Он вдруг схватил ее за талию и, перевернув на живот, заставил ее приподнять таз и встать на колени. Это было для нее новым, угол его вхождения в нее — другим, ощущения — тоже другими. Она уперлась ладонями в постель и выгнула спину, стараясь удерживаться на месте, когда он, держа ее своими большими ладонями за талию, стал овладевать ею сзади.
Это было изумительно. В такой позе она чувствовала, что он проникает в нее глубже, чем раньше. С каждым своим движением вперед он касался членом какого-то труднодоступного места внутри нее. Ее ноги задрожали, и он, полностью обхватив ее одной рукой вокруг талии и сдавив ее, усилил при этом скорость своих движений вперед.
Это было восхитительно. Она даже и представить себе не могла, что после трех совокуплений, совершенных прошедшей ночью лишь с небольшим перерывом между ними, это утреннее совокупление может быть таким приятным и волнующим. Она даже и представить себе не могла, что будет хотеть этого еще и еще. Она даже и представить себе не могла, что он сумеет снова довести ее до оргазма, но он сделал это. Он овладевал ею, пока она не начала всхлипывать и что-то бормотать на своем родном языке.
Он сделал еще несколько движений и замер, извергнув свое семя глубоко внутрь нее с тихим стоном, от которого ее спина вдоль позвоночника затрепетала. Затем он провел своей широкой ладонью вдоль ее позвоночника — так, как будто увидел на поверхности ее спины рябь волнения и попытался эту рябь успокоить.
Она рухнула плашмя на кровать. Он лег сверху на нее, но сделал это очень осторожно — так, чтобы не придавить ее слишком сильно. Это было приятное ощущение — оказаться как бы в плену его теплого мужского тела. Она вполне могла бы к такому привыкнуть.
Но думать об этом было очень опасно. Никакого продолжения не будет. Это был единичный случай. Она не могла позволить себе даже и подумать о каком-либо продолжении. Такие мысли были бы подходящими для глупой и капризной влюбленной девушки, а она, Грасиэла, таковой девушкой явно не была.
Она удовлетворенно вздохнула. Даже если ей и было немножко грустно от осознания того, что это все закончилось, она не позволила своим эмоциям проявиться внешне и сказала:
— Вам лучше уйти.
— Правда? — непринужденно спросил он. — А я не могу придумать для себя ничего лучше, кроме как провести весь день в постели с вами.
Она повернулась на бок. Его предложение было великолепным, но, увы, никак не осуществимым. И он, конечно же, это знал. Он лег на спину. Грасиэла приподнялась на локте и наклонилась над ним.
— Вы шутите. Мы не можем допустить этого. У меня в доме полно слуг. И любой из них может проболтаться.
Он завел прядь волос ей за ухо:
— Очень хорошо. Но когда, в таком случае, я увижу вас снова?
Она не нашлась что ответить.
— Эла? — стал настаивать он, и, поскольку она продолжала молчать, его лицо помрачнело.
— Будет лучше, если мы на этом и остановимся. Мы провели вместе замечательную ночь…
— И вы полагаете, что уже пресытились мною?
Она окинула его внимательным взглядом. Его всего. Его симпатичное лицо и крепкое молодое тело были для нее даже бóльшим соблазном, чем он мог себе представить. Но у них попросту ничего не получится. Ему не стать ее мужчиной. Он будет принадлежать кому-то другому. Какой-нибудь девушке вроде Форзиции.
— Колин. Понимаете, я должна вернуться в…
И тут вдруг двери ее спальни распахнулись. Она резко повернулась к двери, чтобы посмотреть, кто это зашел к ней в спальню без стука, и тем самым оказалась спиной к Колину. Сердце встревоженно заколотилось, и ее охватило негодование. Она машинально натянула покрывало на свои обнаженные груди. Было еще довольно рано, и любому из числа ее прислуги следовало бы знать, что им нельзя врываться в ее спальню так бесцеремонно.
— Мама!
Клара.
Грасиэла бросила быстрый взгляд через плечо и с удовлетворением констатировала, что Колин спрятался под покрывалом. Он лежал так, что получалось нечто бесформенное, очень похожее на скомканное постельное белье.
Клара остановилась как вкопанная на полпути к кровати, и ее красивые карие глаза расширились.
— Мама, на тебе нет вообще никакой одежды!
Эла подтянула простыню до самого подбородка:
— Да, моя дорогая. Мне ночью стало жарко, и я сняла ночную рубашку.
Глаза ее дочери расширились еще больше.
— Ты спала голой?
— Я не ожидала, что сюда кто-то зайдет. — Она заставила себя захихикать, глядя на дочь и замечая при этом, что та стоит перед ней в ночной рубашке. — А как ты здесь оказалась? И почему ты в ночной рубашке?
— Мы приехали вчера вечером. Мы с Энид по тебе соскучились. Когда мы приехали, я попросила миссис Уэйкфилд ничего тебе не говорить. Я хотела сделать тебе сюрприз.
— А-а, — тихо сказала Грасиэла. — Это и в самом деле сюрприз.
От долговязого тела Колина исходило тепло даже сквозь покрывало. Он умудрялся лежать абсолютно неподвижно, но что, если Клара решит присесть или лечь рядом с ней, Грасиэлой, на кровать? В этом не будет ничего удивительного: Клара поступала так по утрам уже бесчисленное количество раз.
К счастью, то, что она, Грасиэла, была голой, произвело на Клару ошеломляющее впечатление. Девушка стояла босая, переминаясь с ноги на ногу, с таким видом, как будто не знала, что ей делать дальше.
— Почему бы тебе не позвать свою служанку и не одеться для завтрака, моя дорогая? Я вскоре к тебе приду, и мы решим, как мы проведем день.
Клара радостно кивнула:
— А это был для тебя очень большой сюрприз, когда ты меня увидела, правда, мама?
— Да, очень, — кивнула Грасиэла.
В животе у нее появилось тошнотворное ощущение: ее дочь стояла лишь в нескольких футах от нее, а у нее в кровати лежал при этом голый мужчина. Голый Колин.
И тут Грасиэла почувствовала, что его ладонь скользит вдоль ее бедра. Она слегка было дернулась, но все же сумела заставить себя сидеть неподвижно. Колин, похоже, был жутким озорником. И как это она умудрилась не замечать за ним такого раньше?
— Ну так давай, иди, моя дорогая. — У нее начал слегка подергиваться глаз. — Я спущусь на первый этаж, как только оденусь.
Клара лучезарно улыбнулась и затем, одним рывком преодолев расстояние, отделяющее ее от матери, поцеловала Грасиэлу в щеку. Эла почти перестала дышать от ощущения на своей щеке поцелуя дочери, такого сладкого и невинного. И такого близкого к месту ее распутства.
Она, Грасиэла, была ужасно бесстыжим существом. А ведь раньше она никогда не подвергала сомнению свои материнские качества… До сего момента.
Как только дверь закрылась, она вскочила с кровати и, схватив свою ночную рубашку, надела на себя это просторное одеяние через голову, даже не обращая внимания на то, что оно вывернуто наизнанку. Ее кожа, ставшая после недавних ласк гораздо более чувствительной, восприняла ткань рубашки как-то уже совсем по-другому.
Из-под покрывала появилась голова Колина, который смотрел на нее с беззаботной улыбкой. Он вздохнул и засунул руки себе под голову, явно не торопясь никуда уходить. Он уставился на нее таким взглядом, который напомнил ей о той близости, которая между ними была. У нее появилось уже хорошо знакомое ощущение того, что она краснеет от шеи к лицу. Да и разве могла бы она смотреть на него без того, чтобы ее лицо не зарделось? К тому же под таким вот взглядом, какой он устремил на нее сейчас? Нет, это нужно прекратить. Ему нельзя позволять смотреть на нее подобным образом на людях. Его взгляд какой-то… плотоядный.
Найдя глазами его штаны, она наклонилась и, схватив их, бросила ему:
— Уходите! Немедленно уходите отсюда!
Он поймал на лету штаны и, глядя на Грасиэлу, покачал головой:
— Нет необходимости так сильно нервничать.
— Нервничать — это весьма блеклое и неадекватное описание моего состояния в данный момент. Моя дочь находится здесь. Она только что заходила сюда и…
— Она ничего не увидела. Она не увидела меня.
И в этом ей, Грасиэле, ужасно повезло. Она глубоко вздохнула. Опасность была совсем близко. Колин, похоже, не осознавал, что такой риск является для нее чрезмерным. И это лишь подчеркивало разницу между ними двумя.
Она — зрелая женщина, у которой начиналась уже вторая половина ее жизни. Она — мать, которая должна и всегда будет ставить превыше всего интересы своей дочери. Возможно, ей, Грасиэле, и нет необходимости переживать относительно того, что она может испортить свою собственную репутацию, но любой скандал, относящийся к ней, может крайне негативно сказаться на Кларе. Да и Энид тоже может пострадать.
Колину этого не понять. Ему не понять ее и не понять того, какая огромная пропасть их разделяет.
— Вам нужно уйти, — решительно заявила она.
— Очень хорошо.
Он отшвырнул от себя покрывало и встал, ничуть не стесняясь своей наготы.
Она уставилась на него и несколько секунд смотрела на высокую, поджарую фигуру, а затем отвела взгляд в сторону.
— Вы теперь краснеете и стараетесь не смотреть на меня? После той ночи, которую мы провели вдвоем?
Он тихонько хихикнул.
Она заставила себя вновь перевести взгляд на него. Колин был прав. Она не должна изображать из себя стыдливую девочку. Пусть это делают всякие там Форзиции.
Слава богу, он наконец-таки надел на себя свои штаны. Он принялся застегивать их снизу вверх, и от этого мышцы на его груди и руках стали красиво напрягаться. Этот мужчина и в самом деле был соблазнительным — с его сильным телом и густыми каштановыми волосами, прядь которых упала ему на бровь. Когда Грасиэла была юной девушкой, она мечтала о таком мужчине, как он, и представляла, как такой мужчина появляется в имении ее отца и она по уши влюбляется в него. Однако вместо него появился Отенберри. В то время она говорила сама себе, что ей очень повезло и что у нее получится его полюбить. Пусть даже и не очень страстной любовью. Любовь есть любовь.
— Когда я увижу вас снова?