– Мы тоже хотим того же, – заметила Туркестанова. – Поэтому и заказали для вас копию шифра.
Варвара подошла к угловому шкафу и достала оттуда шёлковый мешочек. Развязав шнурки, княжна вытряхнула на ладонь золотую монограмму двух императриц (копию фрейлинского шифра).
Слёзы опять потекли по Ольгиным щекам.
– Спасибо. Вы так добры ко мне!
Фрейлины захлопотали – старались успокоить и развеселить.
– Ну, не все здесь так добры, как вы говорите, есть и исключения, – с насмешкой заметила Туркестанова, – думаю, одна камер-фрейлина даже рада, что рядом с ней не будет больше красивых молодых лиц.
– Бог ей судья, – стараясь сгладить неудачную шутку, вмешалась Роксана. – Итак, Холли! Когда же свадьба?
– Я должна выйти замуж в мае или июне. Свадьба состоится в Лондоне. Мой жених из-за служебных дел не смог больше оставаться здесь. Он уже отплыл в Англию, – объяснила Ольга.
Фрейлины сочувственно заохали:
– Так вы теперь разлучены? Бедняжка!.. – воскликнула Орлова. – Но ничего, время пролетит быстро. Не успеете оглянуться, как пройдет зима, и за вами придёт корабль, который повезёт вас к прекрасному принцу.
– Ах, скорее бы! Сергей только уехал, а я уже скучаю.
Фрейлины наперебой пересказывали свадебные истории, приключившиеся с их знакомыми и родными, и княжна наконец-то успокоилась, а потом и вовсе развеселилась. Они так хохотали, что у Ольги совсем отлегло от сердца и прежние страхи показались ей детскими. Всё хорошо, и мир прекрасен! Время пролетит быстро, и она получит наконец свой приз, а пока будет радоваться жизни и шутить в компании своих замечательных подруг.
Не до шуток было только камер-фрейлине. Чёрт бы побрал эту обязанность вечно подслушивать! Стоя под дверью, Сикорская старалась притушить злость, нахлынувшую на неё после рассказа княжны. Получалось, что Наталья так и не смогла воплотить в жизнь свой план, и её законная добыча только что ускользнула за море. Столько трудов и столько денег! И всё напрасно!.. Две чёрные волны – ненависть и отчаяние – схлестнулись в душе Сикорской. Ей вдруг показалось, что на сердце упал шершавый неподъёмный камень, и даже почудилось, что она вот-вот умрёт. Но ничего не случилось: сердце продолжало биться, глаза видели запертую дверь фрейлинской, а в ушах звенел весёлый смех ненавистной соперницы.
Надо немедленно уйти! Если Наталью обнаружат, к отчаянию добавится ещё и чувство унижения. Ступая на цыпочках, камер-фрейлина прошла по коридору, а повернув за угол, побежала. Только оказавшись в спасительной тиши своей комнаты, она задумалась. Сикорская вновь вспомнила рассказ соперницы: князь Сергей уехал, назначив дату свадьбы.
Теперь Курский уже не решится взять назад данное слово. Помолвку может расторгнуть лишь семья девушки, да и то, если на это есть серьёзные основания. Пришлось признать, что Курский потерян окончательно… Зачем только Наталья связалась с восковой куклой? Сразу надо было действовать наверняка! А теперь не будет ни титула, ни имения, ни богатства. Всё это мог дать только брак с князем.
«Но почему? Неужто я проклята, раз мне всегда не везёт?» – терзалась Сикорская.
Признав своё поражение, она подошла к кровати и достала из-под перины завернутую в оборку восковую куклу и серебряный флакончик.
«Выбросить, что ли? – прикинула Наталья. – Всё равно толку ни от куклы, ни от заговорённой воды теперь уже не будет».
И вдруг в памяти всплыла фраза, сказанная Татариновой. Ведь сейчас можно сменить объект приворота. А если так, то ещё не всё потеряно – нужно просто найти другого жениха. Разве мало при дворе неженатых богатеев? Кому вообще сдался этот Курский? Просто Наталья ненадолго поддалась иллюзиям, а потом чувству мести. Это и погубило весь план. Нужно трезво выбрать «мишень» и руководствоваться одним лишь разумом. Жених должен отвечать самым простым требованиям: быть титулованным, богатым и холостым.
Наталья повеселела. Как хорошо, что она ещё не успела истратить содержимое флакона. В приёмной императрицы как раз сейчас сидели двое мужчин, и, что самое интересное, оба они были князьями, богатеями и холостяками. Правда, про министра Голицына ходили упорные слухи, что тот предпочитает мужчин, но это Сикорскую не волновало. Она, вообще-то, не собиралась лезть в личную жизнь мужа, достаточно того, что он даст ей титул и деньги. Камер-фрейлина повертела в руках флакон, потом сунула его за корсаж и отправилась в приёмную.
«Кого удастся напоить, того и выберу, – решила она, – хотя Ресовский моложе и красивее. Но не стану же я требовать от судьбы слишком многого».
Наталья уже направилась к выходу, когда вспомнила о восковой кукле. Можно было её растопить, бросить в огонь или утопить в чёрной воде ещё не замерзшей Невы, но желание досадить сопернице пересилило. Пусть кукла всё так же лежит в её постели, пусть Курского мучают мысли о фрейлине Сикорской, а его невеста пусть страдает, не понимая причин метаний своего жениха. Злобно хмыкнув, камер-фрейлина спрятала куклу под перину и отправилась воплощать свой новый замысел в жизнь.
В приёмной императрицы она застала одного князя Ресовского, аудиенция министра просвещения, по-видимому, затянулась.
– Его высокопревосходительство ещё не вышел?
– Нет! – отозвался Ресовский, и Наталья уловила нотки раздражения в его голосе.
«Похоже, что этот красавчик не любит собственного начальника, – поняла она, – и к тому же устал. Сейчас самый подходящий момент!»
Сикорская изобразила любезнейшую улыбку и спросила:
– Не изволите ли выпить чаю или кофе? Может быть, принести брусничный морс?
Ресовский поморщился, но её заботу всё-таки принял:
– Воды, если вас не затруднит.
– Конечно, сейчас принесу!
Сикорская метнулась в столовую. Взяв из буфета золочёный богемский бокал, наполнила его водой из графина, а потом добавила в него содержимое маленького флакона. Наталье показалось неприличным нести бокал в руках, и она кинулась искать хотя бы маленький поднос. Круглый, размером со сложенные вмести ладони, тот нашёлся довольно быстро. Камер-фрейлина поспешила в приёмную. К счастью, Ресовский по-прежнему сидел в одиночестве.
– Прошу вас! – провозгласила Сикорская, протягивая князю поднос.
– Благодарю…
Ресовский взял бокал. Наталья не мигая смотрела, как он пьёт. Князь выпил всё и, улыбнувшись, вернул бокал обратно. Сикорская ещё не успела уйти, как дверь кабинета распахнулась, и императрица вместе с Голицыным вышла в приёмную.
– Прошу вас князь, проходите, – обратилась Елизавета Алексеевна к Ресовскому.
Мысленно поздравив себя с таким везением, Наталья кинулась в столовую. Нужно было убрать посуду. Камер-фрейлина протерла бокал носовым платком и убрала его в буфет, а поднос вернула на прежнее место. Все мысли Сикорской были о том, что она всё-таки смогла победить ненавистную княжну Ольгу, отравив этой красотке всю её будущую семейную жизнь.
Глава двадцать перваяСвятая Ксения
11 декабря
Письмо из Италии принесли в дом Черкасских утром, и дворецкий счёл за благо переправить его во дворец княжне Ольге. Новости с озера Комо оказались нерадостными: родным старого князя Курского объявили, что тот безнадежен. Знаменитый доктор Шмитц пообещал больному не более трёх месяцев жизни. Резонно посчитав, что потом семью будет ждать годичный траур, графиня Софи предлагала Черкасским поскорее обвенчать Натали с князем Никитой. Сама она собиралась сделать то же самое в Италии для старшей дочери и наследника Уваровых. В конце письма эта предусмотрительная дама сообщала, что написала устрашающее послание своей свекрови с требованием покинуть наконец свой дом-монастырь и, переехав в столицу, заняться делами внучки. Графиня выражала желание, чтобы её дочь оставалась фрейлиной до замужества и попросила отставки лишь накануне свадьбы.
«Катя с удовольствием всё устроит, а я буду ей помогать», – решила Ольга. Стало грустно, ведь Натали должна была вот-вот обрести своё счастье, а ей самой предстояло ещё ждать и ждать. Из-за таких мыслей проснулась совесть. Как можно завидовать счастью подруги? Стыд и срам!
Стрелки часов приближались к десяти, пора было собираться к выходу императрицы. Горничной во дворце не было, Ольга слишком долго провозилась с причёской и пришла в приёмную последней. Все фрейлины уже собрались. Особняком у окна застыла Сикорская. Она мельком глянула на вошедшую Ольгу и отвернулась. Взгляд её оказался таким злобным, что княжна вдруг вспомнила свой страшный сон и поёжилась. А может быть, всё это ей только кажется, и дело как раз в том, что это сон породил страх?
Ольга поймала себя на том, что не поздоровалась, и поспешила исправить оплошность. Фрейлины дружно ей ответили, и тут же дверь спальни распахнулась, и в приёмной появилась императрица. Сегодня Елизавета Алексеевна выбрала тёмно-лиловое, почти чёрное платье с большим кружевным воротником. Тонкая, как тростинка, она казалась эфемерной – каким-то неземным существом, Ольга суеверно подумала, что зря императрица носит тёмное.
«Лучше, пусть ходит в светлом! Светлое – это радость и надежда, а тёмное – монашество и горе».
Впрочем, кто может быть государыне судьёй? Да и самой Ольге нечего путаться в суевериях. Не станешь думать о плохом – не притянешь к себе беду!
От тяжких мыслей княжну отвлекла императрица, сообщившая, что после завтрака собирается в лавру и хочет взять с собой лишь одну из фрейлин. Взгляд Елизаветы Алексеевны пробежался по лицам присутствовавших дам и остановился на Ольге. Она вгляделась в лицо княжны и, как будто что-то взвесив, сказала:
– Я возьму Холли, а остальные до обеда свободны.
Фрейлины согласно закивали, а государыня прошла в столовую, где её ждал завтрак.
– Поздравляю! – шепнула Ольге княжна Туркестанова. – Её императорское величество ездит на могилы дочерей лишь с очень близкими людьми.
– Подумаешь, какая честь – съездить на кладбище! – заскрежетал за их спинами саркастический голос. – Кому нужна столь почётная обязанность? Мы уж лучше с живыми встречаться будем.