Мэри-Ребекка задумчиво кивнула.
— Я согласна, что это заставляет задуматься, но нет никакой причины для того, чтобы твой пасынок когда-либо узнал об этих твоих личных отношениях. — Она закинула голову и, вздохнув, посмотрела вверх, словно на небеса. — Ради всего святого! Сделай это хотя бы раз! Познай то, чего ты была лишена на протяжении всех этих лет, Эла. Прошу тебя, ты только взгляни на того, о ком мы сейчас говорим. У меня даже пальцы на ногах начинают шевелиться, когда я думаю о нем…
У Грасиэлы не только пальцы на ногах начинали шевелиться, но и внутри ее тела что-то сжималось и пульсировало. А еще ее охватывала глубокая и мучительная тоска. Она начинала осознавать, что стремление к этому мужчине сильнее ее силы воли, и мысль об этом приводила ее в ужас.
Когда они находились в доме лорда Нидлинга, Колин уже показал ей, чего она была лишена на протяжении всех этих лет. И одни только воспоминания о том, что произошло в тот вечер, не будут, похоже, давать ей покоя. Она будет лелеять эти воспоминания и тосковать, пока сможет найти для себя нечто подобное, но уже с более подходящим кандидатом.
Почувствовав, что вот-вот заплачет, Грасиэла часто заморгала, чтобы сдержать слезы. Вопрос заключался не в том, чтобы отказать себе в удовольствиях и развлечениях, — вопрос заключался в том, чтобы не отдавать себя ему, что стало бы самым благоразумным решением, — по крайней мере, с точки зрения самосохранения.
— Это уж слишком демонстративно. — Грасиэла окинула взглядом комнату и показала жестом на цветы. — А что, если Маркус зайдет сюда и увидит все это? Как мне объяснить ему…
— Скажешь правду, — перебила ее Мэри-Ребекка. — Скажешь, что у тебя есть поклонник. А кто именно — этого ему знать не нужно.
Поклонник? Это слишком скромно сказано. Уже от одного лишь взгляда на цветы к лицу Грасиэлы приливала кровь.
Она вдруг снова почувствовала его у себя между бедер. Почувствовала его губы на своем женском органе. Почувствовала, как ее пальцы погружаются в густые волосы мужчины, подбадривая его.
Она шумно вздохнула и покачала головой, стараясь подавить в себе тот жар и трепет, которые возникли в ее теле при мысли о Колине.
— Нет, — решительно произнесла она. — Мне необходимо избавиться от этих цветов. Ото всех. — Да, ей было необходимо уничтожить все доказательства того, что в ее жизни появился мужчина. Иначе Маркус попытается во всем этом разобраться. Он сочтет это своим долгом. — А еще я отправлю ему письмо, в котором однозначно дам понять, что между нами не будет никаких отношений.
Мэри-Ребекка вздохнула, и на ее лице появилось выражение разочарования:
— Я надеюсь, что потом, оглядываясь назад, ты не станешь жалеть об этом своем решении.
— Я уверена, что не стану, — солгала Грасиэла, чувствуя, что внутри нее появилось неприятное тошнотворное ощущение.
Потому что она вовсе не была ни в чем уверена. Еще совсем недавно — сколько-то дней назад — она решила «начать жить», а теперь вот, кажется, бросалась от жизни наутек.
Мэри-Ребекка поднялась и подошла к ближайшей к ней вазе с розами:
— Ну, тогда я возьму одну из них к себе домой, если ты собираешься их все просто выкинуть. Они такие красивые!
— Забирай столько, сколько хочешь.
В этот момент дверь распахнулась и в гостиную зашел, улыбаясь, Маркус. Грасиэла подняла руку: к горлу подступил ком и ей стало очень трудно дышать.
Ее отнюдь не должно было удивлять, что он появился здесь так неожиданно, без приглашения: в течение многих лет до того, как Маркус приобрел себе собственное жилье, он жил именно в этом доме, когда находился в Лондоне, а потому продолжал приходить сюда, как к себе домой, — когда ему вздумается.
Маркус открыл было рот, чтобы поздороваться, но, не произнеся ни слова, остановился как вкопанный и обвел взглядом комнату.
— Ого!.. — прошептал он. — Что здесь произошло? Кто-то умер?
На Грасиэлу нахлынула волна страха, да такая, что в животе у нее что-то сжалось.
Мэри-Ребекка наклонилась к ней и прошептала:
— Похоже, уже слишком поздно. Он увидел цветы.
Глава 11
Колин в течение нескольких секунд стоял абсолютно неподвижно, снова и снова пробегая взглядом по коротенькой записке, которую держал в руках.
Я подумала над Вашим предложением, и мой ответ — нет.
Ну вот, она дала ему свой ответ. Возможно, с теми цветами он перестарался: они ее испугали. Он еще раз прочел записку и улыбнулся сам себе: не может быть, чтобы она написала эти слова искренне. Испугалась она или нет, это ничего не меняло.
Он по-прежнему был для нее привлекателен.
Двери его гостиной распахнулись, и в нее стремительно зашел Маркус. За ним по пятам шел мажордом Лемворд, уже с опозданием прокашливаясь для того, чтобы объявить о прибытии герцога. Такое происходило при каждом приходе Маркуса, но Лемворд тем не менее всякий раз упорно пытался успеть объявить о приходе этого гостя еще до того, как тот зайдет к Колину.
Отенберри неуклюже плюхнулся на диван, стоящий напротив камина.
— И когда уже закончится эта чертова зима? — проворчал он, глядя на огонь. — В Лондоне ужасно скучно из-за того, что все поразъехались по своим поместьям.
Мажордом, бросив на хозяина извиняющийся взгляд, вышел и закрыл двери, оставляя Колина и Маркуса наедине друг с другом.
Колин сложил записку Элы и спрятал ее в верхний выдвижной ящик. Он знал, что ему захочется перечитать ее еще несколько раз, как будто из этих нескольких слов можно было выудить еще какую-нибудь информацию.
Едва он положил записку в ящик, как Отенберри отвел взгляд от огня и посмотрел на своего друга:
— Может, отправимся сегодня вечером в «Содом»? Немного развеемся…
— Вообще-то, я этого не планировал.
Что он планировал, так это снова увидеть Элу. Даже если ему пришлось бы забраться в ее комнату через балкон. Но ее записка немного осадила его. Теперь ему нужно тщательно обдумать свой следующий шаг.
Возможно, ему следовало бы послушаться ее и забыть о ней — забыть о них. Он был не из тех назойливых джентльменов, которые упорно навязывают женщинам свое ухаживание.
Однако в данном случае ситуация была совсем другой: Эла хотела его так же, как он хотел ее.
— Ну же, соглашайся, — не унимался Маркус. — Наверняка ты снова встретишься с той сладкой крошкой, с которой исчез в прошлый раз.
Он имел в виду Элу, хотя и не осознавал этого. Колин пожал плечами с таким видом, как будто данная возможность не имела для него большого значения.
— Нет? Ну тогда, может, ею займусь я.
Колин, пытаясь скрыть появившееся у него на лице выражение, отвернулся к камину и уставился на огонь с таким видом, как будто языки пламени зачаровывали его. Собственнические настроения по отношению к Грасиэле вдруг начали бороться в нем с внезапно возникшим чувством вины, хотя он понимал, что у него не было права проявлять собственнические чувства или ревность по отношению к этой женщине. Его друг пришел бы в ужас, если бы узнал, что разговаривает подобным образом не о ком-то, а о своей мачехе.
Маркус искренне верил в россказни о том, каким благородным и любящим был его отец. В действительности же Колин запомнил отца Маркуса как равнодушного и отчужденного человека. Всем было известно, что старина Отенберри затаскивал к себе в постель разных женщин. Он, Колин, полагал, что Грасиэла даже и не представляла себе, насколько ее покойный муж был развратным. Каждый раз, упоминая супруга, она описывала его исключительно в радужных тонах. Послушать ее, так этот немолодой мужчина был попросту святым.
Именно Эла сплачивала семью — Энид, Маркуса и Клару. Она устраивала регулярные семейные обеды, пикники и воскресные посещения церкви. На Рождество они все вместе пели веселые песенки и ходили рвать ветки падуба, чтобы украсить ими помещения. Они делали все то, что делают хорошие, сплоченные семьи. Колин знал, что Маркус любит Грасиэлу за это.
Более того, благодаря ее приветливости и он, Колин, чувствовал себя в кругу ее семьи как у себя дома.
— У меня сегодня вечером нет настроения посещать «Содом», — сказал он, стараясь выглядеть непринужденным. — Возможно, как-нибудь в другой раз. Приглашаю тебя остаться здесь на ужин. Я уверен, что моя повариха готовит что-то вкусненькое. А еще мы можем сыграть несколько партий в картишки.
Маркус погладил свой живот:
— Я сегодня обедал у Элы. Она всегда кормит меня так, как будто это мой последний прием пищи. Настоящий пир! Думаю, что теперь не смогу ничего есть несколько дней. Я все еще жалею, что не забрал с собой повариху, когда обзавелся собственным домом.
Чувствуя, как его охватывает напряжение, и пытаясь подавить его и казаться спокойным, Колин спросил:
— Ты, получается, видел Элу сегодня?
— Да. — Маркус слегка выпрямился. — Кстати, я кое о чем вспомнил. Мне кажется, что у моей мачехи появился поклонник. — Он помахал рукой. — Вся гостиная была заставлена вонючими цветами. Комната стала похожа на цветочный магазин. Было прямо-таки отвратительно. Какой-то придурок думает, что сможет забраться в постель к Эле благодаря тому, что пришлет ей цветы.
Колин попытался заставить себя не рассердиться на слова Маркуса. Хотя, вообще-то, эти слова не соответствовали тому, что он, Колин, делал по отношению к Грасиэле. Точнее, не совсем соответствовали.
— В самом деле?
Слава Богу, его голос прозвучал вполне естественно и не выдал его душевного смятения.
Маркус побарабанил пальцами по диванным подушкам слева и справа от себя:
— Да.
— Она сказала тебе, кто он?
— Она уклонилась от прямого ответа на вопрос по этому поводу и попыталась сделать вид, что и сама этого не знает. — Он с недоверчивым видом хмыкнул. — Конечно, Эла солгала. Она не могла даже посмотреть мне в глаза.
— Еще бы, — закивал Колин.
— Не переживай. Я выясню, кто он такой.