он увидел размазанную губную помаду. Для него это был удар, почти физический, как будто она была с другим мужчиной прямо у него на глазах; губы этого другого запечатлевали страстные поцелуи у нее на губах, свежесть и нежность которых сделали Армана самым счастливым из смертных всего несколько часов назад.
— С кем ты была? — в бешенстве повторил он вопрос.
— Думаю, тебе лучше этого не знать.
— Я имею право это знать!
Она издала странный смешок:
— Разумеется. Если мы собираемся пожениться, тебе позволено задавать мне такие вопросы. А ты, наверное, будешь ревнивым мужем, да, Арман?
Страшное ожидание полностью истребило в нем чувство юмора. Он подошел к ней совсем близко и схватил за руку:
— Рейн… ради всего святого, скажи, что все это значит?
— Скоро узнаешь.
— Я и так все знаю. Это был Клиффорд Калвер.
— Да, это был Клиффорд Калвер.
Арман облизал пересохшие губы.
— Зачем он приехал?
— Чтобы увидеться со мной и узнать, почему я не отвечаю на его письма.
— Но он тебе не писал, даже на твои письма не отвечал.
— Конечно, потому что он не получал моих писем, Мы оба с ним писали друг другу. Только наши письма перехватывали. Ты слышишь, Арман? Все письма, которые мы писали друг другу, уничтожены!
Арман выпустил ее руку и отступил на шаг:
— Не может быть. Что ты такое говоришь?
— Это правда. Та самая правда, которую я только что вырвала у старого Савиля. Он упал к моим ногам и умолял ничего не говорить герцогине. Сначала он не хотел рассказывать, но я его заставила! Я сказала, что передавать мою корреспонденцию в чужие руки — это преступление. И тогда он во всем сознался. Я его простила. Я знаю, какой бабушка может быть безжалостной. Да и мать тоже — обе они были к нему беспощадны. Хорошенькая ситуация! Две благовоспитанные светские дамы самых высоких принципов плетут заговор, перехватывают, да что там — крадут письма, которые принадлежат мне и никому другому! — Рейн замолчала. Теперь не осталось ни ее легкомысленного тона, ни сдержанности Л она вся дрожала, с головы до пят. — Клиффорд сам приехал, потому что хотел убедиться, — глухо проговорила она, закрыв лицо руками. — Он любит меня по-прежнему.
Арману казалось, что земля уходит у него из-под ног, но он заговорил спокойным голосом:
— А ты? Ты тоже любишь его как раньше? Ну конечно, и спрашивать нечего. Мне бесконечно жаль, что тебе пришлось вынести всю эту ненужную боль. Конечно, твоя бабушка поступила нехорошо, и твоя мама тоже, они были не правы, но уверен, что они сделали это из самых лучших побуждений — ради твоего же блага. Не суди их слишком строго.
Рейн подняла голову, и ему пришлось взглянуть в ее бледное, искаженное душевной мукой лицо, В глазах ее стояли слезы.
— Я не хочу о них даже думать… я никого из них не хочу больше видеть… никого.
Вдруг сверху донесся низкий повелительный голос старой герцогини:
— Рейн… Рейн, это ты? Поднимись ко мне.
Сквозь открытую дверь залы Рейн увидела зажженные свечи на праздничном столе, накрытом для торжественного ужина в честь ее помолвки с Арманом де Ружманом.
— Думаю, мне лучше уйти, — тихо проговорил молодой человек. — Естественно, я вам больше не нужен. И разумеется, вы можете считать себя совершенно свободной от всяких обязательств. Наша краткая помолвка расторгнута.
Глава 17
Только в этот момент Рейн очнулась — как будто с трудом вырвалась из тисков отупляющей боли, — и пригвоздила Армана к месту странным, ледяным и одновременно печальным взглядом.
— Нет, Арман, наша помолвка не расторгнута.
Щеки у него вспыхнули.
— Вы согласились выйти за меня замуж под ошибочным убеждением, что ваш… ваш… что мистер Калвер, — он с трудом заставил себя выговорить это имя, — бросил вас. Теперь вам известно, что это не так, поэтому в сложившихся обстоятельствах я считаю своим долгом освободить вас от вашего обещания.
— Это очень великодушно, Арман, — сказала она негромко и так тяжело вздохнула, словно чувствовала бесконечную усталость, — но уже поздно. Я его проводила.
— Но его нетрудно вернуть. Думаю, он охотно вернется.
— Нет. Он поехал в гостиницу в Каннах, а завтра утром улетает в Лондон.
— Но послушай, Рейн, это нелепо! Ты что, думаешь, мне нужна такая жертва с твоей стороны?
— Я уже все решила, — твердо сказала Рейн. — Я не поеду с Клиффордом. Я выйду замуж за тебя — с полного одобрения моей преданной и любящей бабушки.
Арман не мигая смотрел на нее, потом покачал головой.
— Милая моя, ты расстроена и сама не понимаешь, что говоришь. — Эти слова были произнесены совсем тихо, хотя сердце его сейчас то взмывало ввысь, то падало в пропасть, его одолевал страх и за себя, и за Рейн. — Положим же конец всему этому фарсу, — добавил он.
— Значит, ты уже не хочешь на мне жениться, Арман?
От этого вопроса кровь отхлынула от его лица.
— Так нечестно.
— Я спрашиваю еще раз — ты не хочешь на мне жениться?
— Я люблю тебя больше жизни, но не могу взять в жены, зная, что у тебя есть другой мужчина, что он сумел оправдаться в своем поведении и что ты до сих пор его любишь; и любишь достаточно сильно, чтобы поехать с ним на почту и вытянуть правду из старика Савиля. Ты хотела это услышать!
— Естественно. Было бы крайне несправедливо по отношению к Клиффорду, да и ко мне тоже, если бы мы оба продолжали считать себя брошенными без объяснений…
— Что все это значит? — На лестнице, опираясь на трость, стояла герцогиня. — Рейн, негодница, где ты была? — повелительно спросила она. — Ужин совсем простыл. Элен говорит, что кухарка вне себя от… — Она осеклась.
Рейн молча смотрела на старуху холодным взглядом; что-то очень похожее на ненависть нарастало в ее сердце. Герцогиня прочла это в ее глазах и вздрогнула. Инстинкт подсказал ей, что самые худшие ее подозрения оправдались.
В помещении наступила ледяная, мертвая тишина. Адрианна де Шаньи развернулась и ушла обратно в гостиную. Арман чувствовал, как минуты утекают в вечность, и размышлял о том, что нет конца горю, отчаянию и жестокости, с которой люди относятся к тем, кого они должны любить. «Вот так всегда, всегда, — думал он, — рядом с истинной любовью соседствуют горечь и боль».
— Рейн, — взмолился он, — пожалуйста, отпусти меня. Мы не можем сейчас праздновать нашу помолвку.
Она ответила с непривычной для нее резкостью и властностью:
— Ты сказал, что любишь меня больше жизни, так что прошу тебя по-прежнему считать меня своей будущей женой.
— Но почему, объясни, почему?
— Потому что я ни при каких обстоятельствах не откажусь от слова, данного тебе. Сегодня днем я просила тебя жениться на мне и снова прошу о том же.
Арман почувствовал слабость и томление, которые никоим образом не были связаны с любовными переживаниями.
— Но почему, сердце мое? — прошептал он. — Ты все еще сомневаешься в нем?
— Возможно, и так… Немного. Разумеется, теперь я знаю, что он мне писал. Но могут ли между нами восстановиться прежняя любовь и полное доверие? Едва ли. Я не хочу, чтобы ты прошел через то, что довелось вытерпеть мне за эти месяцы… Ни за что. Во мне уже посеяны семена сомнения, их нельзя вырвать в одно мгновение, и кроме того, я к тебе очень привязана, мой Арман. Ты мой самый близкий друг. Мне не хотелось бы причинить тебе боль.
— Но я ни за что на это не пойду, если ты делаешь это только из жалости.
— Перестань спорить, — устало попросила Рейн, — если я тебе еще небезразлична, бери меня в жены такую, какая я есть. Теперь я уже ни за что не выйду замуж за Клиффорда, говорю тебе твердо.
Арман открыл было рот, чтобы выразить протест, но передумал. Его охватило огромное облегчение от того, что Рейн отказалась принять свободу, которую он ей предоставлял, но в то же время он не был до конца уверен, что она отдает отчет своим действиям. К тому же ему казалось, что он не имеет права принимать ее предложение сейчас, в такой момент. Все было безнадежно испорчено. Этот англичанин — черт бы его побрал! — приехал в Канделлу и все, все испортил.