Это не огурцы – это химическое оружие массового поражения! Как можно есть эту ядерную смесь?
Но голод, как говорится, не тетка. Продолжаю жевать, запивая водой из чайника. Интересно, все ли деревенские заготовки такие «термоядерные» или это особый талант Нины?
После «ужина» из огурцов я решаю изучить документы, которые дал мне управляющий. Раскладываю их на столе и пытаюсь разобраться в цифрах. Ферма убыточна, это очевидно. Старое оборудование, устаревшие технологии, низкая производительность. С деловой точки зрения решение очевидно – продать и забыть.
Но почему-то не могу заставить себя достать телефон и позвонить риелторам.
Вспоминаю, как провел остаток дня. После встречи с Ниной пришлось вернуться в бухгалтерию, где меня напоили чаем с пряниками, нет, вот оказывается не такой я и голодный был.
Боже, сто лет не ел таких пряников! Домашние, мягкие, с корицей и медом. Три тетки-бухгалтера смотрели на меня, как на диковинного зверя, и засыпали вопросами про городскую жизнь.
– А правда, что в Москве хлеб в два раза дороже? – спрашивала одна. – А машины там все иномарки? – интересовалась другая. – А девушки все в мини-юбках ходят? – выдавала третья, и остальные хихикали.
Я отвечал машинально, а сам думал о синих глазах и дерзком взгляде царицы телят и телочек.
Почему меня так потянуло с ней поговорить? У меня была Алина – красивая, умная, успешная. Идеальная партия для человека моего круга. И что? Стоило мне заговорить о деревне, как она скривилась, словно я предложил ей переехать в пещеру.
А Нина... Нина смотрела на меня, как на пустое место, и почему-то это интриговало больше, чем восторженные взгляды московских красавиц.
Ладно, хватит. Пора спать. Завтра решу, что делать дальше. Скорее всего, все-таки продам ферму. Это разумно. Это правильно. Это то, чего ждет от меня весь мой прежний мир.
Ложусь в детскую кровать, которая скрипит под моим весом и явно мне мала. За окном стоит такая тишина, какой в Москве не услышишь никогда. Только где-то вдали мычит корова, да сверчки поют свои песни.
Засыпаю и... снится мне коровник.
И Нина в том самом коротком халате. Только во сне все происходит как-то медленно, словно в замедленной съемке. Она поворачивается ко мне, улыбается загадочно, поправляет косу. Халат кажется еще короче, чем наяву, а взгляд – не холодный, а приглашающий.
Она начинает раздеваться, показывая обнаженные плечи и спину, а потом поворачивается и показывает грудь.
Просыпаюсь среди ночи с колотящимся сердцем и понимаю, что дела мои плохи. Очень плохи. Потому что думать о местной работнице в таком ключе – это верх непрофессионализма. И глупости заодно.
Снова пытаюсь заснуть, но не получается. В голове крутятся мысли о ферме, об отце, который всю жизнь вкладывал в нее душу, о Нине с ее вызывающим равнодушием.
К утру засыпаю, и мне снова снятся те же сны. Коровник, сено, девушка с длинной косой, которая смотрит на меня совсем не так, как днем и она совершенно обнаженная, на сене, в лучах яркого солнца. Просыпаюсь с головной болью и пониманием, что один день в деревне превратил мою размеренную жизнь в хаос.
Иду умываться и смотрю на себя в зеркало. Растрепанные волосы, щетина, мешки под глазами. Красавец, нечего сказать.
Интересно, что бы сказала Нина, увидев меня таким? Наверное, усмехнулась бы и съязвила что-нибудь про городских неженок, которые не могут нормально выспаться на обычной кровати.
А еще интересно – она всегда такая колючая или это защитная реакция? Кто-то уже в жизни ее обидел? Судя по выражению ее лица, точно обидел.
Стоп. Какого черта я об этом думаю? Мне нужно сосредоточиться на деловых вопросах, а не на личной жизни местных работников.
Спускаюсь на кухню, снова открываю холодильник в надежде, что там волшебным образом появилась нормальная еда. Но нет – все те же ядерные огурчики от Нины.
Достаю один, откусываю и морщусь. Боже, как можно делать такие концентрированные заготовки? Это же не огурцы, а соленые гранаты!
Но есть хочется, а выбора нет. Жую и думаю: интересно, сама Нина ест такие же огурцы или делает для себя что-то помягче? А может, у нее железный желудок, привыкший к деревенской еде?
И снова мысли возвращаются к ней. К тому, как она работала вилами, как поправляла растрепавшуюся косу, как вызывающе смотрела на меня.
Пока кипит чайник, нахожу в шкафу пакетированный чай и в дальнем углу мешок с сухарями, ну, хоть что-то. Пока мелкими глотками пью чай, пытаясь смыть соленый привкус, понимаю: нужно что-то решать с едой.
Не могу же я питаться одними огурцами. Может, в деревне есть магазин? Или... можно спросить у Нины, где она закупается?
Хотя нет, глупая идея. После вчерашнего разговора она меня и на пушечный выстрел к себе не подпустит. Да и зачем мне вообще с ней общаться?
Я же не собираюсь здесь задерживаться. Максимум неделя – и обратно в Москву, к нормальной жизни.
Но почему-то мысль о возвращении не радует так, как должна была бы. Странно. Очень странно.
Может быть, дело в деревенском воздухе? Или в том, что здесь все напоминает о детстве, когда жизнь была проще? А может быть, дело в паре синих глаз, которые смотрели на меня без капли смущения?
В любом случае сегодня мне предстоит принять решение. Продать ферму или... или что? Остаться? Бросить все и заняться коровами? Это же абсурд!
Но абсурдно это или нет, а мысль эта крутится в голове и никак не хочет уходить. Как и воспоминания о вчерашней встрече в коровнике.
Что вообще со мной происходит?
Глава 5 Нина
Сижу на кухне, обхватив руками горячую кружку с кофе, смотрю в окно, где рассвет ткет розовые и золотые нити в небе. Утро едва началось, а я уже вся на нервах. Сердце колотится, как бешеное, а мысли упрямо возвращаются к этой ночи.
К этому сну. Черт возьми, что за видения мне привиделись…
Никогда мои сны не были такими… такими дикими, такими живыми, что кожа до сих пор пылает, как после ожога. Даже с Вадимом, когда я была влюблена по уши и грезила о нем, все было нежно, как в дешевых романах.
А тут…
Закрываю глаза, и меня уносит обратно в сеновал.
Солнечные лучи пробиваются сквозь щели в досках, золотя пылинки, что танцуют в воздухе. Я лежу на мягком сене, и на мне нет ничего. Абсолютно! Ни платья, ни белья, только голая кожа, горячая, блестящая в теплом свете.
Волосы распущены, струятся по плечам, путаются в сене, а рядом… Марат.
Что? Марат? Реально?
Но он рядом. Его тело, обнаженное, сильное, с широкими плечами и твердыми мышцами, прижимается ко мне так близко, что я чувствую каждый мускул. Его уверенные и наглые руки почти собственнические, скользят по моей спине, ниже, обхватывают бедра.
Пальцы дразнят, лаская внутреннюю сторону бедра, медленно и мучительно подбираясь к тому месту, где я уже вся влажная от желания. Он наклоняется, целует шею, его горячее дыхание посылает волну мурашек по всему телу.
Губы спускаются ниже, к груди, обводят соски языком, и я выгибаюсь, задыхаясь от острого, почти болезненного удовольствия. Он шепчет мое имя, его голос хриплый, я тону в нем.
Пальцы накрывают промежность, а я теку, я до такой степени мокрая, что веду бедрами от нетерпения. А он дразнит, ласкает, пока я не начинаю стонать, цепляясь за его плечи.
Марат устраивается между моих широко раздвинутых ног, а потом он входит в меня. Слишком медленно, слишком глубоко, заполняя целиком, и каждое его движение, твердое, ритмичное, заставляет меня растворяться в этом удовольствии.
Его огромный член пульсирует во мне, руки сжимают мои бедра, губы впиваются в мои, все происходит жадно, яростно. Мир взрывается, и я кричу, пока волны наслаждения уносят меня за грань реальности…
Проснулась, вся мокрая от пота, с сердцем, что колотилось, как молот.
Внизу живота пульсировала такая нестерпимая, сладкая истома, что я не выдержала. Рука скользнула под ночную рубашку, и я, прикусив губу, начала ласкать себя, представляя, что это его пальцы, твердые, знающие, как довести меня до безумия.
Я гладила себя там, где все еще горело от сна, представляя, как он входит в меня снова и снова, и кончила так сильно, что пришлось зажать рот подушкой, чтобы не разбудить всю деревню своим криком.
Даже сейчас, сидя с кофе, я чувствую, как щеки пылают от воспоминаний.
Кофе обжигает губы, но я пью его залпом, надеясь, что горечь выгонит эти мысли. Бесполезно.
Стоит закрыть глаза, и я снова вижу его лицо, искаженное страстью, слышу его хриплый шепот: «Нина…».
– Ты что, совсем спятила? – бурчу себе под нос. – Увидела мужика один раз, и уже крышу снесло? Вроде не шешнадцать.
Но внутри все равно тлеет это проклятое желание. Встаю, подхожу к зеркалу в прихожей. Волосы растрепаны, щеки алые, глаза блестят, как у девчонки, что впервые попробовала запретный плод. Даже во сне этот горожанин сумел меня растревожить!
Быстро заплетаю косу, повязываю косынку. Натягиваю рабочее платье, фартук, резиновые сапоги. Вот она, настоящая Нина – деревенская девка, которая возится с телятами и не разменивается на городских хлыщей.
Но стоит мне вспомнить, как во сне его губы касались моего тела, как его пальцы…
Стоп! Хватит Нина!
Хлопаю себя по щекам, чтобы прийти в себя. Надо работать. Телята не будут ждать, пока я тут тону в своих фантазиях. Физический труд – вот что мне нужно, чтобы выгнать из головы эти безумные картинки.
Выхожу во двор, запираю калитку и вдруг вижу его. Марат идет по улице. Не едет на своей блестящей машине, а пешком, в тех же джинсах, что вчера, только уже сухих, и в простой рубашке.
Волосы взъерошены, будто он и правда плохо спал. Сердце мое снова предает, екает так, что я чуть не роняю ключ. Внизу живота снова тянет сладкой, почти мучительной истомой.
Нет, Нине, только не сейчас, не посреди улицы!
Я делаю вид, что не замечаю его, и шагаю по своей стороне дороги. Но краем глаза вижу, как он оборачивается и замечает меня. Кажется, он хочет что-то сказать, даже открывает рот.