«Господи, помоги мне!» – мысленно попросила княжна и, стараясь не привлекать внимания, потихонечку двинулась вдоль стены к двери.
Как только она выскользнула из зала, то сразу же побежала. Ольга взлетела на антресольный этаж и отодвинула плинтус. Хвала Господу! В углублении лежал ключ. Повернув его в замке, княжна вошла в комнату камер-фрейлины и тихо прикрыла за собой дверь. Сикорская, как видно, торопилась и, уходя, забыла потушить свечу. Ольга осмотрелась по сторонам. Комната оказалась маленькой, из мебели здесь стояли лишь стол со стулом, кровать и два шкафа: большой – для верхней одежды и платьев, и маленький – для белья.
«Где Сикорская прячет куклу? – гадала княжна. Самым простым решением ей показалось белье. – Кукла должна быть небольшой, значит, её легко спрятать под нижними юбками».
Стараясь действовать аккуратно, Ольга перебирала стопки нижних юбок и сорочек, сложенных на полках, но ничего похожего на восковую куклу ей не попалось. Княжна перебрала почти всё и решила поискать в большом шкафу, как вдруг среди старых заношенных нижних юбок, сложенных, как видно, на выброс на самом дне шкафчика, она что-то нащупала. Предмет был холодным. Ольга потянула его к себе и поразилась: она держала в руках серебряный флакончик для духов. Крохотная изящная бутылочка очень подходила к щёткам и расчёскам, попавшимся княжне на глаза в дорожной кладовой. Тогда обергофмейстерина страшно испугалась, заметив, что в ларце с туалетным набором не хватает нескольких вещей. Так вот куда они подевались! Камер-фрейлина Сикорская оказалась обычной воровкой и обкрадывала свою благодетельницу.
«Вот это да! – поразилась Ольга. – И как же теперь поступить? Я не могу пойти к Волконской и сказать, что обыскивала комнату камер-фрейлины и обнаружила ворованную вещь».
Княжна подняла стопку старых юбок и увидела в углу шкафчика кожаный футляр. В нём, плотно прижатые друг к другу, лежали позолоченные вилки.
«Ну и дрянь же эта Сикорская!» – подумала Ольга.
Нужно было что-то делать, но ведь она ещё не нашла то, за чем пришла, – восковую куклу. Княжна оглянулась по сторонам. Её время истекало. Положив стопку юбок на место, она закрыла дверцу маленького шкафа и двинулась к большому. Его Ольга осмотрела быстро – тот был почти пуст, в карманах одежды тоже ничего не было. Оставалось проверить постель. Откинув покрывало и подняв подушки, Ольга принялась шарить под периной. Ей повезло, у самого изголовья она наткнулась на сверток. Кусок измазанной ткани облепил что-то мягкое. Ольга развернула тряпку и увидела маленькую копию человека, обмотанную красной ниткой. На левой стороне груди заляпанной грязью фигурки краснело вырезанное из игральной карты сердечко. В самом его центре зияла дыра.
«Вот она!» – обрадовалась Ольга.
Она положила на место подушки, поправила одеяло и, убедившись, что следов её присутствия не осталось, выбежала в коридор. Спрятав ключ под плинтусом, Ольга проскользнула в свою комнату, засунула восковую фигурку в карман ротонды и, чтобы оправдать в глазах общества нежданную отлучку, взяла со стола как будто бы забытый веер.
Ольга уже почти дошла до лестницы, когда ей под ноги метнулось грациозное белоснежное создание.
«Опять Роза сбежала, теперь весь дворец с ума сойдёт, пока её поймают», – узнав собачку императрицы, расстроилась княжна.
– Роза, иди ко мне, милая! – позвала Ольга.
Собачка с готовностью подбежала и встала на задние лапки.
Ольга взяла левретку на руки, собираясь отнести её вниз, но вдруг дерзкая мысль изменила её планы.
«Если запереть собачку в комнате Сикорской, все посчитают, что Роза сама туда случайно забежала, а камер-фрейлина этого не заметила. Придётся охране открывать дверь запасным ключом. Главное, чтобы Роза громко лаяла и сидела в шкафу на нужной полке».
Княжна вновь открыла комнату Сикорской и посадила собачку на стопку заношенных нижних юбок, прикрывающих ворованные сокровища.
– Шуми громче, моя хорошая, – попросила Ольга и захлопнула дверцу шкафа.
Выполняя её просьбу, Роза залилась громким лаем, а княжна, заперев комнату соперницы, поспешила на бал. Как только её шаги затихли на лестнице, из-за угла коридора показалась Орлова. Заслышав лай собачки, она усмехнулась.
«Вот молодец, девочка, – оценила Агата Андреевна. – Такой подарок нам сделала!»
Ольга не зря посадила левретку императрицы в комнату соперницы, это могло означать лишь одно: княжна нашла там краденые вещи. Теперь осталось подготовить финал, а для этого Орловой требовался человек, танцующий сейчас на балу этажом ниже. Для блестящего, а главное, своевременного завершения этой драмы ей требовался граф Кочубей. Им оставалось лишь одержать победу.
Глава двадцать третьяИзгнание камер-фрейлины
Наталья праздновала победу. Конечно, кроме Ресовского, её более никто не пригласил, но и этого было достаточно. Главное, что она окончательно убедилась в действии приворотного зелья. Танцуя, князь был так разговорчив, даже пытался рассказать Наталье о службе и родовитых предках. Ресовский, оказывается, недавно унаследовал состояние отца, а за год до этого получил огромное наследство деда со стороны матери. Князь хвастался, что уже стал правой рукой могущественного обер-прокурора Святейшего синода и министра просвещения Голицына, а с тем по влиянию мог тягаться лишь кузен Аракчеев.
В ответ Сикорская решила взять быка за рога и повела себя абсолютно недвусмысленно. Танцуя, она старалась задеть кавалера бедром и со значением пожимала ему руку. Ресовский томно улыбался, но огонёк страсти в его глазах так и не вспыхнул, так что Наталья и не поняла, оценил ли князь её посылы.
Слабая здоровьем императрица после нескольких танцев покинула бал, разрешив своим фрейлинам остаться. С ней ушли только Струдза и Орлова, княжны Черкасская и Туркестанова танцевали, так что наблюдать за камер-фрейлиной было некому, и Наталья решила этим воспользоваться.
«Нужно поговорить с Ресовским напрямую. Приворот уже сделан, так что деваться ему некуда. Пусть даст прямой ответ».
Сикорская оглянулась по сторонам. Объект своего вожделения она обнаружила рядом с министром просвещения. Нарушить их разговор камер-фрейлина не решилась. Но если подойти поближе, можно дождаться удобного момента и отозвать Ресовского в сторонку. Наталья пробралась вдоль стены, встала за колонной и, стараясь определить, о чём идет разговор, занялась привычным делом – стала подслушивать. Но ничего интересного она не узнала, разговор оказался обычным торгом двух помещиков:
– Продай мне твоего Тимоху, Жан, – предлагал министр, – и тогда проси всё, что хочешь.
– Пока не могу, Александр Николаевич, погодите хоть годок, – возражал Ресовский.
– За год я другого, ещё лучше, найду, – не соглашался Голицын, – а ты многие возможности упустишь.
– Надеюсь, что ваше высокопревосходительство довольны моей работой на ниве просвещения? Прежде от вас нареканий не было, – явно обиделся Ресовский.
– Пока доволен, – буркнул Голицын, и камер-фрейлина услышала стук каблуков, а потом увидела обер-прокурора, идущего к выходу из зала.
Сикорская замерла. Какой удачный случай: нужно лишь чуть-чуть подождать, а потом выйти из-за колонны. Главное, чтобы Ресовский не отправился вслед за своим начальником. Но, к её радости, князь стоял на месте. Похоже, что мысли его были невеселыми: из-за колонны долетел тихий вздох. Наконец камер-фрейлина решила, что уже можно показаться, и, выйдя из своего убежища, весело произнесла:
– Ваша светлость, разве на таком прекрасном балу можно печалиться?
Ресовский поднял голову и жёстко глянул на беспардонную нахалку, посмевшую нарушить его уединение, но, увидев, что это Сикорская, улыбнулся.
– Я не опечален, а озабочен, – ответил он, – начальник, похоже, не очень мною доволен. Мне следует внести изменения в своё поведение.
Сикорская чётко слышала, что министр сказал князю прямо противоположное, но промолчала. К чему доискиваться правды? Она пришла сюда не за этим. Наталья задумала додавить свою жертву.
– Князь, мне кажется, мы с вами в последнее время подружились, – заметила она.
– Я тоже так считаю, сударыня, – подтвердил Ресовский.
– Поэтому я хотела бы как с другом поделиться с вами своими мыслями.
– Рад выслушать, а если смогу, то и помочь, – галантно отозвался собеседник.
– Вы, возможно, не знаете, но я – кузина Аракчеева. Это он предоставил мне место камер-фрейлины. А матушка Алексея Андреевича, которая приходится мне родной тёткой, спит и видит удачно выдать меня замуж. Приданое у меня не слишком большое: пять тысяч серебром. Однако, как говорит моя тётя, наши родственные связи стоят гораздо больше. Помогите мне выбрать достойного человека. Моя должность позволяет служить при дворе и после замужества, а это не только доход, но и влияние.
– Ну, какое же влияние может быть рядом с императрицей, когда муж её давно игнорирует? – скептически заметил Ресовский, и камер-фрейлина с радостью осознала, что он не отверг её предложение сразу, а как будто бы оценивает его.
– Нет, ваша светлость, вы не правы: буквально на днях произошёл перелом в их отношениях. Императрица прислала Софи – государевой дочке от Нарышкиной – свой портрет и благословение. Александр Павлович был так тронут, что теперь очень любезен с женой. Вы видели, как нежно он себя вёл сегодня?
– Да, это все заметили, но я не знал, в чём причина сей разительной перемены, – отозвался Ресовский, – а дело, оказывается, в такой ерунде… Мудрый шаг. Не подозревал, что императрица так умна.
Камер-фрейлина прекрасно знала, что Елизавета Алексеевна сделала этот жест по доброте душевной, но говорить об этом не стала. Зачем обсуждать других, пусть и августейших особ, когда не решены собственные дела? Сикорская вгляделась в лицо князя и спросила:
– Ну, как, поможете мне с выбором?
– Я подумаю и сообщу вам своё мнение, – ответил Ресовский. – Я уверен, что мы подберём для вас подходящий вариант. А сейчас позвольте откланяться. Я вижу, что мой начальник собирается уезжать. Пойду провожу его.