Я потерла виски:
– То есть Колыванов буквально из рук выхватил у тебя два крупнейших предприятия, а для этого пошел на убийство, причем не кого-то, а родной сестры и зятя. Интересная картина. Знать бы, как долго он это планировал? И почему именно тебя решил свалить? Городов ему мало, что ли?
– Вряд ли он планировал это в одиночку, да еще издалека. За ним наверняка кто-то стоит. Но кто? Вот это – главный вопрос. И второй вопрос: как мне удержать в руках эти предприятия и прочие активы?
Я пожала плечами:
– По-моему, единственный способ – не позволить ему оформить опеку над Андрюшей. Тогда он останется простым мелким акционером, и тебе ничего грозить не будет. Слушай, Игорь, а не можешь ли ты сам взять Андрюшку под своё крыло?
Он покачал головой:
– Никак невозможно. Я мальчику – никто, чужой человек. А Колыванов ему – родной дядя. То есть у него на руках все козыри, у меня же – никаких.
– Игорь, на тебя невозможно смотреть без слез. Пойдем вниз. Я видела у тебя и мяту, и мелиссу в пакетиках. Заварю тебе травяной чай. Хоть немножко успокоишься.
Мы переместились в кухню. Пока я суетилась, кипятила воду, заваривала травы, Соболев сидел молча. Молчал он тяжело, угрюмо. Можно было только предполагать, какие мысли теснятся в его кипящем мозгу. В моей голове тоже мысли громоздились одна на другую. Кто такой этот Колыванов на самом деле? Самостоятельный игрок – или просто «темная лошадка», орудие в руках другого игрока, более опытного и умного?
Впервые я услышала о нем от Вадима. Но что их связывает?.. Вадим ли ввёл в игру Колыванова, прописав ему роль? Или всё наоборот – хитрый, расчётливый Борис Колыванов вошёл в сговор с Вадимом, потому что цели их были схожие? И кто в итоге станет фактическим хозяином города – Вадик или Борис? А вот участь Соболева, похоже, уже решена. Его списали со счетов. Остались только технические моменты.
Кстати, Вадик что-то исчез с моих радаров. Не звонит, не шлет сообщений. Инструкций от него я так и не получила, хоть и просила об этом. Может, у него тоже возникли непредвиденные затруднения? Или он начал новую игру, не поставив меня в известность? Даже не знаю, что и думать.
Чай заварился. Я разлила его по чашкам. По кухне поплыл одуряющий запах мяты. Подвинула Соболеву вазочку с печеньем. Он, скривившись, только головой качнул: не хочу, дескать. Но к чашке припал с удовольствием.
Чаёвничали мы в полном молчании. Потом он сказал:
– Завтра похороны. Мои люди занимаются этим, но мне самому надо всё контролировать.
И с этими словами умчался. А я осталась разбираться в своих мыслях, догадках и предположениях.
Весь следующий день у Соболева был занят похоронами и поминками. Я же сидела дома, под охраной, как мне и было предписано. Он вернулся только поздно вечером. Лицо было серое, под глазами залегли фиолетовые тени. Что ж, вполне объяснимо. Потерять друзей детства, деловых партнеров, при этом самому лишиться финансовой почвы под ногами, – тут не то что посереешь, а даже позеленеешь от переживаний.
Я молча налила ему ванну с расслабляющей пеной, буквально за плечи отвела туда. Не беспокоила, пока сам не вышел. Он лег в кровать, я села на свободную половину, скрестив ноги по-турецки.
– Хочешь поговорить?
Он вздохнул:
– О чем говорить, Катя?.. Всё очень плохо.
– Что с мальчиком?
– Его решили на похороны не брать. Ему и так очень плохо. Зачем лишние нервы?
Остался под присмотром своей бывшей няни, у нее дома. Пока что поживет там. Но Боря Колыванов уже стал собирать пакет документов. Хочет побыстрее «приватизировать» племянника. Точнее, его активы.
– Активы серьезные?
– Более чем. Контрольный пакет акций двух крупных предприятий, еще несколько предприятий помельче плюс банковские счета родителей. А родители у него были людьми богатыми. Андрюшка – единственный наследник первой линии, а значит, всё это теперь переходит к нему. Но до совершеннолетия ему ещё ехать и ехать, почти десять лет. И родной дядя собирается все предстоящие годы владеть этим безраздельно и пользоваться по своему усмотрению. Поэтому и спешит оформить опекунство.
Я вздохнула:
– Не думаю, что его интересует именно опекунство.
– Не понял.
– Боюсь, что он планирует мальчика усыновить.
– Да какая разница.
– Есть разница. Усыновить надежнее.
– Да зачем ему?.. Он еще не старый, может и своих детей родить. Для них будет копить деньги. Чтобы в наследство оставить. Похоже, он мужик оборотистый: у него и сейчас уже много денег, а со временем будет еще больше. А зачем же наследство делить еще и на неродного?
– Игорь, ты что, правда не понимаешь? Как раз из-за наследства всё и затевается! Только в этом случае наследство будет идти по принципу «обратной тяги». Не от старого к молодому, а наоборот: от молодого к старому. Не думаю, что мальчик долго проживет. С балкона может упасть или под машину попасть. Случайно, конечно. А убитый горем Колыванов унаследует всё состояние Андрюши: и акции, и банковские счета, где у родителей, как ты говоришь, – большие деньги. Но это возможно только в случае усыновления. Опека такого права не дает. Впрочем, консультируйся со своими юристами. У меня в этом вопросе знания поверхностные, просто иногда такие разговоры велись в детском доме, я кое-что помню.
Он уставился на меня квадратными глазами:
– Катя, ты гений!
– Не исключено. – скромно потупилась я. – Ты мне уже не первый раз это говоришь. А есть ли способ помешать дяде Боре усыновить несчастного племянника? Наверняка у мальчика есть и другие родственники.
– Есть, как не быть. На похороны приехала двоюродная сестра Серёги, Ольга. С мужем Михаилом. Я разговаривал с ними. Они как раз мальчика очень любят и мечтают забрать к себе, потому что бездетные. Это был бы вообще идеальный вариант.
– Ну вот!
– Что «вот»? Шансов у них нет. Ольга мальчику всего лишь двоюродная тётя, а Боря – родной дядя. Тем более Ольга с Михаилом живут очень скромно, а Боря – богатый человек, то есть теоретически сможет обеспечить мальчику более счастливое детство и хорошую перспективу в будущем.
– Вот именно – теоретически. Он сейчас расскажет, что отправит мальчика учиться в Оксфорд, а на деле потратится разве что на красивое надгробье. Говорю же: у Андрюшки нет шансов на долгую и счастливую жизнь. Колыванов не допустит. Если он сестру родную не пожалел, так что там ему племянник, которого он даже толком узнать не успел? Досадная помеха, которую так легко убрать!
– Ты права, сто раз права! Но что поделать в этой ситуации? Не убивать же Колыванова?
– Кстати, было бы неплохо. Но это будет слишком явно. Остается одно: оспорить право Колыванова на опеку, тянуть подольше, а за это время попытаться доказать его причастность к убийству сестры.
Соболев задумался надолго. Я тоже. Скорее всего, мы думали об одном и том же: как нейтрализовать Колыванова? Доказательств нет никаких, к тому же и сам он непрост, и еще неизвестно, кто за ним стоит.
– Может, наркотики ему подбросить? – предложила я нерешительно. – Даже если сумеет выкрутиться, – время потеряет. И вообще окажется в списке неблагонадежных. А такому человеку нельзя доверить даже опеку, не то что усыновление.
– Кать, ну что ты такое говоришь?! Подбросить наркотики – дело пяти секунд, но всё же будет шито белыми нитками! Тут ведь и дураку понятно, что речь идет не о мальчике как таковом, а о наследстве мальчика. А кому выгодно не допустить опеки и усыновления? Только мне, поскольку иначе все предприятия уплывают у меня из рук, и власть в городе переходит в руки Колыванова. Значит, я и есть главный подозреваемый! Вот оно мне надо?..
– Да, ты прав. Тебе сейчас молиться надо, чтобы с Колывановым ничего плохого не случилось. Как говорил Воланд? «Человек смертен, но это еще полбеды. Плохо то, что иногда он внезапно смертен!» Как-то так. И если ему случайно кирпич на голову упадет, ты никогда не отмоешься от подозрений.
– О чём и речь! А главное – неизвестно, из каких кустов выпрыгнул на мою голову этот Колыванов и кто за ним стоит.
Несколько дней прошли как-то не очень понятно для меня. Соболев дома почти не бывал: только спать приходил, и то не всегда. Развернул серьезную борьбу за сохранение своей власти в городе. Вадик совсем пропал из эфира, и я всерьез забеспокоилась: что с ним случилось? Жив ли он вообще? По своим тайным каналам, через десятые руки, я узнавала, что вроде жив, но перешел на нелегальное положение. Интернетом я пользоваться для этих целей боялась. Может, все мои сообщения читаются тайным администратором. Поэтому доверяла я только своему «аварийному» телефончику. Мне позволялось выходить в сад, подышать свежим воздухом. Там я, скрывшись за деревьями, по-быстрому звонила или отсылала сообщения.
А потом события закрутились, как в калейдоскопе. Соболеву удалось добиться, чтобы дело об усыновлении застопорилось. Через верных людей он узнал о криминальном прошлом Колыванова. Приехали следователи из центра. Колыванова хотели взять под домашний арест, но он попытался сбежать, и его посадили в СИЗО. Правда, ненадолго. Оказалось, что за ним тянется хвост уголовных дел, причем настолько серьезных, что его этапировали в столицу.
Пока мелькали эти события, Соболев в спешном порядке помогал утрясать дело об опеке. Ольга с Михаилом оказались прекрасными людьми, и Андрюшка был рад, что попадет именно к ним, а не к дяде Боре, которого он так и не полюбил. Соболев объяснил им положение с активами мальчика и взял на себя обязательства вести дела Андрюши Зайцева так, чтобы у них сейчас были деньги на безбедное существование, а к совершеннолетию мальчика на его счетах накопилась значительная сумма денег. Ольга с Михаилом сказали, что в бизнесе они ничего не понимают, поэтому доверяют Соболеву, и лезть в дела деревообрабатывающей и швейной фабрик не собираются. И согласились официально передать ему все активы в доверительное управление. То есть контроль и над этими большими предприятиями, и над десятком предприятий поменьше, что были у Зайцевых, остался за Соболевым. В результате этой объявленной неизвестно кем войны он не только ничего не потерял, но еще и выиграл.