Или на другой фотографии, где аноним прикрывает лицо табличкой «Привет, Катрине!», но за его спиной виднеется выкрашенный в зеленый цвет потолок. Если такой обнаружится в доме кого-нибудь из педофилов, связь между двумя членами банды будет доказана.
Или другой снимок – у Гренса закололо в груди, – где девочка с печальными глазами вынимает из своих волос заколку в виде голубой бабочки и цепляет ее на голову кукле – той самой, которую Гренс позже обнаружит в одной датской квартире. Если эту девочку удастся найти в ходе операции, «бабочка» тоже пополнит копилку улик.
– Эверт?
Просто отойти от стола оказалось недостаточно.
– Все еще ничего?
Бирте не утратила надежды.
– Ничего.
Гренс чуть заметно качнул головой.
– Пока молчит.
Он видел ее отчаяние и понимал ее нетерпение, но сам испытывал несколько иные чувства.
Коллеги-полицейские съехались сюда со всего мира и только и ждали, что прорыва в расследовании. Между тем как шведский комиссар полиции не далее как вчера имел продолжительный телефонный разговор с Питом Хоффманом, когда тот направлялся в город под названием Санта-Мария. И Гренс не узнал старого соратника. Никогда еще Пит Хоффман не был так растерян. Его смятение передалось Гренсу, и сейчас, в одной комнате с иностранными коллегами, комиссару было не по себе. Гренса преследовало чувство, будто он что-то делает не так. Надо бы поговорить с Бирте, выложить ей всю правду, но, с другой стороны, насколько разумно сейчас ее нервировать? Бирте сосредоточена на решении других проблем, на большее ее может не хватить.
Пока она готовила это совещание, принимала и вводила в курс дела каждого участника, Гренс посвятил себя прослушиванию допросов Карла и Дорте Хансенов и их дочери Катрине – семьи, которую разрушили полицейские, потому что иначе не получалось. Именно тогда Гренс впервые кое-что заметил, и эта мысль поразила его как гром среди ясного неба. Голос Хоффмана – насколько отчетливо звучало в нем, что Пит только играет педофила. Гренс и раньше обращал на это внимание, но никогда еще в «новом голосе» лучшего агента шведской полиции не было столько фальши.
Другое дело сам Карл Хансен на записях допросов, где он отрицает все возводимые против него обвинения. Вот там был настоящий педофил. Человек со стороны, прослушав оба варианта, непременно услышал бы диссонирующие нотки в голосе Хоффмана – агент не верил самому себе.
Допросы девочки, мамы и отчима подтвердили впечатление от предварительной беседы, которую Гренс слушал уже в первую ночь после задержания Хансенов. Девочка время от времени выдавала разные неприятные детали, сама не осознавая этого. Похоже, она и в самом деле считала, что так живут все. Что мама, требующая отчета за каждую минуту, которую дочь провела не рядом с ней, – это нормально.
И этот ухмыляющийся «папа». Гренс не видел Хансена на допросах, но вполне отчетливо представлял себе, как это могло выглядеть, – по сотням других подобных «бесед», проведенных им самим либо в его присутствии.
Следователь: У нас есть снимки, ваши и Катрине.
Карл Хансен: Есть, правда?
Следователь: Да, и…
Карл Хансен: Вы там меня видели, точно?
Следователь: Мы видели…
Карл Хансен: Руку, ногу – вы уверены, что это мои? Или где-то мелькнуло и лицо тоже?
Следователь: В общей сложности у нас…
Карл Хансен: В общей сложности у вас против меня ничего нет.
Вот так, и ни грамма сочувствия. Но Гренса больше всего смущало не это, а реакция матери. Та одержимость, с какой она стремилась знать, о чем дочь думает каждую секунду. Владеть девочкой – полностью и безраздельно.
И Дирте Хансен тоже встречала вопросом каждое утверждение следователя. Разве что ее вопросы были иного рода. Как будто, неусыпно наблюдая за дочерью, она рассчитывала взять под контроль и свои мысли и чувства.
Эверт Гренс оторвался от документов, которые, в увеличенном формате, почти полностью покрывали все стены в этой комнате. Пришло время и ему выложить свои материалы, тоже увеличенные и до поры сложенные посередине стола в окружении кофейных чашек и полупустых бутылок с минеральной водой.
Снимок, отправленный Хоффманом с телефона, – последний привет с Калифорнийского побережья. Фотография мужчины, предположительно лидера педофилов. Вид снизу, под углом. Как будто агент лежал на полу, когда нажимал на кнопку микрокамеры, замаскированной под флешку. Объект не совсем в фокусе и освещение оставляет желать лучшего. При этом, несмотря на сильное увеличение до размеров примерно метр на метр, лицо просматривается достаточно отчетливо.
Мужчина под шестьдесят, ненамного моложе самого Гренса, хотя и выглядит не в пример лучше. Четкие линии носа и подбородка, ни морщин, ни жировых складок на загорелой коже. Густые волосы тронуты сединой. В глазах ни намека на усталость, туманящую взгляд Гренса. Остается узнать его имя и домашний адрес, далее собрать вещественные доказательства, арестовать, осудить и упечь за решетку навсегда.
Представив коллегам портрет Оникса, Гренс захотел глотнуть свежего воздуха и направился было к двери, но на полпути остановился. Его телефон зазвонил, и не один комиссар это заметил. Вся комната затаила дыхание.
Все участники совещания сосредоточились на одной-единственной мысли. Потому что входящий сигнал, который при других обстоятельствах сочли бы помехой – ведь во время совещаний мобильники положено отключать, – стал для них знаком надежды. Он предвещал разговор, который мог дать толчок их совместной операции.
– Да?
Все верно. На дисплее высветился один из номеров Пита Хоффмана, действительных только сутки.
– Гренс?
– Да, это я.
Все насторожились, включая Бирте.
– Двоих можно забирать прямо сейчас. Направь местную полицию по адресу, который я тебе перешлю. Двоих – но не того, кто нужен нам в первую очередь.
На заднем плане гул мотора, как будто Пит Хоффман едет в машине.
– Сейчас я преследую лидера. Здесь темно и ни черта не видно, но я…
– Насколько близко?
– У меня трекер.
– Отлично, отлично.
– Но Гренс?
– Что?
– Меня тоже, можно считать, разоблачили.
Эверт Гренс посмотрел на Бирте. Она должна была знать. Она одна из присутствующих в этой комнате. Остальные были уверены, что речь идет о последних файлах, которые нужно дешифровать, об информации, которая может подтвердить вину подозреваемых. Но никак не о неофициальном агенте, который и сам некогда объявлялся в розыск, а теперь был послан в США с фальшивым паспортом по заданию комиссара шведской криминальной полиции и датского IT-эксперта. Вряд ли они рассчитывали на такое.
– Погоди-ка…
Комиссар кивнул Бирте. Та встала и вышла с ним за дверь.
– Подожди, Пит, я только включу динамики.
Гренс нашептывал в телефон, держа его между собой и Бирте.
– Мы слушаем тебя, Пит. Повтори, что ты только что сказал.
– Есть риск, что меня разоблачат. В худшем случае это уже произошло.
Гренс повертел мобильником, выбрал угол оптимальной слышимости.
– Думаю, сейчас мы приближаемся к его дому. Лидер впереди, на велосипеде. Я еду за ним по району плотной застройки. Сейчас он припаркуется, войдет в дом, устроится в дорогом кресле, чтобы посмотреть последнюю запись – и тогда все будет кончено. Он предупредит остальных.
Гренс и Бирте быстро обменялись взглядами.
– Здесь Бирте, Пит.
Датский следователь наклонилась к телефону:
– Я вас поняла, и вы правы. Больше ждать нельзя, я запускаю операцию «Йон Блунд».
Гренс вгляделся в ее лицо. Бирте только что выбрала ту единственную дорогу, по которой ей совсем не хотелось идти. Дала сигнал к атаке, так и не установив личность лидера. Рискуя упустить его, как и остальных с плавающими IT-адресами.
– И еще одно, прежде чем вы отключитесь, – Бирте поднесла телефон ближе и заговорила, отчетливо проговаривая слова, как будто боялась, что Хоффман не расслышит:
– Если вы все-таки до него доберетесь…
– Да?
Теперь Пит ехал медленнее. Судя по гулу мотора, во всяком случае. На последних словах Бирте он еще сбавил скорость.
– Говорите, Бирте, я слушаю.
– Если вам удастся проникнуть в его дом, вы его отпустите.
– Но…
– Жесткий диск – вот все, что нам нужно. Компьютер прежде всего. Вы должны сохранить информацию с жесткого диска. На вашем месте, если бы я оказалась где-нибудь возле его компьютера, в первую очередь стала бы искать NAS[12] или выносные диски. Потом выдернула бы все кабели и убедилась, что оборудование отключено. Но, Хоффман, будьте осторожны. Если он хоть что-нибудь заподозрит – уничтожит все. Закроет на замок и выбросит ключ. Жесткий диск, Хоффман!
Эверт Гренс не забыл, что собирался подышать свежим воздухом, когда ему помешал звонок Хоффмана. Теперь комиссар предпринял еще одну попытку. Прошел по отполированному до блеска каменному полу, открыл пару дверей при помощи карточки – временного удостоверения и вышел за застекленный балкон, где, судя по количеству окурков в консервных банках, собирались все курильщики полицейского управления Копенгагена.
Несколько раз вдохнув и выдохнув свежий воздух, Гренс опустился на одиноко стоявшую деревянную табуретку и оглядел крыши центра датской столицы.
Боже мой, неужели она ничего не расслышала, не поняла?
Из того, что понял и расслышал я.
Хоффмана накачали!
Его голос, интонации, паузы перед каждой репликой, односложные ответы.
Гренс почти не сомневался – Пит Хоффман находился под действием химических препаратов, и довольно сильных.
Комиссар поднялся. Снова сел. Снова поднялся. Смятение мыслей передалось телу.
Рассказать или нет?
Нужно ли Бирте знать, что, пока она с коллегами разрабатывает план полномасштабных боевых действий, ее агент в Калифорнии борется не только с лидером педофилов, но и с наркотиками, которые подтачивают его силы?