– Мы откроем твои подарки, когда проснутся Джулия с Симоной, ладно?
Даниэле поднял мячик вверх. Мне потребовалось пара секунд, чтобы понять, зачем. Я медленно подошёл к нему, опасаясь, что он может передумать, взял мяч и бросил его Лулу через всю комнату. Она как одержимая метнулась за ним, а вернувшись, положила игрушку передо мной. Я сел на пол рядом с Даниэле и протянул ему мяч.
– Теперь твоя очередь.
Впервые за много месяцев он посмотрел мне в глаза. В его взгляде застыл вопрос, и если бы он только спросил, я бы сказал ему все, что он хочет узнать. Даниэле обернул свои маленькие пальчики вокруг мяча и бросил вперёд. Мы ещё долго так играли, пока Лулу, совершенно выбившись из сил, не отнесла мячик в корзину.
Только тогда я заметил Джулию, выглядывающую в дверном проеме. В ее глазах светилась такая нежность, что мое сердце пропустило удар. Она прижимала к груди заспанную Симону.
– С днём рождения, именинник! – воскликнула она, входя в гостиную. – Как насчёт праздничного торта?
Джулия зажгла три свечки на торте, который был украшен какой-то посыпкой, как я узнал, она называется конфетти. Увидев торт, Даниэле широко распахнул глаза. Я подхватил его и поставил на стул, чтобы он смог как следует рассмотреть свой торт.
– Тебе нужно загадать желание и задуть свечи.
Симона заерзала, пытаясь дотянуться до свечей, а когда ей это не удалось, разочарованно скуксилась.
– Тебе помочь? – предложила Джулия, потому что Даниэле с первой попытки удалось задуть только одну свечу.
– Тебе сегодня исполнилось три года. Ты уже большой мальчик, сможешь справиться сам, – подбодрил я его.
Он коротко кивнул и подул сильнее, на этот раз задув обе оставшиеся свечи.
– Молодец!
Джулия с сияющим лицом отрезала первый кусочек торта. Когда она приподняла его на лопатке, на разрезе обнаружились разноцветные слои.
– Вау! – выдохнул Даниэле. Я окоченел, не в силах поверить в то, что только что услышал. Одно простое слово, первое слово, которое за много месяцев произнёс Даниэле в моем присутствии.
И правда «вау»!
Я не мог не согласился с ним и не только в том, что касалось радужного торта с конфетти. Джулия поставила передо мной тарелку и села сама, усадив Симону к себе на колени. Дочь, тут же воспользовавшись моментом, запустила пальцы в кусок торта Джулии.
Легкий смех Джулии зазвенел вокруг как колокольчик. Она схватила крошечную ручку Симоны и сунула себе в рот, чтобы слизать масляный крем, а затем вытерла пальчики салфеткой. Я не мог отвести от неё глаз.
Заметив мое внимание, она смутилась. Растерянно провела ладонью по лицу, как будто думая, что там остались крошки от торта, затем привычным нервным жестом поправила челку. Сейчас я не мог поверить, что при первой нашей встрече обратил внимание на то, что мне не понравилось в ней – ее челка, ее странные наряды, ее возраст – вместо того, чтобы увидеть ее хорошие стороны. А их оказалось в избытке, так что всякие раздражающие мелочи отошли на второй план. Джулия идеально подходила детям и мне. Возможно, все дело в ее возрасте – она пока еще оставалась по-юношески оптимистичной, наивной и безрассудной, дерзкой и не похожей ни на кого другого.
Она совсем не подходила под мои требования к жене, но будь я проклят, если она не была именно той, что нужна мне.
20
Джулия
– А папа правда плохой?
Я чуть со стремянки не свалилась, когда это услышала. Горло сжалось. За те две недели, что прошли с его дня рождения, он произнёс буквально несколько слов и выбрал утро перед сочельником, чтобы задать такой серьезный вопрос. Я перевела дух, пытаясь справиться с первоначальным потрясением, и повесила на ёлку ещё одно украшение. Затем медленно спустилась вниз.
Даниэле сидел среди коробок с рождественскими украшениями, которые я специально купила, потому что не хотела, чтобы старые вещи Гайи навевали грустные воспоминания. Симона сидела тут же, потроша серебряную мишуру, которую стащила из коробки.
Я опустилась на пол рядом с Даниэле и заглянула в ее глаза. Он раскрутил перед собой красную игрушку и, слегка нахмурив брови, наблюдал за ней. Лулу сбежала сразу же после того, как сегодня утром Элия принёс ёлку в гостиную, и отказывалась приближаться к ней.
– Кто тебе такое сказал?
Вряд ли он сам смог прийти к такому умозаключению. Даниэле ещё слишком маленький.
– Мама, – дрожащим шепотом произнёс он, и сердце болезненно сжалось. Он так и сидел, уставившись на игрушку и не поднимая на меня глаз.
– Что она сказала?
– Что папа плохой. Что он обидел Андреа, и из-за этого мама расстроилась.
Я прикусила губу, пытаясь сообразить, что ему ответить. Взяла паузу, вытащив кусочек мишуры изо рта Симоны, чем вызвала ее сердитый вопль. Но мыслями я была далеко, потому никак не среагировала. Озадаченная моим поведением, Симона резко замолчала.
Даниэле поднял голову, и наши взгляды встретились. Он настолько доверял мне, что решился задать этот вопрос, вопрос, который, должно быть, последние месяцы тяжким грузом лежал на его худеньких плечиках. О правде не могло быть и речи. И вообще-то я не знала точно, как честно ответить на его вопрос. Но одно знала – после всего того, что ему пришлось пережить, Даниэле заслуживает счастливого детства. Ложь – это скользкая дорожка, на которой ты рано или поздно поскользнешься.
– Твой дядя предал папу. Он сбежал, потому что не хотел, чтобы его наказали за этот проступок. Поэтому твоя мама очень расстроилась. Когда твой дядя ее бросил, она стала сама не своя. Поэтому она сама не понимала, что говорит. Даниэле, твой папа сделает все, чтобы защитить тебя и Симону. Потому что очень вас любит. И никогда не обидит ни тебя, ни сестру.
– Он не обидел маму?
– Нет, – прошептала я. Это была и правда, и ложь. Ложь, которая поможет исцелиться нашей семье. Иногда мы использовали ложь, чтобы защитить кого-то или себя, а бывает, что мы врем самим себе, но по той же причине. В сегодняшней лжи было всего понемногу.
– А тебя?
– Меня он тоже не обижает.
Симона подползла к елке и собиралась схватиться за ветки, чтобы встать на ножки. Я подскочила, поспешно схватила ее и протянула Даниэле.
– Можешь присмотреть за ней?
Он кивнул, а я посадила Симону к нему на колени. Он обнял ее и прижал к себе, и, похоже, ей это очень понравилось.
– Вот видишь, – мягко заметила я. – Ты хочешь защитить Симону, я хочу защитить тебя, а твой папа хочет защитить всех нас.
После того, как украсила ёлку, мы с детьми отправились в мою комнату для рисования. В последние пару недель у нас так и повелось – дети получали по кисточке, краски и бумагу, чтобы занять себя, пока я заканчивала картину для Кассио. Она была почти готова, меня не очень устраивали блики на волнах, набегающих на берег. Они должны быть поярче. Мне хотелось, чтобы Кассио при виде картины почувствовал соленый воздух океана и свежий бриз. В нашей спальне висела такая же фотография, но я надеялась, что картина ему понравится.
Лулу скреблась в дверь, но поскольку она всегда бегала по бумаге и баночкам с краской, оставляя повсюду разноцветные отпечатки лап, внутрь ее больше не пускали.
Даниэле провёл кистью по листу, нарисовав голубые линии, как будто это был океан.
Я отложила кисть и подошла к нему. Он не поднял головы, когда я села рядом. Симона стучала кисточкой по полу, разбрызгивая вокруг себя краску. Мой комбинезон и босые ноги уже стали в разноцветную крапинку. После нашего утреннего разговора Даниэле снова стал молчалив, вероятно, переваривал то, что я ему сказала.
– Твоему папе хотелось бы получить на Рождество картину с океаном. Может, подаришь ему?
Даниэле макнул кисть в голубую краску и продолжил выводить ломаные линии.
– Ладно, – едва слышно ответил он.
– Ничто не сделает твоего отца счастливее, чем твой голос и время, проведённое вместе.
Чмокнув Даниэле в висок, я поднялась и вернулась к картине.
В сочельник мы устроили для семьи праздничный ужин. К счастью, Сибил взяла на себя большую часть приготовлений. Приехала даже Илария с мужем и с детьми. Мия дохаживала беременность последние дни. Я подозревала, что сразу после Рождества ее ребёнок уже появится на свет, да она сама отчаянно хотела поскорее родить. Дети Мии и Иларии производили больше шума, чем Даниэле, но играли они дружно, несмотря на то, что разговаривал Даниэле с неохотой. За столом лишь одна тема была абсолютным табу – Гайя. Я ничего не имела против. В этих стенах и так ее присутствие чувствовалось везде.
Мансуэто, словно ястреб, следил за мной и Кассио. Он явно смотрел на своего сына покровительственно.
– И когда вы осчастливите нас ещё одним внуком?
Я едва не подавилась стеблем жареной спаржи.
Даниэле смотрел то на своего отца, то на меня. Не уверена, понимал ли он, о чем речь. Симона же вертела в руках морковку.
– Я со дня на день осчастливлю вас внуком. – Мия с намеком похлопала по своему круглому животу.
Мансуэто отмахнулся от неё.
– И я буду рад твоему сыну, но что насчёт тебя, Кассио?
Кассио медленно отложил вилку и нож. На шее у него запульсировала жилка. Я положила под столом руку ему на бедро. Мне не хотелось, чтобы они ссорились за рождественским столом.
– У меня двое маленьких детей. Этого достаточно.
– Тебе стоит подумать о своей молодой жене.
Дело было не во мне. Скорее всего, его беспокоило, что настоящий отец детей Андреа, а не Кассио. В каждом мафиози продолжение рода – глубоко укоренившееся стремление, тем удивительней, что Кассио не стал делать ДНК-тест на отцовство, после того как нашёл Гайю мертвой.
– Я довольна тем, что у нас есть, – торопливо подала я голос.
Кассио положил свою ладонь на мою и с благодарностью посмотрел на меня.
– Это пока, но пройдёт несколько лет, и что тогда?
– Отец, – резко оборвал его Кассио. – Это тебя не касается.