В то же время ему нравилось наблюдать за методичными поисками датского эксперта. Это успокаивало. Даже не ее манера обращения с клавиатурой, показавшаяся Гренсу не совсем обычной, а профессионализм. Гренс по-своему утешался, глядя на людей, которые знали или умели то, с чем сам он имел в лучшем случае шапочное знакомство. Это создавало иллюзию защищенности, того, что есть на кого положиться. Заглядывая Бирте через плечо, на заблокированный компьютер, все еще не оставивший попыток сопротивления, Гренс одновременно слушал записи первых допросов, только ставшие доступными на его телефоне.
Самый первый, совсем короткий, с учетом позднего времени, имел скорее форму беседы. Коллега Бирте из Копенгагена хотела подготовить девочку к просмотрам видео, которые планировались уже назавтра, то есть по свежим следам. Отсрочка означала опасность подмены реальных событий их ментальными отражениями и грозила, по мнению инспектора, искажением реальности, в зависимости от эмоционального состояния на момент допроса.
Гренс отрегулировал наушники, чтобы не мешать продолжавшейся на расстоянии вытянутой руки работе с компьютером, но девятилетняя Катрине мало что сказала о записях, будь то по причине шока, страха или просто из нежелания говорить. «Секрет» – вот единственное, что она шептала в ответ на все вопросы. «Секрет» – так сказали папа и мама. Впрочем, этого немногого оказалось достаточно. Гренс прекрасно понимал, о чем шла речь, когда Катрине вспоминала раздевания перед камерой или поглаживания друг друга. Жесткие веревки больно терли кожу, когда Катрине привязывали к креслу.
– Все хорошо?
Бирте смотрела на него озабоченно.
– Все хорошо, комиссар Гренс?
– Да. Слушаю тот кусок, которому, я надеюсь, вы найдете убедительные подтверждения.
– Меня насторожил ваш голос.
– Правда?
– Как будто вам больно.
– Но я ничего не говорил.
– Это так, но вы сидите в метре за моей спиной. Я услышала это затылком.
Эверт Гренс снял наушники. До сих пор он не осознавал, что попал под влияние девятилетней девочки и живет ее жизнью.
Комиссар кивнул на монитор:
– А как у вас дела?
– Продвигаюсь помаленьку.
Пока Бирте искала пути к заблокированному жесткому диску, Гренс открыл первый допрос отчима Катрине. Эта запись уже поступила на его телефон. Оба датских следователя, разделившие сегодняшнюю работу, оказались одинаково эффективны. И пока компьютерный эксперт составляла карту темной стороны цифрового мира, инспектор криминальной полиции разбирался с первыми показаниями.
Если верить механическому голосу, объявлявшему в самом начале, где и когда была сделана запись, Хансена допрашивали в комнате свиданий в тюрьме Вестре Фенгсель в Копенгагене. Содержание беседы напомнило Гренсу все те допросы педофилов, которые проводил он сам или в которых принимал участие на протяжении своей длительной службы. При этом сам отчим педофилом себя, естественно, не считал. И, стремясь всячески это доказать, во всех подробностях описывал настоящих педофилов. Это они были такими омерзительными, такими больными и ненормальными. Они – но только не он.
Следователь: Вы снимали порно с несовершеннолетней девочкой.
Карл Хансен: Никогда этого не делал.
Следователь: Но вы распространяли в Интернете фотографии, на которых были и сами рядом с ней.
Карл Хансен: Где вы видели там мое лицо? Если бы я занимался изготовлением подобного дерьма, то, по крайней мере, не оставлял бы за собой следов.
Следователь: Вы совершали насильственные действия сексуального характера по отношению к ребенку, вашей падчерице.
Карл Хансен: Не я. Но если бы вы только представляли себе, как много таких подонков. Я получил заказ, из Португалии. Он хотел видео, чтобы девочка лежала на матрасе и… нет, больше я вам ничего не скажу. Конечно, я ему отказал.
– Гренс?
Бирте нетерпеливо махнула ему, даже не успев обернуться.
– Кажется… мне удалось туда проникнуть.
Все сразу изменилось. Атмосфера в комнате стала другой: Гренс это почувствовал. Свет стал ярче, запахи острее. Клавиатура застучала громче.
– Я вскрыла жесткий диск, тут две папки с фотографиями.
Она показала на экран с папками:
Bad girl 1 (16 pics) и Bad girl 2 (27 pics)[7].
– Здесь еще один закодированный файл, и в нем намного больше. Но мне нужно время, чтобы его открыть. Поэтому пока будем работать с этими двумя, которые почему-то не закодированы.
– «Плохая девочка»? Вы серьезно?
– Серьезно, Гренс.
Когда Бирте кликнула на папки и их содержимое заполонило экран, стало ясно, как оба родителя направляли процесс, как будто это была занимательная игра. От снимка к снимку все становилось жестче, грубее, грязнее.
Бирте разглядывала комиссара из Швеции, который жил жизнью этой девочки и несколькими часами ранее так красноречиво продемонстрировал свою уязвимость.
– Может, на сегодня достаточно, комиссар Гренс? Вам обязательно смотреть все до конца?
Эверт Гренс с благодарностью встретил ее сочувствующий взгляд.
– Я понял вашу мысль. Это должны делать ваши следователи.
– Не «ваши следователи», Гренс. Это моя работа. Я просидела здесь всю ночь, пока не открыла документы. И теперь мы имеем достаточно, чтобы засадить их обоих за решетку. Распространение – тоже преступление. Но то, что мама с отчимом насильники сами, это еще нужно доказать. До сих пор мы видим только отдельные части тела, но не лица. Где-то должны быть снимки, которые дадут нам больше, я должна их найти. А когда буду уверена, что «родители» надежно заперты и не могут ставить нам палки в колеса, мы приступим к ловле действительно крупной рыбы.
Она постучала пальцем по экрану, как будто преступники сидели там, за стеклом.
– Тех, кого они обслуживали.
Потому что, конечно, это было именно то, чем занимались Хансены.
– Кто делает на этом миллиардные обороты.
Когда в четверть восьмого Бирте разбудила Гренса, прикорнувшего на стуле за ее спиной, беспросветный мрак за окнами сменился серыми рассветными сумерками. Бирте наклонилась к комиссару – достаточно близко, чтобы чувствовать на лице его ровное дыхание, – и слегка потрясла за плечо. В это время она напряженно размышляла над тем, какими из последних своих открытий может с ним поделиться. Что из этого достаточно безопасно для человека, не имеющего сил оставить работу вне досягаемости для личных переживаний.
– Я просмотрела все фотографии и фильмы. Отчим, сам того не подозревая, облегчил нам работу, привязав каждый файл к конкретной дате и часу с минутами. Теперь мы точно знаем время, когда было совершено каждое преступление. С такой информацией нам будет легче добиться обвинительного приговора.
Бирте показала на четыре папки, выстроившиеся в ряд на мониторе.
– Серия из одиннадцати фотографий наглядно демонстрирует, как некий взрослый мужчина принуждал Катрине к оральному сексу. Следующие четырнадцать – как он обливал ее попеременно то горячей, то холодной водой. Еще одно короткое видео – как над ней надругалась женщина… Далее крупный план. Мужчина и…
Гнев.
Приступ внезапного неконтролируемого гнева заставил Бирте закрыть глаза, которые как будто даже изменили цвет.
Голос сорвался.
– Она не плачет, даже на самых страшных фотографиях. Даже во время совокупления она не плачет.
Голос понизился до шепота. Последние слова Бирте Гренс скорее почувствовал, чем услышал:
– Она будет делать это позже, когда вырастет. Плакать… Когда начнет чувствовать собственную сексуальность.
Бирте остановила на Гренсе долгий взгляд.
– Простите.
– Вам не за что извиняться. Весь этот ад…
– Я занималась всем, что только возможно здесь, в этой стране… Преступлениями, я имею в виду. Поначалу все шло хорошо, пока однажды я не увидела ваше лицо, Гренс. Я имею в виду, что привыкла работать одна, а когда увидела вашу реакцию… Я поняла жизнь этой девочки. Именно так, Гренс.
Голос зазвучал увереннее, как будто гнев придавал ему силы.
– Эти люди… Нет, я не могу назвать их таким словом… Эти нелюди… Держатся вместе, перенимают опыт, учатся друг у друга. Все эти чаты, разговоры, на которые я выхожу… Педофилы – это узкий круг, Гренс. Ты пробовал это и это? Нет, так далеко мы пока не зашли. Окей, но когда, как ты думаешь? Думаю, через месяц, когда она созреет. И все время эти психологические расчеты… Проработка, уговоры… Медленное, но верное смещение границ, все дальше и дальше…
Прикосновения, физический контакт – с этим у Гренса всегда были проблемы. Вечные страхи, что он делает не то, что заходит слишком далеко или наоборот… Но сейчас Гренс очень хотел бы знать, что будет более правильным: положить руку на плечо или на предплечье датской коллеге? Может, осторожные объятия? Похоже, Бирте нуждалась в чем-то подобном.
– Это как отчим на первом допросе, – продолжала она. – Все хотел доказать, что он нормальный человек. Вот и там, Гренс, в чатах. Это то, чем они там помимо прочего занимаются, ищут подтверждения своей нормальности. Я не одинок в своем извращенном мире. Но если он или она такие же, как и я, то это не извращение, а норма.
В этот момент Гренс наконец решился.
Он обнял Бирте.
И та не только не увернулась и не отскочила в сторону, но и как будто успокоилась в его объятиях. Гренс вдруг понял, что ею двигало. Что давало Бирте силы день ото дня составлять карты извращенного мира, населенного заблудшими людьми. И когда они смотрели друг на друга, ни слова не говоря, оба думали об одном. Безнаказанное насилие в отношении маленькой девочки будет усугубляться. Эскалация – так это называется.
– Скоро у нас будет все необходимое для суда, Гренс. А потом мы займемся и остальными.
Датский эксперт кликнула на папку в левом углу экрана и открыла ее.
– Не буду показывать все, но на тех фотографиях, что я собрала, девочка одета.