Человек на полу улыбался.
– Только потому, что уже… слишком поздно?
Гренс и Бирте вернулись к коллегам, которые, все так же затаив дыхание, не сводили глаз с экранов. Говорить попросту было не о чем.
За время их недолгого отсутствия цифра на табло в верхней части стены, похожая на нумерацию электронной очереди в банке или аптеке, увеличилась: с «тройки» до «семерки» для Соединенных Штатов и с «четверки» до «пятерки» для Европы. Семь арестов в Калифорнии, Флориде, Техасе, Айдахо, Нью-Йорке, Нью-Джерси, Мичигане. Еще пять в Дании, Германии, Бельгии, Швейцарии, Англии. Еще один щиток, в правом верхнем углу, показывал количество спасенных детей. Цифра на нем выросла с семнадцати до двадцати семи.
Пит Хоффман прекратил пинать и кричать. Все равно это ничего не меняло и не могло утолить его ярости. Другое дело пистолет. Он еще раз ткнул дулом в ухмыляющееся лицо, пробурив новую дырку в тонкой коже. Раз уж все равно ничего нельзя сделать. Раз уж не получается наказать его иначе…
Пит и раньше убивал, чтобы выжить. Ты или я. Себя я люблю больше, чем тебя, поэтому выбираю последнее. Но теперь было нечто иное. Убить – чтобы другие получили возможность жить. Так это ощущалось.
Водительское сиденье в машине – идеальный пункт наблюдения за белым штакетником, окруженным ухоженными фруктовыми деревьями. За забором дом, куда уже начали прибывать патрульные машины. Пит дождался, пока женщины в полицейской форме не вывели на свет уличного фонаря тринадцатилетнюю девочку и ее младшего брата. Потом уехал. Той же дорогой, что и приезжал.
С головой, кишащей вполне контролируемыми мыслями. С успокоившимися нервами и управляемым телом. Циркулировавшая в крови химическая смесь наконец потеряла силу.
В прошлый раз, когда Пит преследовал велосипед с закрепленным в батарейном отсеке GPS-трекером, эта дистанция показалась ему очень большой. На самом деле всего ничего. Двадцать шесть километров – небольшая прогулка, если точно знать направление.
Дом на побережье тоже встретил его ярко разрисованными полицейскими машинами. Их здесь было даже больше, чем возле виллы Оникса. Обычные патрульные, чуть дальше фургоны криминалистической экспертизы. А еще дальше, на фоне моря, которое теперь представляло собой сплошную темноту, маячила пара более скромных автомобилей социальной службы.
Его остановили уже перед железными воротами. Долгая дискуссия, тщательная проверка документов на имя Карла Хансена, и вот Пит во дворе, заросшем сорной травой, а минуту спустя на кухне, в обществе высокого человека в гражданской одежде. Где-то здесь он оставил педофилов, называвших себя Мейером и Ленни.
Пит представился офицеру довольно высокого, судя по его поведению, ранга. Сказал, что это он вызвал полицию, и тот кивнул в сторону террасы.
– Мы нашли их там. Связанными, избитыми. Одного с собачьим поводком на шее.
– Возможно. Насколько я помню, именно там они и были, когда я вошел.
– Но звонок поступил от наших коллег из Скандинавии.
– Я растерялся. Не знал, куда звонить.
– Вы Хансен? Карл Хансен?
– Все верно.
– Гражданин Дании?
– Да.
– Случайно заглянули сюда и дошли до самой кухни?
– Я гулял. Там, на скалах. Турист. Здесь просто фантастическое побережье, особенно для того, кто вырос в других условиях. Такое ощущение, что ты один на целом свете. А потом я услышал крик и побежал сюда.
Криминалисты в латексных перчатках и с кисточками, обмакнутыми в похожую на сажу пудру, вежливо намекали, что офицер полиции и Хоффман мешают работать. Пришлось переместиться поближе к панорамному окну с видом на черную бездну. Тому самому, на которое еще несколько часов назад лидер педофилов указывал датскому гостю.
– Крики? Что за крики?
– Как будто… кто-то кричал от боли.
– Но их не просто избили, их страшно избили. Тяжкие телесные повреждения, так бы я это классифицировал.
Офицер полиции смотрел на Хоффмана. В его голосе не слышалось ни тени подозрительности, скорее сдержанное любопытство.
– Думаю, у нас есть все основания говорить о покушении на убийство. Хотя в конце концов ему и удалось остановиться. Лично я истолковал бы это примерно так.
– Возможно.
Теперь настала очередь Хоффмана ждать ответа полицейского.
– Ну а дети? Их вы видели?
Неужели Пит ошибся и то, что он принял за невинное любопытство, было прелюдией к обстоятельному допросу?
– Несмотря на весь этот беспорядок, – начал Хоффман, – насколько я успел заметить, дети все-таки были. И обходились с ними бесчеловечно. Думаю, тот, кто отделал тех двоих, спасал детей. Решил, что им нужна помощь. Звучит разумно, вам не кажется?
Хоффман напрягся, ждал. Наконец офицер соизволил согласиться и последовал кивок.
– Хорошо. Но как полицейский я все-таки должен поставить вопрос о степени насилия. Насколько это избиение было необходимо?
– Оно было необходимо, судя по тому, что я видел. Чтобы обезопасить девочек от дальнейших издевательств. Пока кто-нибудь, вроде меня, не заглянул бы в дом, случайно проходя мимо.
На этот раз прошло не так много времени, прежде чем полицейский пожал плечами.
– Что ж, и это звучит разумно…
Хоффману показалось даже, что мужчина ему подмигнул.
– …что они это заслужили, я имею в виду. И все-таки, для порядка, больше вы там никого не видели? Меня, как вы понимаете, интересует тот, кто это сделал.
– Нет, больше я никого не видел.
– А если мои коллеги с кисточками найдут здесь ваши отпечатки?
– Не удивлюсь. Я ведь был в доме, когда звонил вам.
– Вот ответ, которого я ожидал.
Криминалисты снова закружили угрожающе близко, и Хоффман с полицейским прошли дальше, в глубь дома, вдоль полосатой ленты, сигнализировавшей, что в этом месте все улики уже собраны.
Они приблизились к комнате, где из мебели стояла одна большая кровать, совсем недавно заваленная мягкими игрушками, а на стенах висели полки со специфическим реквизитом. Теперь «игрушки», и те, и эти, валялись на полу, покрытом пятнами засохшей крови.
– Я хотел спросить о девочках, – начал Хоффман.
– Да?
– Они еще здесь?
Он едва решился произнести это, потому что боялся получить ответ, которого не хотел слышать. Ленни и Мейер уже отбыли, каждый в направлении своей тюремной камеры, но позади дома стоял фургон социальной службы.
– Девочки здесь. Их увезут отсюда не раньше, чем они научатся в достаточной степени доверять окружающим. Не стоит торопить события. Мы ждем специалистов.
– Я хотел бы поговорить с девочками.
– Зачем?
– Мы перекинулись парой фраз, когда я был здесь в прошлый раз. Теперь я хотел бы повидать их и убедиться, что все в порядке.
В глубине участка обнаружился небольшой гостевой дом. Две спальни, уютная кухня и гостиная с телевизором и камином. Вид оттуда открывался еще лучше. Пара минут быстрой ходьбы, и Хоффман оказался бы в скалах, на берегу, обрывающемся в черную бездну моря.
Они сидели в доме, на простом диване, две напуганные девочки лет семи. Пит улыбнулся:
– Привет.
Он сразу заговорил по-шведски, обращаясь к той, чьи волосы были забраны в хвост. Это она остановила избиение Ленни.
– Как себя чувствуешь?
Линнея. Она не отвечала, но и не отворачивалась.
Хоффман оставался с девочками, пока социальные работники выжидали время для установления контакта. Время от времени они с Линнеей обменивались взглядами, и Хоффман ловил искорки понимания в глубине ее пустых глаз.
Он сфотографировал ее на мобильный, а позже, прогуливаясь в скалах у моря, отправил снимок Эверту Гренсу, сопроводив коротким комментарием: «Девочка с голубой бабочкой». Он знал, что комиссар поймет.
Какой приятный ветерок. И далеко-далеко в черноте моря – световые конусы проходящих мимо судов. Пит понятия не имел, как долго простоял вот так.
Здесь веяло покоем, но на душе было тревожно, несмотря на то что они взорвали круг педофилов и обезвредили около двадцати самых злостных извращенцев и насильников.
Несмотря на всех спасенных детей, говоривших на разных языках.
Несмотря на то что в конце концов он все-таки встретил Линнею, живую и невредимую.
Всего этого было бы вполне достаточно, чтобы больше ни о чем не тревожиться. Но покоя в душе Пит не чувствовал. Потому что не осталось ни малейшего шанса наказать по заслугам самого жестокого из них, Рона Дж. Тревиса, или Оникса, – создателя и главного организатора всего сообщества. Этот человек остался жив. Хоффман почти выстрелил – прицелился и снял ружье с предохранителя, но… так и не спустил курок. И теперь Тревис – после того как подлечится, наберется сил и выйдет из тюрьмы – постепенно начнет обзаводиться новыми единомышленниками.
Пит Хоффман подобрал плоский камень, который идеально лег в ладонь, и зашвырнул его в черную бездну. Он слышал, как голыш перескакивал со скалы на скалу, пока не упал в воду. Оставалось еще одно дело, прежде чем Пит сядет в машину и покинет эти места, чтобы больше никогда не возвращаться. Он должен позвонить Зофии. Пит понятия не имел, который час дома, все еще спят или дети уже ушли в школу. Просто давно не слышал ее голоса.
Возможно, стоит рассказать Зофии, чем окончилась его миссия. И то, что Линнея нашлась. Но извращенец, который сломал ей жизнь, скоро опять будет на свободе. Так или иначе, исход можно считать благополучным. Хотя и не настолько, насколько хотелось бы.
Что ж, иногда бывает и так.
Три часа спустя
Девочка с голубой бабочкой: это и в самом деле была она. Гренс вглядывался в печальные глаза, прямую линию носа, тонкие губы. Ямочки на щеках в точности такие, как на фотографиях трехлетней давности. Все на месте. Она даже стояла так, как тогда. Правая нога прямая, левая чуть согнута, руки опущены. Линнея из Стокгольма, теперь уже семилетняя, похороненная когда-то в пустом гробу.
Гренс зевнул, потянулся, впервые за долгое время почувствовал нечто, отдаленно напоминающее покой. Ему нравилось сидеть здесь, вдали от мигающих экранов и дотошных полицейских начальников, и смотреть на крыши Копенгагена с узкого балкона, где осенний ветер холодил лицо, заставляя забыть о боли.