ло и для желтого Интернет-издания, и для Центрального телевидения – конечно, если там захотят осветить проблемы более глобальные, нежели интимная жизнь вымирающей пьяной деревеньки где-нибудь в богом забытом месте.
Катерина подробно записала все сплетни (а может, и не сплетни), которые ходили, и на этом решила закончить. Во-первых, даже если рассказы Синицыной были хотя бы наполовину правдивы, это были большие игры серьезных дядей, в которые Катя лезть не собиралась. Во-вторых, «жена собственника», некая таинственная женщина, имя которой никто не решался произносить вслух, говорят, была совершенно отмороженной стервой и буквально шла по трупам. «Нет более жестокого хозяина, чем бывший раб», – объяснила Синицына Катерине психологию «жены собственника», которую «он поднял из самых низов, так как она работала у него секретаршей». Короче, в этой истории грязи было полно: и тебе неофициальное трудоустройство, и серая зарплата, и склад бывшего молокозавода, который эксплуатируется, находясь в аварийном состоянии. Если сюда подмешать криминальное прошлое (по слухам работников) собственника и его придурковатую жену-мегеру, получался отличный материальчик. Катерина съездила на склад и сделала несколько фотографий, затем добралась до офиса и написала заявление на увольнение (ее до сих пор так и не рассчитали за отработанные дни и даже выставили чудовищные штрафы), и в отделе кадров тоже сделала пару снимков для материала. Дело было сделано, кредит для Синицыной она получила, пришла пора возвращаться домой.
– Возьми! – Катерина протянула Синицыной деньги, полмиллиона рублей, несколько нераспечатанных пачек по 5000 рублей, сразу из банка. – Но я прекрасно понимаю, что ты в любой момент можешь передумать и снова начнешь меня шантажировать. И вот что мне тогда делать?
– Убить меня, – Синицына безмятежно пожала плечами, но деньги не взяла, она закурила и отвернулась. – Положи их на стол, говорят, что передавать деньги из рук в руки – это очень плохая примета.
Катерина едва не рассмеялась, но потом подумала, что если она сейчас начнет веселиться, то все это вполне может закончиться истерикой и нервным срывом. Поэтому она взяла себя в руки и положила пачку денег на стол.
– Так что ты мне ответишь? – Катерина действительно больше всего опасалась, что Синицына теперь начнет ее «доить» постоянно.
– Тебе придется просто мне поверить на слово! – Синицына так к ней и не повернулась, она смотрела куда-то вдаль, сквозь пелену осеннего дождя, который звучно стучал в закрытые окна.
Катерина поняла, что разговор действительно закончен.
– Ну, прощай, тезка! – Катерина подошла к двери. – Будешь уходить, закрой домик, ключи можешь выкинуть или взять с собой, мне без разницы. Все равно я завтра сюда приеду и поменяю все замки. Или сожгу дачу, что более вероятно.
– Удачи и тебе, писательница! – последнее слово Синицына произнесла как ругательство, и Катерина вздрогнула. – В следующий раз, когда тебе снова захочется ярких эмоций, лучше слетай в Турцию, там спокойней.
Катерина молча вышла из домика и вызвала такси.
Конечно, ехать в таком виде на встречу к Ксении она не могла, а уж тем более возвращаться домой сейчас было совершенно невозможно. Катерина заранее забронировала несколько уходовых процедур в известном СПА-салоне – стрижку, макияж, маникюр и педикюр, эпиляцию. А еще ей надо было купить чистые джинсы и свежий свитер. Все ее вещи, взятые с собой в эту «увлекательную» командировку, из-за дешевого порошка и ручной стирки превратились в половые тряпки.
Катерина доехала до «Венеры» и, оставив чемодан с вещами под контролем местных администраторов, на три часа выпала из жизни.
Сначала ее хорошенько отмочили в кедровой бочке, затем при помощи пилингов почистили кожу тела и лица. Пока косметолог мазала ее средствами для восстановления упругости кожи, Катерина даже немного расслабилась и успокоилась.
«Может, это действительно все? – размышляла она, пока ее тело питали полезными веществами. – Какой смысл Синицыной снова меня шантажировать? Я выполнила все ее условия, и она, мне кажется, не такая уж плохая женщина, чтобы загонять меня в угол». Затем ее мысли плавно перетекли в более приятное русло. Катерина размышляла о том, как лучше всего восстановить отношения с Павликом, и о том, что, наверное, все-таки придется родить ему сына. Желания написать новую книгу у Катерины больше не возникало. При одной только мысли, что ей опять придется возвращаться, даже в собственном воображении, ко всему этому кошмару, ей становилось не по себе.
«Ну и ладно. – Катерина уже сидела в кресле, и теперь специалисты занимались ее волосами. – Пусть Павлик оказался прав: не вышло из меня писателя, и что? Разве на этом заканчивается жизнь? Рожу ребенка, буду путешествовать, займусь чем-нибудь еще».
Катерина понимала, что перед беременностью ей придется обследоваться, все-таки возраст у нее не девичий, но даже эта мысль казалась ей более приятной, чем написание новой книги. Катя Данилова больше всего на свете хотела забыть все, что она увидела и узнала, она не хотела не то что писать об умирающей от туберкулеза Синицыной и ее сыне и матери, о Татьяне и ее тоже умирающем сыне Вовке, она вообще больше ничего о них знать не хотела. Никогда.
Еще через полтора часа, когда Катерина уже была приведена в порядок внешне, она снова вызвала такси и доехала до ближайшего торгового центра, где купила себе абсолютно все новое, начиная от нижнего белья и заканчивая обувью. Катерине казалось, что вся ее одежда и обувь буквально пропитались запахом общаги – убойной смесью ароматов быстро заваривающейся вермишели, водки, пива и неизменных вонючих сигарет. Даниловой казалось, что даже руки у нее теперь пахнут этой гадостью. И она позвонила Ксении.
– Я тебе зво́ню, чего не отвечаешь? – начала было Катерина и опешила от своих слов. С каких это пор она начала неправильно ставить ударение в словах?
– Как ты говоришь? – переспросила пораженная до глубины души Ксения. – Это что, шутка такая? Смешно вышло.
Но Катерине было не до смеха, она действительно оговорилась. Катя где-то раньше читала, что окружение очень сильно влияет на сознание человека, на его мировоззрение и уж тем более на то, как он произносит слова. Значит ли это, что она теперь стала, как «они»?
Катерина вцепилась в телефон, на мгновение закрыла глаза, и тут же перед ней предстала разбитая голова парня, она даже почувствовала густой запах крови, а затем и его руки на своей шее.
– Ты что молчишь? – Беленькая была в превосходном настроении. – Вернулась из увлекательного путешествия?
– Да, вернулась, – Катерина попыталась придать своему голосу максимум позитива. – А как твой отпуск? Все прошло хорошо?
– Ой, да какое там! – Ксения рассмеялась. – Давай встретимся через часик в нашем кафе, я все тебе расскажу, а ты мне. Мне жутко интересно узнать, как ты там продержалась это время. Эмоций для книги теперь хватает?
Катерина поймала себя на мысли, что не может больше слышать ее голос, вот просто ни секунды, и прервала звонок. Затем Катя набрала в ватсапе: «Прости, связь плохая, до встречи», – и задумалась. Что с ней происходит? Она уже вырвалась из той жизни, ее отмыли, причесали, на руках свежий маникюр, она в новой одежде, но мыслями она все равно осталась там. На холодном и грязном складе, в комнате без туалета в общежитии, среди отчаянно курящих женщин, которые работают для того, чтобы выжить, и считают копейки. Катя мотнула головой и попыталась прогнать наваждение.
В кафе на Ленина Катерина приехала первой, она взяла меню и прежде всего внимательно изучила цены. Эта ее новая привычка испугала ее больше, чем все другие мысли, вместе взятые.
– Да что со мной происходит? – Катерина дрожащей рукой вытерла лоб, на котором выступила холодная испарина.
Катя совершенно не хотела есть, она заказала себе кофе и штрудель – все-таки кафе позиционировало себя как венское – и повернулась к большому панорамному окну.
– А вот штрудель-то тебе, наверное, есть не стоит! – Неизвестно откуда материализовавшаяся Ксения, обдав Катю запахом французских духов, поцеловала ее в щеку.
– Ты вообще в курсе, что сильно поправилась? – Она изумленно оглядела Катерину с головы до ног. – Ну-ка, встань-ка, я посмотрю на тебя во весь рост.
Катерина дернулась, больше всего ей сейчас хотелось взять стул и заехать этой самодовольной стерве по размалеванному лицу. Катя невероятно четко увидела, как тяжелый кованый стул врезается в миленькое личико подруги, и ее точеный нос ломается, из разбитого рта летят зубы, и кровь льется по подбородку. Она даже услышала хруст сломанной переносицы, а потом наваждение прошло, и Катерина пришла в себя. Ее била нервная дрожь.
– Что ты сказала? – переспросила она у Ксении, растерянно потирая виски.
– Ты бледная. – Ксения отодвинула стул и села за стол. – Ты плохо себя чувствуешь?
Катерине показалось, что в голосе подруги нет искренней заботы, а только удивление и любопытство, и ее это сильно разозлило.
– Я не в цирке, чтобы перед тобой здесь прыгать. – Катерина старалась не сорваться с катушек. – Да, я в курсе, что я немного поправилась, а ты в курсе, что у тебя грудь висит до пупа?
Катерина никогда раньше не позволяла себе ничего подобного. Как воспитанная и интеллигентная женщина, она всегда старалась сглаживать конфликты, а не провоцировать их. Беленькая замерла, она совершенно растерялась и теперь смотрела на подругу с каким-то суеверным ужасом:
– Катя?!
– Пошла я, созвонимся, – надменно произнесла Катерина и ужаснулась сама себе. Словно ее рот теперь жил своей собственной жизнью и совершенно не подчинялся никаким доводам разума. – Вот флешка с тем самым дерьмом, которое было так необходимо твоему Алексею.
Катерина бросила флешку на стол и ушла из кафе под гробовое молчание Ксении Беленькой, ни разу не оглянувшись на остолбеневшую подругу. Зачем она это сделала, Катерина не могла объяснить даже самой себе.