Острая боль пронзила грудь. Я посмотрел на маленького мальчика, которого любил больше всего на свете. Я никогда не любил Гайю. Уважал и заботился – да, потому что она подарила мне самый чистый в мире подарок: детей.
Я резко вскочил. В коридоре послышались голоса, в одном из которых я узнал голос отца. Выйдя в коридор, обнаружил, что отец с Фаро шепотом препираются. Как только отец посмотрел на меня, я тут же пожалел, что втянул его в это. Прихрамывая, он подошёл ко мне. Вид у него был бледный и измученный. Схватив за плечо, он заглянул мне в глаза.
– Если захочешь, чтобы после рождения ребёнка Гайя исчезла, никто не станет тебя осуждать, сынок, и меньше всего я.
Я кивнул. Это был бы далеко не первый раз, когда мафиози за измену убивает собственную жену. Если бы Гайя не была беременна, могло ли все сложиться иначе? Убил бы я ее так же, как Андреа? Я и раньше убивал женщин. Возле байкеров вечно вертелись шлюхи. Но тогда у них было оружие, и они пытались убить меня и моих людей.
Гайя женщина, все ещё моя жена, мать Симоны и Даниэле. Я бы не хотел убивать ее, пока на кону не стоит ее жизнь против жизни моих детей или меня.
– Я не хочу, чтобы она исчезала.
Отец недоуменно покачал головой.
– Фаро мне все рассказал. Разве можно после этого оставлять ее рядом с собой? Она для тебя опасна.
– Я беспокоюсь не о себе, а о жизни моих детей.
Отец посмотрел на Фаро и снова перевёл взгляд на меня.
– Ты даже не знаешь, твои ли это дети. Ты должен как можно скорее сделать ДНК-тест.
– А дальше что? – прорычал я.
Отец пожал плечами, как будто речь шла о какой-то ерунде.
– Если они не твои, мы можем отправить Гайю вместе с детьми обратно ее семье, а ты найдёшь себе другую жену, которая подарит тебе детей.
Отдать Даниэле? Даже наша нерожденная девочка уже поселилась в моем сердце, с тех пор, как я впервые услышал ее сердцебиение и увидел ее на УЗИ.
Отец крепче сжал мое плечо.
– Кассио, прояви благоразумие. Тебе нужен наследник. Ты не можешь воспитывать детей от другого мужика. Господи, эти дети вообще могут быть результатом инцеста! Это грех.
– Грех, – горько усмехнувшись, повторил я. – Сегодня я голыми руками забил человека до смерти. Чтобы добыть информацию, я содрал кожу с байкера, а затем сжёг его. Я убил столько людей, что даже со счету сбился. Мы продаём наркотики и оружие. Шантажируем и пытаем. Как может ребёнок быть грехом?
Отец опустил руку.
– Давай обсудим это в другой раз.
– Отец, другого раза не будет. Даниэле и Симона мои дети, и точка. Любой, кто скажет, что это не так, поплатится.
Отчасти во мне говорила трусость. Я боялся правды, боялся посмотреть в лицо Даниэле и увидеть в нем не моего сына, а Андреа. Такого я допустить не мог.
Отец выпрямился.
– Ты не забыл, с кем разговариваешь?
– Нет. Я уважаю тебя. Я бы не хотел услышать от тебя то, что не смогу простить.
Отец тяжело оперся на трость и с шумом выдохнул.
– Если ты предпочитаешь жить в темноте…
– Нам всем в темноте самое место. – Я кивнул Фаро. – Избавься от тела.
Склонив голову, тот развернулся и отправился выполнять свою работу. Я всегда мог на него рассчитывать. Но доверять после всего того, что сегодня случилось? Я больше никогда никому не собираюсь доверять.
Со своего места я увидел лежащую на кровати Гайю.
– Как ты сможешь вообще смотреть в ее сторону после того, что она сделала? – поинтересовался отец.
– Думаю, это не проблема. Скорее всего, после этого она сама никогда больше не посмеет смотреть мне в глаза.
Через три недели с помощью кесарева родилась Симона. Эмоциональное состояние Гайи ухудшилось, так что нам пришлось связывать ее по ночам и не спускать с неё глаз днём, даже когда она ходила в туалет. Элия, Сибил и Мия по очереди присматривали за ней. Чтобы не вызвать у нее истерику, мне нельзя было находиться с ней в одной комнате. В любом случае, я был этому рад, потому что смотреть на неё не мог. Пусть я не любил ее, предательство – неожиданно для меня – сильно ранило. Мой дом был для меня тихой гаванью, местом, где мог расслабиться после тяжелого дня, а мои дети были для меня светом. Сейчас все окутала кромешная тьма.
Даниэле не понимал, почему ему нельзя заходить к маме, но я боялся, что она что-нибудь ему сделает или скажет. Гайя всегда была злопамятной, а сейчас у нее появилась ещё одна веская причина для ненависти.
Гайя не хотела, чтобы я присутствовал на родах. Я взял Симону на руки на второй день после ее рождения и сразу полюбил эту крошку. Кровное родство в тот момент не значило ровным счетом ничего, и я никогда не позволю ему встать между нами.
Гайя так и не оправилась после смерти Андреа. Глупо с моей стороны было надеяться, что она сможет жить дальше ради Даниэле и Симоны. Какое-то время казалось, что это возможно. Она принимала антидепрессанты и в какой-то момент стала очень похожа на себя прежнюю. Сибил и Мии приходилось заботиться о детях, но в целом все как будто налаживалось. Нам удавалось играть свои роли на публике и избегать друг друга дома за закрытыми дверями. Могли даже перекинуться парой вежливых слов, но ненависть во взгляде Гайи неизменно напоминала мне о реальном положении вещей. Я убил человека, которого она любила. Она никогда меня не простит, да мне и не нужно ее прощение. Единственное, что мне нужно – чтобы она нашла в себе силы заботиться о наших детях.
Однако Гайя сосредоточила всю свою любовь и внимание на последнем подарке от Андреа: Лулу. Она обращалась с собакой как с человеком, щедро одаривая ее нежностью и ласковыми словами, которыми должна была бы делиться только с Даниэле и Симоной.
Я не оставлял ее наедине с детьми. Сибил или Мия всегда находились рядом, потому что я все ещё не был уверен, что Гайя не захочет убить наших детей просто, чтобы причинить мне такую же боль, какую принесла ей смерть Андреа. Прежде я не считал, что она способна на детоубийство, но сейчас уже ни за что не мог поручиться. В кошмарах меня преследовали образы бездыханных тел моих детей.
Мы жили во лжи, которая с каждым днём становилась все невыносимее, и все же я стал к ней привыкать.
В день нашей восьмой годовщины, спустя четыре месяца после рождения Симоны, Гайя положила всему конец. Ради приличия я забронировал столик в нашем любимом ресторане, но как только зашёл домой, сразу почувствовал неладное.
В доме стояла мертвая тишина. Было слишком тихо. Я из тех, кто любит побыть в тишине, но такая тишина звенела оглушительно, отражаясь от стен зловещим эхом.
Сибил я обнаружил спящей на диване. Потряс ее за плечо. Проснувшись, она не сразу смогла сфокусировать на мне взгляд.
– Простите, хозяин, должно быть, я просто задремала.
– Нет, это не «просто задремала». Я велел тебе рядом с Гайей быть начеку! – рявкнул я, отпустив ее плечо. – Где Даниэле и Симона?
Сибил поморгала, а потом от страха округлила глаза. Я рванул вверх по лестнице и замер на площадке второго этажа. По бежевому ковру тянулась цепочка кровавых следов от маленьких лап.
Сердце сжалось так сильно, что на мгновение я подумал, что у меня начался сердечный приступ. Я бросился к спальне Симоны, распахнул дверь и неуверенно подошёл к кроватке. Симона лежала не шевелясь, и все внутри меня помертвело. За эту секунду, когда я думал, что она не дышит, меня накрыло осознанием, почему Гайя после смерти Андреа хотела покончить жизнь самоубийством. Я схватил Симону и поднял на руки так стремительно, что она проснулась и пронзительно запищала. Господи, это был самый прекрасный звук на свете! Я прижимал ее к груди, несмотря на оглушительные вопли, и снова и снова осыпал поцелуями макушку.
Лулу залаяла и взвизгнула. С Симоной на руках я вышел из детской. В коридоре, в двух шагах от комнаты матери стоял Даниэле. Он прижимал к себе бешено вырывающуюся Лулу. Подойдя ближе, я заметил, что ее шерсть и морда покрыты кровью. Ручки Даниэле тоже были красными. Подскочив к нему, я упал на колени. Одной рукой прижимая к себе Симону, второй осторожно коснулся его щеки.
– Даниэле, что случилось?
Я ощупывал его маленькое тельце, пытаясь отыскать повреждения, но, похоже, он был в порядке.
– Лулу насёл. Где мама?
Собака вырывалась все отчаяннее, и Даниэле наконец ее отпустил. Лулу метнулась в приоткрытую дверь спальни Гайи. Даниэле сделал движение в ту же сторону, как будто собираясь пойти за ней. Я схватил его за запястье. Все тело сковало ледяным ужасом.
– Подожди. Ты заходил туда?
– Мама спала. Она уже плоснулась?
В горле образовался ком.
– Нет. Она ещё спит. Иди вниз к Сибил. Она тебя умоет.
Даниэле вздёрнул подбородок.
– Я хочу к маме.
– Даниэле, марш вниз.
Он медленно отвернулся и поплёлся к лестнице. Симона у меня на руках затихла. Она была ещё слишком мала, чтобы что-то понимать, и все же я не хотел заходить вместе с ней в спальню, зная, что там обнаружу.
Я уложил ее обратно в кроватку и нехотя вернулся к комнате Гайи. Толкнув дверь, зашёл внутрь. Знакомый запах крови ударил в нос; никогда не обращал на него внимания, но теперь он будет ассоциироваться с этим днём. Хотя я и догадывался, что обнаружу, открывшаяся передо мной картина поразила меня. Я медленно подошёл к кровати. Одна из рук Гайи безвольно свисала вниз, с неё ещё капала кровь, заливая паркет. Лулу примостилась тут же, жадно облизывая ее кончики пальцев. Собака сидела в луже крови, количество которой говорило о том, что скорую вызывать нет смысла.
При моем бизнесе следовало разбираться в том, сколько крови может потерять человеческое тело, прежде чем придется принять контрмеры для предотвращения преждевременной смерти.
Гайя была мертва.
Кровь продолжала капать вниз на Лулу, а чертова тварь продолжала с аппетитом ее слизывать.
Я разозлился, схватил собаку за шкирку, на негнущихся ногах дошёл до двери и вышвырнул ее в коридор. Она приземлилась на пол, заскулила и бросилась прочь.