— Показать мне вам, насколько вы лжете?
Не дожидаясь ее ответа, он засунул одну руку между ее ног, разведенных в стороны.
Его рука так быстро и ловко скользнула к разрезу на ее панталонах, что у Грасиэлы тут же мелькнула мысль, что он, видимо, хорошо знаком с женским нижним бельем. Он знал, что делает. У нее закружилась голова, и, не успела она прийти в себя и что-то сказать, как его пальцы уже начали гладить ее женский орган.
— Давайте раз и навсегда откажемся от мысли о том, что ваш интерес ко мне является всего лишь дружеским, — учащенно дыша, произнес он.
Его пальцы двигались все более уверенно. Он гладил вокруг маленькой «кнопочки» удовольствия, находящейся в верхней части ее полового органа.
Она откинула голову, едва удерживаясь от того, чтобы не вскрикнуть.
— Что… вы…
Ее голос стал очень хриплым. Ей вроде надо было бы возмущаться и сопротивляться, но ее тело стало требовать, чтобы эти ласки продолжались.
Все, что она могла сейчас делать, так это с удивлением таращиться на его лицо, к слову, очень симпатичное. От его горящего взгляда, обращенного на нее, напряжение, возникшее в нижней части ее живота, быстро нарастало.
Ее тело уже давно не получало никаких ласк. И еще больше времени прошло с тех пор, когда оно в последний раз испытало настоящее удовлетворение. А может, оно никогда его и не испытывало. Сейчас во взгляде наполовину прикрытых веками глаз Колина было что-то такое, что обещало настоящее удовлетворение, — оно обещало его вкупе с рукой этого мужчины, снующей между ее бедер и ласкающей ее самое интимное место.
Тело Грасиэлы завибрировало от охватившего ее желания, мышцы напряглись, как пружины. Она откинулась назад, давая Колину больший доступ.
Ей вспомнилось посещение «Содома». Вспомнился запах секса и похоти вокруг нее. Похоже, в результате этого единственного посещения данного клуба в нее проникла какая-то инфекция, от которой ее теперь лихорадило и от которой ей захотелось немедленной интимной близости с этим мужчиной, пусть даже они и находились на вечеринке в доме лорда Нидлинга. Ну и что, что на вечеринке? Это не имело ни малейшего значения. И сейчас она это поняла. Когда вы были лишены чего-то всю свою жизнь, все прочее не имеет никакого значения, если вам предоставлена возможность это что-то получить.
Грасиэла застонала, и ее руки, удерживающие на столе ее вес, начали дрожать. Она уже не могла себе отказать.
Он продолжал ласкать ее: поводив пальцами вокруг входа в ее влагалище, он снова переместил их вверх, к маленькому изнывающему бутону удовольствия, и стал гладить ее кожу очень близко к этому бутону, но толком не касаясь его. От такой пытки она уже едва ли не плакала. Ее бедра начали раскачиваться, а таз — приподниматься в соответствии с движениями его пальцев.
— Вы уже такая влажная, Эла, — прошептал он и положил свою голову в углубление между ее шеей и плечом. — Вы как будто сделаны из меда и шелка.
Пытка, которую он ей устроил, стала уже чрезмерной, почти невыносимой. Вскоре она уже и сама почувствовала себя влажной и скользкой под его пальцами. Ее охватило чувство неловкости, но она отбросила мысль об этом в сторону, стараясь сконцентрироваться на его руке, творящей чудеса между ее бедер.
Она прикусила губу, чтобы не позволить себе начать его умолять. Отенберри никогда не ласкал ее подобным образом. До своего посещения «Содома» она даже и не знала, что мужчины могут ласкать женщин в таком месте их тела… И ей никогда не приходило в голову, что это может быть так приятно.
— Вам нравится это, Эла?
Его зычный голос словно коснулся ее кожи. Ей показалось, что этот голос обволакивает ее и прикасается к ней в ее самых нежных местах — местах, про которые она раньше не знала и не ведала, что они могут испытывать подобные ощущения.
И тут до нее дошло, что именно этого он и добивался. Он добивался, чтобы ее охватило неудержимое желание. Он добивался того, чтобы она стала его умолять. Черт бы его побрал!
Она сжала зубы, чтобы и в самом деле не начать умолять его.
— Скажите мне это. Скажите.
Палец Колина легонько чиркнул по ее маленькому бутону удовольствия, и она дернулась так, как будто обожглась, вдыхая в себя его хриплое дыхание.
В полумраке этой комнаты его глаза светились подобно тому, как светится в темноте луна. Он продолжал играть с ней, двигая пальцами вокруг ее бугорка уже быстрее, но по-прежнему не касаясь его и тем самым заставляя ее изнывать.
Она уже едва сдерживалась. Все ее тело дрожало. Она откинулась назад и уперлась в стол локтями, и от этого ее движения бусины, висящие на лампе, дзинькнули.
Колин сел на корточки и развел ее ноги широко в стороны. Затем, расположив свою голову между ее бедер возле ее промежности, он поднял на нее взгляд:
— Я собираюсь вкусить вас и довести до исступления, Эла.
Она изумленно посмотрела на него, чувствуя, что от таких его скандальных слов ее тело сильно напряглось. А он продолжал говорить, повторяя вызывающие стыд подробности, из-за которых ее подрагивающее тело начало вибрировать от желания и необходимости получить то, чего ей так хотелось.
— А после того как вы испытаете это, вы станете умолять меня сделать это еще раз. Вы будете жаждать меня. Будете жаждать, чтобы я вошел в вас. Я, а не Нидлинг. И не какой-либо другой мужчина.
Затем его руки вцепились в края разреза ее панталон и развели их в стороны, чтобы расширить себе доступ. У нее в груди похолодело, и она затаила дыхание, увидев, как его голова нырнула в пространство между ее ног. Ну вот, его губы уже там. У нее. Колин прикоснулся губами к ее изнывающему бутону удовольствия, который он только что мучил, и стал его сосать. Его язык при этом двигался туда-сюда, а зубы то и дело прикасались к ее нежной плоти.
Она ахнула и погрузила пальцы в свои волосы. Это было уже слишком. Не осознавая, что она делает, Грасиэла стала тянуть себя за пряди волос. А он тем временем ласкал ее там все более интенсивно. Наконец она почувствовала это. То самое исступление, которое он ей обещал. На нее нахлынула волна чувств. У нее между ног стало очень влажно.
Она очень быстро задышала и неистово задергалась на столе. С ее губ уже вот-вот был готов сорваться крик, но его рука метнулась к ее рту и, закрыв его, не позволила ей крикнуть. А его губы тем временем продолжали пожирать ее внизу, доставляя ей наслаждение.
Она медленно опустилась с небес обратно на землю. Из ее горла стали вырываться тихие всхлипывания. Она не могла сдержаться. Волны сладострастия — хотя уже и не такие сильные — продолжали накатывать на нее. На ее глаза навернулись слезы. Она сильно вздрагивала и не могла подавить эту дрожь.
Она как бы сквозь пелену почувствовала, как его руки потянули ее юбки вниз и как он затем встал. Ей, видимо, следовало бы поблагодарить его за то, что он сделал для нее. Однако она не могла заставить себя даже пошевелиться. Ее мышцы стали какими-то вялыми — как желе. Ее ноги бессильно свисали в разные стороны со стола.
Он схватил ее за руки и, потянув на себя, помог подняться. Она зашаталась, и он, обхватив ее руками, помог ей удержаться на ногах. Она уставилась на него, все еще чувствуя головокружение и слабость.
Он улыбнулся ей с самодовольным видом и удовлетворенно кивнул. Ей стало стыдно, и ее лицо зарделось. Она только что, как он и обещал, испытала исступление. И сейчас был как раз тот момент, когда ей, как он и предсказывал, после этого исступления захотелось попросить его сделать это с ней еще раз.
Колин тоже не забыл о том, что он ей говорил, потому что следующие его слова были такими же самодовольными, как и выражение его лица:
— Когда я снова овладею вами, это будет уже не на столе.
На нее нахлынула волна радости и надежды, которую тут же вытеснила волна сожаления, потому что ей не следовало позволять себе еще на что-то рассчитывать.
Она вообще-то очень сильно опозорилась. Она позволила ему — лорду Стрикленду! Que el cielo me ayude! — сделать с ней нечто весьма постыдное, пока девушка, за которой он ухаживал, играла на фортепьяно за несколько комнат отсюда. Но, несмотря на все это, Грасиэла все еще хотела его. Она хотела, чтобы он снова сделал с ней нечто подобное. И даже больше, чем только это. Она хотела, чтобы он сделал с ней все, что только может сделать в интимном смысле мужчина с женщиной.
Внезапно до нее дошло, что она, похоже, потеряла контроль над собой, и ее стал наполнять гнев. Гнев на себя саму. Гнев на него.
Его глаза уставились на нее с понимающим видом. Он, видимо, думал, что она у него в руках. Он, видимо, решил, что одержал победу.
Ее рука дернулась, и, прежде чем Грасиэла успела осознать, что делает, она дала ему пощечину.
Они оба на несколько секунд замерли. В комнате было слышно лишь их дыхание. Затем он прикоснулся пальцами к тому месту на щеке, куда она его ударила и где все еще оставался след от ее удара. Он посмотрел на нее абсолютно спокойным взглядом.
Ее грудь вздымалась. Она отнюдь не испытывала спокойствия. Ей захотелось еще раз его ударить — разумно это или нет, — и от такого желания ее снова охватило чувство стыда.
— Ну что, теперь стало легче? — спросил он.
Нет. Ей стало хуже. У нее вдруг возникло какое-то странное желание расплакаться. Она не знала, что это такое. Она не знала, кто она такая.
Грасиэла растерянно покачала головой:
— Больше такого не будет.
Это все, о чем она могла сейчас думать. Все, что она могла сказать.
От этих ее слов его глаза сузились.
— Насколько я понимаю, вы имеете в виду нас.
Она кивнула.
Он тихонько засмеялся, и этот глухой смех напугал ее. Она посмотрела на него настороженным взглядом.
— Вы очень наивны, Эла, если полагаете, что мы уже никогда не будем этого делать. Между нами здесь кое-что началось, и поворачивать назад уже поздно.
От его заявления ее начала охватывать паника. А если он прав? Ей вдруг нестерпимо захотелось доказать, что он ошибается. Не может быть, чтобы он не ошибался. Им необходимо сделать все так, как это было раньше. Она съежилась. Ну и ну… Может, сделать все таким, каким оно было раньше, уже не получится, но она точно знала, что они не могут продолжать в том же духе. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает об этой их связи — а все тайное рано или поздно становится явным, — то это будет катастрофа.