У московской журналистки, судя по всему, жизнь тоже складывалась с переменным успехом. И глупо было винить ее в том, что она пытается как-то устроиться, пусть даже и через такого (вот ведь зараза, аж, лоснится весь!) партнера. Называть мужчину с телефонной заставки Вариным любовником Егору было противно. Тот был заметно старше, и его рука на ее худеньком плечике смотрелась отвратительно и пошло.
Егор сунул телефон в карман, надел перчатки и снова с тоской посмотрел в сторону острова.
То, как она прильнула к этому типу, как склонила голову... Этот смущенный взгляд и робкая улыбка...
Столетов несколько раз быстро моргнул, стряхивая налипшие снежинки. Нет, Варвара не из тех ушлых дамочек, которым все равно, под кого ложиться ради своих целей. Что-то все-таки отличало ее от других, но что, Егор пока не мог себе объяснить.
А что, если все же она искусно врала и пыталась обвести его вокруг пальца? Но зачем?
Какая теперь разница?
– Есть разница! – перебил он сам себя. – Даже между в стельку пьяным и пьяным вдрызг разница есть. А тут женщина... журналистка. Творческий человек.
Творческие люди в понимании Егора были очень своеобразными существами. У себя в клинике он уже успел насмотреться на них с разных ракурсов не только внешне, но и, так сказать, изнутри. Внутренности, разумеется, у всего рода человеческого одинаковые – кости, кровь, мышцы, а вот наполнение разное. Поди, разберись! Мило улыбается человек, а в душе у него грязь и копоть. Или плачет, ругается, а в глаза заглянешь – любовь, как нерв оголенный.
«Какая же ты, Варвара? И почему мне так важно стало это знать?»
Вот еще каких-то несколько часов назад хотелось уехать, заняться собственной жизнью, расставить все по местам. Потому что тумблер уже перещелкнул, и направление стало понятно. Но стоит только подумать, что больше не увидишь ее, и все... тягучая, вязкая масса сковывает руки и ноги, будто желая навсегда приклеить его к этому безлюдному месту.
Первый шаг дался с трудом. Правая лыжа наехала концом на левую, и Егор в нетерпении оттолкнулся палками.
«Дурная голова ногам покою не дает...» – крутилось в голове.
Сжав челюсти и издавая глухое «ух», Егор направился к Сладкому. Чтобы отдать телефон. Чтобы сказать, что... чтобы просто увидеть ее...
По пути ему пришлось расстегнуть куртку – стало так жарко, будто и не зима была вокруг, а лето. Он остановился, чтобы перевести дыхание и слизнуть выступивший над губой пот. Подождал, когда немного успокоится сердце и пройдет дрожь в руках. Ладони внутри перчаток зудели от напряжения.
«Как подросток, ей-богу...»
Лыжное снаряжение Егор оставил на пригорке, где и в прошлый раз. Над местом, где находились деревянные мостки, теперь торчал только кривой поручень, все остальное покоилось под снегом. Столетов поднялся и сразу же пошел к бабке Любе, на ходу пытаясь придумать и обосновать цель своего визита. Собственно, ему и так было, за что благодарить хозяйку дома – черный пес креп прямо на глазах. Возможно, ему просто нужно было отоспаться в тепле и нормально поесть, но не убудет ведь от него, Егора, если он скажет простое человеческое спасибо.
Он старательно отряхнул снег, нарочито громко бухая ногами о половицы крыльца, чтобы те, кто в доме, услышали его. Если Варвара сейчас у Любы – а это вполне может быть – то... Егор коротко выдохнул и вошел в сени.
– Можно? – приоткрыв на пару сантиметров дверь в жилую часть, он нетерпеливо сжал простую пластиковую ручку.
– Дома я, дома! Проходь! Кто это там такой вежливый?
В лицо ударило сытным теплым ароматом, от которого заурчал желудок и во рту скопилась горьковатая слюна.
– Извините за беспокойство. Мне надо... – Столетов огляделся и сразу же понял, что Варвары здесь нет.
– А, узнала я вас, – бабка Люба сняла очки, а затем, прикусив дужку, уставилась на Егора. – Слушаю.
Столетов снял шапку и пригладил волосы.
– Я по делу.
– А ко мне за глупостями и не ходят, – усмехнулась Люба. – Чегой?
Сунув руку в карман, Егор сжал телефон журналистки, но наружу его не вытащил.
– Мне бы Варвару... – произнес он с легкой хрипотцой. – Кое-что спросить. То есть, передать... Она... мы...
Бабка Люба медленно кивала и не сводила с него глаз. Егор уже готов был или сквозь землю провалиться, или убраться восвояси, лишь бы не стоять перед ней с видом нашкодившего школьника. Хоть бы вопрос задала какой! Что ей там журналистка наговорила про ночь в Прохоровке и свои приключения на озере? Если как Ермоленко, то тут уж лучше молчать. Да и вообще, лучше молчать, а то полезут все эти ненужные подробности, а за ними, глядишь, и сплетни. Ему-то что, он мужик, на него, где сядешь, там и слезешь...
– Вот черт, – брякнул он в ответ на лезущие в голову двусмысленности.
– Только пришел, а уже черта поминаешь, – покачала головой Люба. – Как пес-то твой? Живой?
– Живой, спасибо. Никогда бы не подумал, что собака станет эдакую гадость пить. Ну, то есть, – Егор оттер испарину на лбу, – я имею в виду, что для пса эта ваша настойка, наверное, так себе угощение.
– Жить захочешь и не такую дрянь выпьешь. Главное ведь, чтобы из добрых рук. Ты проходи, проходи, мил человек, – указала она на табурет около стола. – Чайку, может, али пирогов?
– Мне бы Варвару... – упрямо пробормотал Егор и дернул подбородком.
Егора неприятно кольнуло. Люба не сводила глаз с его лица, и его это тоже раздражало.
– Понятно.
– Так если понятно, можно ее туточки обождать. Или на словах что передать? – бабка Люба достала картонную коробку и поставила ее на стол перед собой. Сунув руки внутрь, она зашуршала, а затем стала доставать крупные янтарные луковицы и внимательно разглядывать их со всех сторон.
– Да нет, я, пожалуй, пойду. – Егор потоптался на пороге прежде, чем спросить: – А к Ермоленко зачем пошла? Неужели про тюрьму писать будет?
– Вроде того... – уклончиво ответила Люба и отложила луковку с двумя вылезшими зелеными стрелками. – Работа у нее такая. Вот и тут – вести с полей!
– Какие вести? – не понял Егор.
– Это у нас раньше в газетах и на радио первая рубрика была. Куда ни глянь, везде эти самые вести с полей.
Столетов сжал шапку в кулаке и взялся за дверную ручку.
– Пойду я...
Люба посмотрела на него поверх очков долгим изучающим взглядом, и на лице ее возникло какое-то странное выражение – смесь недоверия и легкого испуга.
– Где-то я тебя видела...
От этой ее фразы Егор остолбенел.
«Похоже, бабка-то не в себе... Ну его к лешему!» – подумал он и толкнул дверь.
В этот момент в сенях раздался какой-то шум, и уже через мгновение в грудь Столетова уткнулось нечто пыхтящее и обвязанное толстенным шерстяным платком.
Эта женщина в окне... (в огне, во мне...) Нужное подчеркнуть
– И-извините, – Столетов посторонился, пропуская мимо себя нового гостя, от которого несло крепким морозцем и... Ноздри Егора уловили едва слышный аромат.
«Показалось», – подумал он, но задержался в дверях, не в силах оторвать взгляд от заиндевевшего платка.
– Всем здрасьте! – поздоровался гость голосом Варвары, и теперь-то уж Столетов совершенно убежденный, но обескураженный, прикрыл дверь. – Здра... – Варвара развернулась всем своим необъятным новым телом и уставилась на Егора.
Выбившиеся темные пряди еще не успели оттаять и обрамляли ее лицо тонкой, узорчатой белой паутиной. Щеки покраснели и стали похожи на августовские наливные яблоки. За секунду узнавания ее искрящиеся глаза успели чуть сузиться, а зрачки, наоборот, увеличиться.
– Вы? – выдохнула она и, вцепившись в платок, с заметным усилием стала разматывать его вокруг шеи. – Уходите уже? Всего доброго!
Столетов дернулся от ее тона и сквозившего в голосе раздражения. Вот вроде ничего обидного не сказала, а ощущение, словно послала. Причем так четко, что переспрашивать адрес уже не хотелось. Вот тебе и трепетная девушка, творческий человек и журналистка. И все же, несмотря на ее холодность в прямом и переносном смысле, Егор едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Вид у Варвары и правда был сногсшибательный.
– Тебя не узнать, – сказал он и привалился плечом к стене.
Щеки Вари, кажется, стали еще краснее.
– Бабушка Люба, – демонстративно обратилась она к хозяйке. – Я к вам на минуточку!
Люба поправила съехавшие на кончик носа очки и перевела недоуменный взгляд со Столетова на Варвару и обратно.
– Так, понятно... на минуточку, значит... А я думала, что ты мне все расскажешь. Что да как.
Варвара расстегнула верхние пуговицы на тулупе и помахала ладонями перед лицом:
– Господи, жарко-то как! Конечно, я все расскажу, только когда посторонние уйдут.
Столетов склонил голову к плечу и с интересом посмотрел на девушку. Изменения в ее поведении были столь очевидны, что невольно подумалось о том, что все это наиграно и делается исключительно для того, чтобы подтвердить легенду их недолгого и уж, конечно, не близкого знакомства. К чему были эти сложности, Егор не понимал, но в целом, особой проблемы не ощущал.
– Какой же он посторонний, Варвара! – вступилась за него Люба. – Он вообще-то к тебе пришел, – усмехнулась она и кивнула Столетову: чего, мол, стоишь? чего молчишь? вот она – твоя пропажа!
– А чего ему от меня надо? – пробормотала Варя куда-то в сторону.
Столетов достал телефон и сжал его в горячей ладони.
Варвара стояла к нему спиной, и в отражении бабкиного серванта Егор видел, как в волнении она покусывает нижнюю губу.
– На вот, телефон твой нашел, – сообщил он, разглядывая натекшую лужицу вокруг ее валенок.
Варвара обернулась, и лицо ее просияло. Длилось это ровно секунду. Следом из недр толстого рукава появилось тонкое запястье и протянутая ладонь.
– Благодарю вас, господин Столетов, – дрогнувшим голосом произнесла она, старательно избегая его взгляда. – Не ожидала от вас. Собственно, я и без него как-то...