— Да не эту, козел, другую!
Жирдяй снова поднял шест, замахнулся им, как топором. Я отпрянула, уповая на то, что онемение пройдет еще не скоро, и шест вонзился в траву прямо передо мной.
— Голову не трогай! — заорал Пиццерожий. — Говорю тебе, гораздо лучше, когда они визжат! Ломай ей руки-ноги, чтобы не убежала!
Шатаясь и задыхаясь, я встала на ноги. Пиццерожий подбросил биту в воздух и поймал ее.
— Иди-иди ко мне, кис-кис-кис, — заворковал он и толкнул Жирдяя локтем, отчего тот едва не завалился. — Понял, а? У этой уродины глаза как у кошки, вот я и позвал ее — кис-кис-кис!
Жирдяй заржал:
— Ага-ага, квёво! Уводская кофка, уводская кофка!
Эти придурки чем-то то ли накачались, то ли обкурились и стали сильнее и проворнее, так что шансы мои были невелики, и надо было их срочно сравнять, а для этого мне требовались кровь и немного времени, чтобы активировать чары моей альтер-вамп. Крови было сколько хочешь — она текла по руке из раны от «копья» Жирдяя. Нужно было выгадать время.
Они молоденькие. Они мальчишки.
Я подняла здоровую руку ладонью вперед.
— Стойте! — крикнула я, выпрямляясь. — Я сдаюсь!
— Фдаеффя? Ува, ува! — забулькал Жирдяй.
— Заткнись, козел! — прорычал Пиццерожий. — Нам не надо, чтобы эта уродина сдавалась! Мы хотим отыметь ее во все места!
— Так и я этого хочу, мальчики. — Я попыталась выдавить соблазнительную улыбочку, но получилась гримаса боли. — Вы же слышали, как мы, феи, хороши в койке? Какие мы резвушечки? И что нам всегда хочется, круглые сутки?
Жирдяй кивал как заведенный, глаза за толстыми стеклами так и таращились.
Пиццерожий похлопал битой по ладони:
— Говори-говори, уродина.
Я нагнула голову, не спеша расстегнула жакет и распахнула его:
— Видите, мы все можем повеселиться. — Я скинула жакет с плеча, вытащила из рукава здоровую руку и осталась обнаженной выше пояса. — И незачем меня для этого бить.
Челюсть у Жирдяя отвисла, он не сводил глаз с моей груди.
Пиццерожий облизнулся:
— Это что, фокусы? Обмануть нас хочешь?
— Обмануть? Зачем? — Я стянула жакет со сломанной руки. — Мы все хотим одного и того же. — Втянув побольше воздуху, я выпятила грудь, покрутила бедрами, словно танцевала шимми. — Сам понимаешь, ты ведь большой мальчик. — Я продемонстрировала каблуки и расставила ноги пошире. — Если решу бежать от вас, недалеко уйду.
Пиццерожий кивнул:
— Соображаешь, уродина. — Он поманил меня пальцем. — Ну так и иди сюда, если тебе так уж приспичило.
— Ну-у. — Я провела пальцами между грудей и уронила руку на завязки юбки. — Какой нетерпеливый. — Кровь из раны на плече дотекла до локтя. — Хочешь, остальное покажу?
— Ага-ага, ефё! — Жирдяй так увлекся, что даже «копье» уронил.
Я дернула завязки, и юбка упала на газон. Струйка крови, извиваясь, добралась до запястья, а на мне остались только черные трусики и туфли. Зар-раза! Надо было одеваться подробнее. Одежда уже почти кончилась, а с ней и время. Я потрясла рукой, чтобы заставить кровь бежать быстрее.
— Клевая у тебя тату, уродина. А еще где-нибудь есть? — Пиццерожий шагнул ко мне.
Кровь пробежала еще два дюйма. Ну, еще парочку...
— Не спеши, мой кролик. — Я натужно улыбнулась. — Ты еще не видел самого интересного.
— А мне уже хватило, — ответил Пиццерожий, часто дыша.
— И мне, — пискнул Жирдяй.
Очарование их отвлечет, а я выгадаю несколько секунд, хотя покорить этих гаденышей мне уже удалось. Я втянула воздух, сосредоточилась — и моя кожа засияла, окутав меня золотой дымкой.
— Магия! — завопил Жирдяй, молотя руками воздух. — Уводина ковдует!
Кровь смочила запястье.
— А ну-ка без фокусов, уродина! — приказал Пиццерожий и поднял биту.
В воздухе разлился аромат медуницы. Кровь потекла мне в ладонь.
— Хватит! — Пиццерожий рванулся ко мне.
Я отпрянула в сторону, бухнулась на колени и принялась лихорадочно размазывать кровь по татуировке на боку. Меня обхватили за пояс и повалили навзничь. Я закричала от боли, пронзившей плечо, Очарование разом потухло. Почему чары не действуют?!
Пиццерожий глядел на меня сверху вниз, зрачки болотно-карих глаз сузились в точки, а я все терла татуировку ладонью, чувствуя, что тону в море отчаяния. Где моя альтер-вамп? Пиццерожий ухмыльнулся, сверкнув острыми клыками. Я оледенела от изумления. Да что же он за тварь, прах его побери?! Он гоготнул с разинутым ртом, мне в лицо пахнуло карри с чесноком. Я подобрала коленки, чтобы как следует ему врезать...
Но он первым ударил меня кулаком в челюсть, и я провалилась в темноту.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
В темноте было так уютно, так тихо, спокойно и мирно... карри и медный привкус крови во рту... никто меня не найдет... дергают за волосы... в темноте ничего не болит, только холодно... горло болит... а я пока не голодна, еще нет, не сейчас... острым колют в грудь… в темноте было так уютно.
Я снова окунулась в холодные глубины.
— Эй, свушай, я так не могу! — проскулил чей-то голос.
Глаза у меня открылись, и я застыла. Жирдяй сидел у меня почти что на голове, вцепившись мне в волосы. Я стиснула зубы, чтобы не завизжать.
— Да погоди ты, козел! — прорычал Пиццерожий. — Я тебе говорил, что не собираюсь нюхать твою дерьмовую задницу!
Я не могла пошевелить головой, но разглядела, что Пиццерожий сидит у меня между ляжек. Инстинктивно я сдвинула ноги и наткнулась на его бока.
— Приветик, уродина. — Пиццерожий мельком поглядел на меня. — Мы начали без тебя. Теперь кричи, если хочешь. — Он усмехнулся, показав окровавленные клыки, и не спеша облизнул губы. — Знаешь, а мне это понравилось, ну, кровь сосать. Ты вкусная такая, ну, сладкая как мед. Я же говорил, мы с тобой повеселимся!
— Гововив, гововив, ага-ага! — захихикал надо мной Жирдяй.
Ублюдки! Я им повеселюсь.
Они не стали держать мне руки. Левое плечо пылало от боли, железное онемение давно прошло, но правая рука действовала по-прежнему. Я врезала Пиццерожему в зубы, голова у него дернулась назад, клыки поцарапали мне костяшки. Выдернув голову из-под Жирдяя, я со всей силы ударила его головой по яйцам, он коротко пискнул. Плечо пронзила боль, но я запретила себе о ней думать. Пиццерожий неестественно выпрямился, покачиваясь; я подтянула колени к груди, и тут он рухнул на меня, гогоча. Я закричала и лягнула его прямо в живот металлическими шпильками, и он отлетел прочь. И он по-прежнему гоготал, когда тяжело рухнул на газон, хотя в мякоти под ребрами осталась торчать одна из туфель.
Перекатившись, я подобрала ноги и вскочила. Голова закружилась, сквер кругом поплыл, я пошатнулась.
Жирдяй держался за пах, разинув рот, из вытаращенных глаз лились слезы.
Я шагнула к нему и ударила его ногой, метя в висок. Жирдяй мягко повалился наземь.
Я повернулась к Пиццерожему. Он лежал навзничь, изо рта текла розовая пена, он отчаянно хватал ртом воздух. По футболке растекалось мокрое темное пятно — из-под моей туфли, булькая, сочилась кровь. Выглядело это так, будто я по нему потопталась, — в сущности, так и было. Интересно, я задела только легкие или достала до сердца? Тут Пиццерожий нахмурился, поглядел на мою туфлю, обхватил ее и выдернул. Каблук вышел из раны с влажным хлюпаньем.
Пиццерожий снова гоготнул и швырнул туфлю в меня.
Я пригнулась, она пролетела у меня над головой.
Пиццерожий сел, улыбаясь как последний псих, и поднял футболку, чтобы показать мне, как на глазах затягивается его рана.
Я попятилась на полдюжины шагов. Голова снова закружилась, я запнулась, плечо пронзила дикая боль. Меня мутило не то от потери крови, не то от сотрясения мозга, а может быть, и от того, и от другого. Я сглотнула, дрожа от страха. Только бы не вырубиться снова, не сейчас, когда Пиццерожий еще жив и трепыхается.
— Кис-кис-кис, моя феечка, — проговорил он, хватаясь за ширинку. — Теперь моя очередь кое-что в тебя воткнуть.
Я дернула ногой, сбросила оставшуюся туфлю — проку от нее сейчас никакого — и сделала еще шаг назад. Наступила на что-то твердое — это была железная пика Жирдяя. Я присела и взяла ее, зажав между правым локтем и боком, словно рыцарское копье, и надеясь, что успею пустить ее в дело до того, как рука совсем онемеет.
Пиццерожий хихикнул и пошел на меня.
Я бросилась к нему, вопя во всю мочь. Пиццерожий побежал еще быстрее, набирая скорость. Копье клюнуло носом — я уже с трудом его держала. Живот подвело от страха. Три фута, два, один — и я метнула копье. Металлический наконечник скользнул по ребрам и вонзился Пиццерожему в бок, а я навалилась следом, налегая здоровым плечом, и гаденыш рухнул навзничь. Копье вонзилось в пересохший дерн, пригвоздив Пиццерожего к земле.
— Треклятая фейская кукла! — выдохнул он, пытаясь выдернуть копье.
На то, чтобы освободиться, у него не должно было уйти много времени. Сад снова расплылся — на сей раз от слез. Злясь на себя, я их вытерла. На свободу. Точно: надо выбраться на свободу и позвать на помощь. Надо взломать чары на ограде. Двинувшись к воротам, я обо что-то споткнулась. Посмотрела вниз — гоблинская бита. Я встряхнула рукой, чтобы онемение хоть немного прошло, и подобрала ее. Всегда полезно держать при себе оружие.
Позади раздалось какое-то шарканье, волосы у меня встали дыбом, и я резко развернулась.
В десяти футах от меня по траве тащился Жирдяй — лицо обмякло, очки отблескивают красным. Губы у него отвисли, обнажив нижние клыки. Как в плохом кино, из тех фильмов ужасов, когда монстр все время возвращается и возвращается. Мне едва не перехватило горло от истерического смешка.
Я напряглась и, преодолевая дрожь в руке, занесла биту.
Жирдяй остановился как вкопанный. Голова у него резко склонилась к плечу, и воздух раскололся от какого-то неуместного чмоканья, будто открутили ножку у индейки. Тело Жирдяя повалилось на землю.
Над ним, словно ангел возмездия, высился Малик, и в глазах его пылало пламя. В ладонях он держал голову Жирдяя, из которой капала кровь. Круглые очки свисали с одного уха. Голова приоткрыла глаза, моргая, и, прищурясь, уставилась вниз.