Рейни кокетливо опустила ресницы. «Какая она хорошенькая!» – почти со злостью подумал француз. Сама того не понимая, она отнимала у него всякую возможность влюбиться в кого-нибудь еще. В конце концов Арман смирился.
– Если позволят, я отвезу тебя в Канны, – буркнул он.
Грусть Рейни была мгновенно сметена новой надеждой. Она снова заговорила о Клиффорде, а ее тонкие пальчики бессознательно бегали по испорченному холсту.
– Что за каприз! Тебе не стоило так горячиться и портить портрет, – игриво сказала она немного погодя.
«Она развеселилась из-за Клиффорда», – с горечью подумал Арман. Но он был бы от души рад, если бы ей удалось дозвониться в Лондон. По крайней мере ее глаза искрились бы прежней веселостью.
– Забудь об этом портрете, – сказал он. – Он не удался…
– Но зачем же было портить холст?
– У меня есть другие.
Рейни помолчала, а потом проговорила:
– Как тебе известно, Клиффорд – очень занятой человек. У него большой завод и много дел в офисе.
Молодой архитектор поджал губы и непроизвольно потрогал глаз. Мало удовольствия вспоминать об офисе, где он лежал на ковре, сбитый с ног ударом кулака. Глаз все еще побаливал. Мало того, когда зрение утомлялось от чтения чертежей, глазной нерв начинал невыносимо ныть.
– Думаю, – продолжала Рейни, – у Клиффорда вообще очень много обязанностей. Он светский человек, и его повсюду приглашают. Многие мои подруги знакомы с Клиффордом, и, вероятно, ему даже приходится общаться с такими красавицами блондинками, как… Лилиан Фитцборн. Как ты думаешь?
Рейни нервно рассмеялась, но Арману было не до смеха. Он понимал, что ее смех – это смех сквозь слезы. С одной стороны ее мучила гордость, а с другой – готовность пойти на любое унижение, лишь бы встретиться с Клиффордом. Но она бы никогда не перенесла того, что Клиффорд встречается с другой девушкой.
Лоб Армана покрылся испариной. Нужно было что-то предпринять. Нельзя допустить, чтобы ее унизили.
Вдруг Рейни заметила, как он бледен.
– У тебя болит голова? – спросила она. – Бедненький Арман, ты совсем больной.
Он достал из кармана темные очки и надел их.
– Просто солнце режет глаза, – поспешно проговорил он. – А теперь, извини, мне пора домой…
Он сказал, что заедет за ней на своем маленьком «рено» в семь вечера, а теперь они вместе пойдут к ее матери и попросят разрешения съездить в Канны.
Она по-дружески взяла его под руку, и они вышли из студии. Пройдя по длинному и сырому коридору, куда никогда не заглядывало солнце, они оказались в крыле замка, принадлежащем графине. Здесь было светло и уютно.
Рейни так нежно держала Армана под руку, что он едва сдержался, чтобы не заключить ее в свои объятия и не прильнуть к ее губам долгим поцелуем. От желания у него даже закружилась голова.
Нужно было как-то ободрить Рейни.
– Наверное, у мистера Калвера просто руки не доходят до частной корреспонденции, – пробормотал Арман. – Может быть, уже завтра ты получишь от него письмо…
– Но в нем не будет таких прекрасных слов, которые написал бы ты! – воскликнула Рейни. – Я запомню их на всю жизнь… Клиффу не помешало бы взять у тебя несколько уроков изящной словесности, – улыбнулась она.
– Избави Бог! – в сердцах вырвалось у Армана.
Рейни отстранилась и с удивлением взглянула на него.
По широкой дубовой лестнице они поднялись в будуар миссис Оливент. Из ее окон открывался замечательный вид на поместье Шани. Этот вид был знаком Рейни с детства, но теперь она его почти ненавидела – потому что им не мог насладиться Клиффорд.
Рейни чувствовала, что сегодня вечером должно произойти нечто такое, что снова наполнит ее жизнь радостью и смыслом. Она игриво тормошила Армана, называла его букой и корила за то, что он куксится.
Они застали миссис Оливент сидящей за туалетным столиком и читающей письмо. Как можно более равнодушным тоном Арман попросил у нее позволения взять Рейни в Канны – поужинать и сходить в кино. Роза Оливент подняла голову и удивленно посмотрела на молодых людей. Не то чтобы она рассердилась, но удивилась – без сомнения. Дело в том, что с тех пор, как они поселились в Шани, Рейни категорически отвергала все приглашения знакомых.
– Если Рейни согласна – ради Бога, – пробормотала она.
Девушка опустила глаза, а ее щеки слегка заалели. Наметанный взгляд матери сразу отметил, что дочь чем-то взволнована.
– У тебя что, жар? – поинтересовалась миссис Оливент. – Может быть, ты перегрелась на солнце?
– Нет, мама, – помотала головой Рейни.
– А как дела с портретом?
– Ничего не получилось, – поспешно вставил Арман. – Завтра начнем заново.
– Ну ладно, – задумчиво проговорила миссис Оливент, – я передам бабушке, что сегодня вас не будет. У нее мигрень, она спит и не выйдет к обеду.
– Пока ты приедешь, я успею принять ванну и переодеться, Арман, – сказала Рейни.
Он кивнул и оставил мать и дочь наедине друг с другом. Мысль о том, что ему предстоит отужинать вместе с Рейни, наполняла душу Армана бурным восторгом, однако он прекрасно умел держать себя в руках.
Когда Арман вышел, миссис Оливент пристально взглянула на дочь и сказала:
– Надеюсь, ты понимаешь, что этот молодой человек безумно в тебя влюблен?
– Чепуха, мамочка, – с обычным смехом отмахнулась Рейни. – По-твоему, каждый молодой человек должен влюбиться в меня, как только увидит.
– Если не веришь, спроси бабушку.
– Бабушка тоже так считает. Вы во всех видите ухажеров и не верите в обыкновенную дружбу.
– Ну-ну, рассказывай! – усмехнулась мать.
– Арман любит только свою работу, – сказала Рейни. – Больше его ничего не интересует.
– А с чего это ты вдруг согласилась принять его приглашение? Я, конечно, очень рада, но до сегодняшнего дня ты все дулась и капризничала.
Рейни нахмурилась. Мать всегда отличалась редкой способностью отпускать бестактные и совершенно не смешные шутки.
Рейни молча вышла из спальни матери и, разыскав служанку, распорядилась приготовить ванну. Сегодня она не хотела ссориться с матерью. Несмотря на угрызения совести, единственной целью Рейни было во что бы то ни стало созвониться с Клиффом. Она не могла дождаться минуты, когда наконец наберет его лондонский номер. Только бы застать его в офисе!
Пусть она поступает не слишком умно. Зато она узнает, почему Клиффорд не пишет.
11
Между тем Арман был на пути в Канны. Вот уже два года он снимал комнату на тихой улочке неподалеку от рынка.
Его встречала домовладелица мамам Турвилль. В этой толстухе были неисчерпаемые запасы материнства. Вдова лет семидесяти, она обладала огромным бюстом и не менее огромным животом. Обычно она наряжалась в черное платье тридцатилетней давности, довоенного фасона, единственным украшением которого была громадная золотая брошь. Ее прическа походила на пирамиду, сложенную из сарделек. Причем сардельки были какого-то прискорбно серого цвета. Под носом у нее топорщились черные усики, а глаза были словно бусинки. Громоподобным басом она призвала девушку Колетт, «прислугу за все», которая явилась, чтобы прислуживать господину Арману. Наградой за рабскую преданность, которую Колетт питала к Арману, были ежедневные «с добрым утром» и «добрый вечер». Арман казался ей сказочно добрым, и она преклонялась перед ним. Мадам Турвилль тоже обожала Армана, но с материнской строгостью. Главной ее заботой было, чтобы он всегда был сытно накормлен и уютно устроен. Мадам чрезвычайно гордилась, что Арман не меняет ее развалюхи на более достойное помещение, несмотря на то, что получил прибавку к жалованью, а его имя стало часто мелькать в газетах как одного из модных архитекторов. На ее взгляд, он трудился даже слишком много. Свет в его комнате не гас далеко за полночь. Добрая мадам часто ворчала, что ему давно пора жениться, чтобы жена заботилась о его здоровье и гардеробе.
– Для того чтобы иметь кухарку и сиделку, дорогая мадам, не нужно жениться, – отшучивался он.
Турвилль отвечала громким хохотом.
– А для чего же тогда нужно жениться?! – восклицала она и отправлялась на кухню подгонять Колетт.
Колетт нисколько не обижалась: приготовить для Армана поднос с едой было для нее истинным наслаждением.
Сегодня у мадам Турвилль были для Армана новости.
– А знаете, господин Арман, что вас в гостиной дожидается некая молодая особа? Я говорила ей, что когда вы вернетесь домой, то будете очень заняты, но она заупрямилась и стала дожидаться вашего прихода.
– Молодая особа – ко мне? – удивился Арман, пробегая пальцами по своим курчавым каштановым волосам.
Мадам наклонилась и зашептала ему на ухо:
– Это та самая особа, с которой вы давно расстались. Ваша старая подружка. Вот почему я разрешила ей подождать. Понимаю, вам это не очень-то приятно, но что мне было делать?
Арман покраснел и явно смутился. Он сразу догадался, о ком идет речь. У него была всего лишь одна «подружка», с которой он встречался более или менее регулярно. Это, конечно, Ивонн. Они расстались вот уже как полгода – перед самым Рождеством. Он сказал ей, что им не стоит больше встречаться, поскольку она может слишком привязаться к нему. Инстинкт подсказывал Арману, что Ивонн – девушка не для него и у него никогда не хватит духу сделать ей предложение.
Ивонн закатила ему такую душераздирающую сцену, что Арман запомнил ее, наверное, на всю жизнь. У нее были все задатки стопроцентной истерички, и он понимал, что с такой женщиной вряд ли будет счастлив. Иногда ей удавалось выглядеть привлекательной – веселой и сексуальной, но даже в эти моменты ей не доставало элементарной воспитанности. До утонченной и романтичной Рейни Оливент ей было как до неба. К тому же Ивонн была на три года старше Рейни. У нее были прекрасная фигура, рыжие волосы и вдобавок изумительно белая кожа. Арман несколько раз писал ее портрет. Увы, всякий раз неудачно: Ивонн и минуты не могла высидеть спокойно. В отличие от Рейни, которая позировала, как профессиональная модель, она не обладала благородной сдержанностью и степенностью.