Интересно, что долголетие французов вступает в противоречие с тем фактом, что их рацион известен высоким содержанием насыщенных жиров — в три раза больше, чем в рационе среднестатистических американцев. Но при этом у них намного меньше проблем с сердечно-сосудистой системой. Француженки вообще вторые по продолжительности жизни на планете (их обогнали лишь японки), и они заслуживают особого уважения за это, потому что от 33 до 48 процентов французов (в зависимости от пола) курят. И если вы когда-либо имели удовольствие сидеть рядом с группой девочек-подростков, которые кидают свои сотовые телефоны и сигареты на столик в кафе и начинают щелкать зажигалками еще до того, как сядут, вы в курсе, какой пол ближе к 48 процентам.
Еще одно преимущество французской системы здравоохранения: врачи звонят вам домой и консультируют. Кроме того, в каждом районе есть медсестры, которые приходят на дом, чтобы сделать уколы, сменить повязку или снять швы. (И они тоже звонят, чтобы узнать о вашем самочувствии.) Врачи дают вам свой номер сотового — представьте себе, — вы можете звонить им в экстренных случаях в любое время дня и ночи, и они приедут максимум в течение часа, чтобы проверить, что с вами приключилось. Сумма выписанного рецепта редко составляет более 10 евро, и после родов женщинам не только помогают на дому с ребенком, но им также доступно полное reeducation du perineeii6.
Еще лучше, по крайней мере для меня, что у фармацевтов здесь больше свободы, и мой продает мне любой рецептурный препарат, если нужно, sans ordonnance191, просто потому что я угостил его мороженым. Такая система мне по душе!
* * *
Однако в этой системе есть и свои негативные стороны, пара недостатков (помимо лекарственных средств, которые следует принимать снизу), — с ними я столкнулся, когда мне в Париже пришлось ложиться на операцию.
Во-первых, я не думал, что это будет настолько в духе «сделай сам». Мне дали список вещей, которые я должен принести в клинику: бинты, хирургическую клейкую ленту, обезболивающие, антисептики и марлю. Даже странно, что в списке не оказалось иголок с нитками. Они не просят принести специальную послеоперационную одежду, но если вы застенчивы, советую задуматься об этом. Упакуйте с собой также кусок мыла и полотенце, если планируете принять душ. Хотя чистые простыни, кровать и подушки, надо сказать, все же предоставляются.
Я думал, что не должен ничего делать, кроме как полежать там во время операции, но от меня также ждали, что я сам справлюсь со всеми назначенными лекарствами после нее. Когда я пришел в аптеку с рецептом препарата, разжижающего кровь, фармацевт вручил мне упаковку со шприцами с очень длинными иглами для подкожных инъекций и с брошюрой, где наглядно демонстрировалось, как самому себе делать уколы. Он был очень удивлен, когда я испугался.
Не забываем, что дело происходило во Франции и, конечно, все сотрудники за стойкой, а также другие посетители стали наперебой предлагать мне свои советы. «О, это очень просто. Вообще не сложно. Не бойтесь», — уверяли меня без грамма сочувствия.
Я все-таки смог поставить себе укол, после того как три или четыре раза отводил иглу от живота в последний момент. (Оглядываясь назад, признаю, что если бы мои глаза были открыты, это облегчило бы задачу.) И как только я справился, пришел мой врач и увеличил дозировку — она потребовала иглу вдвое шире и длиннее. И ему было, кажется, совершенно все равно, что я чуть не упал в обморок при демонстрации этого нового шприца для подкожных инъекций.
Манеры французских врачей у постели больного тоже оставляют желать лучшего, скажем прямо. Даже не ждите, что кто-нибудь возьмет вас за руку, посмотрит вам в глаза и скажет: «Не волнуйтесь, все будет хорошо».
Я приковылял в кабинет врача на следующий день после операции на ноге, напряженно опираясь на свою трость. Боль в ноге была стреляющей, и с каждым следующим шагом меня как будто пронзало электротоком. «Вы прямо как старик!» — прокомментировал врач со смехом. Поскольку я и шага не мог ступить, опасаясь рухнуть на пол из-за километра стежков, идущих вниз по моей ноге, я подумал, что было бы неплохо, если бы он проявил сострадание. Но мы платим врачу, чтобы он лечил нас, а не держал за руку. Или делал подкожные инъекции.
* * *
К счастью, мне удалось прожить во Франции уже несколько лет, прежде чем мне впервые понадобилась полномасштабная неотложная медицинская помощь: однажды в пятницу вечером мне показалось, что у меня сердечный приступ. Я собирался пойти на ужин в честь Дня благодарения, который мы, американцы, вынуждены были отмечать в выходные дни, поскольку все должны работать в четверг. (В конце концов, в Париже это всего лишь еще один обычный день. Кстати, чрезвычайно много американцев спрашивали меня, отмечают ли французы День благодарения, что я нахожу странным. Не особо уверен, что кому-то в голову придет в другой стране зачем-то праздновать открытие Америки.)
Весь день у меня в груди появлялась боль и я чувствовал жжение (вот теперь я точно испугался). Опасаясь худшего, я решил, что должен отправиться в госпиталь, в отделение «Скорой помощи», чтобы попрактиковаться там во всех четырнадцати формах французских глаголов, которые я изучал, прежде чем умру. И я, кстати, так и не освоил их в совершенстве до сих пор.
Вскоре после переезда в Париж мой друг Льюис вручил мне небольшую бумажку и посоветовал: «Дэвид, если ты вдруг когда-нибудь попадешь здесь в больницу, говори им: «Отвезите меня в Американский госпиталь». Будучи американцем, я согласился, что, конечно, лучше оказаться среди соотечественников, в нашем собственном госпитале.
К сожалению, наш госпиталь находится в Нёйи-сюр-Сен, дальнем пригороде Парижа. Который к тому же является самым отдаленным районом города от того места, где в основном живут американцы.
Будучи уверенным, что умираю, я сделал то, что и любой нормальный человек в моей ситуации: включил компьютер и в последний раз проверил свою электронную почту. Затем я перешел на сайт Американского госпиталя, чтобы изучить инструкции, и хорошая новость заключалась в том, что там была бесплатная парковка. Ну, это же совсем другое дело, так что смело можно им звонить. Несмотря на то что я был крайне взволнован, ответившая на звонок француженка говорила мягко и спокойно. На размеренном французском она негромко сообщила мне, что я должен приехать как можно скорее.
Но перед тем как повесить трубку, она переменила манеру своей речи, которая стала звучать уже совсем не так мягко, и добавила на безупречном английском: «И мы не общественная больница. Привезите свою чековую книжку. Или наличные».
Я упаковал сумку со всем необходимым, как и свою чековую книжку, и Ромен повез меня через весь Париж. В наилучших обстоятельствах мы доехали бы примерно за полчаса. Но вечером в пятницу никакие расчеты не оправдывались. Наверное, лучше было поехать на метро, но так как я умирал, мне вовсе не улыбалось провести последние несколько часов своей жизни под землей, среди толпы, в душном вагоне.
Плюс у госпиталя парковка-то была бесплатной. Разве может быть у кого-то лучшее предсмертное желание?
С бешено колотящимся сердцем, я не слишком успокаивался при виде плотной пробки, заблокировавшей все полосы, когда мы выехали на бульвар и все вокруг просто остановилось. Автомобили почти касались друг друга, и, будучи истинным парижанином, каждый водитель сигналил, в полной уверенности, что в результате все машины впереди охотно уступят дорогу, чтобы именно он мог проехать.
Затем случилось худшее из возможного в Париже. Я захотел в туалет. Я, безусловно, не желал, чтобы оправдались худшие опасения моей матери — что ее сын появится в отделении неотложки с нижним бельем в самом ужасном состоянии, так что заставил Ромена съехать к тротуару, когда заметил один из автоматических туалетов, и рванул к нему из «Ситроена».
HORS SERVICE192, гласила надпись в сияющем красном круге.
Я запрыгнул обратно в машину, напряженно скрестил ноги, и мы проехали еще несколько кварталов, пока я не заметил следующий. Подбежал к нему. И снова HORS SERVICE. Merde!1"
«Хм, может просто использовать la belle France? Или подождать и найти еще один?» — думал я, исполняя что-то вроде танца агонии на тротуаре. К счастью, в третий раз мне повезло и следующий туалет работал, так что моя мать может спать спокойно.
Когда мы наконец приехали в больницу, я обнаружил, что парковка вовсе не была бесплатной, и почасовой тариф чуть не вызвал у меня полную остановку сердца. Хорошо хоть предупредили привезти с собой чековую книжку. В тот момент у меня действовала частная медицинская страховка одной американской компании. Ромен был очень удивлен, когда я спросил: «Тебе возместят деньги за парковку?»
(И меня еще спрашивают, почему я живу во Франции.)
Из-за моей, доставшейся от матери, бережливости, свойственной истинному янки, мы стали искать место для парковки на улице. Сердечный приступ мог подождать.
Припарковавшись и пройдя в приемный покой, мы сидели в ожидании врача, и Ромен снова удивился, когда увидел висящий на стене прайс-лист клиники, напечатанный большим буквами.
Первый врач, который меня осматривал, как и ожидалось, была американкой, и мы немного поболтали на родном языке, прежде чем она перешла к серьезным вопросам. Ромен, не говорящий по-английски, был весьма изумлен, почему мы смеемся, как старые друзья после долгой разлуки. Французские доктора, видимо, не смеются вместе с пациентами. Только над пациентами.
Врач ушла, а вместо нее пришел француз-медбрат, усадивший меня в кресло и зафиксировавший в нем, что почему-то вызвало ностальгию по Сан-Франциско. (А может, это вся жизнь проносилась перед моими глазами?) Он прикрепил к моему обнаженному торсу и ногам какие-то липкие маленькие штуковины, по непонятным причинам явно хранившиеся в морозилке — вот тут-то я понял, что меня действительно следовало привязать к креслу. После того, как были повернуты какие-то рычажки и прозвучали зуммеры, пришла главный кардиолог. Причем она почти не говорил