— О-о, вы прекрасно понимаете, что к самой этой собачке мне не к чему придраться. Она милая…
— Всего лишь милая?
Он вообще-то выбирал эту собачонку лично, и она была самой красивой и занятной из всего выводка.
— Ну хорошо, не просто милая, а восхитительная, — пробурчала Грасиэла. — Клара от нее в восторге, как вы на то, видимо, и рассчитывали.
Он пожал плечами, не соглашаясь и не опровергая.
— Но вам нельзя больше присылать мне никаких подарков. Маркус уже решил, что у меня есть поклонник…
— Поклонник? — Колин скрестил руки на груди и тихонько засмеялся. — Так я, значит, поклонник, да?
— Это его слова, а не мои.
— Вообще-то, более точным было бы слово «любовник», разве не так?
— Прекратите. Никакой вы мне не любовник. Мы друг для друга — не любовники.
— В самом деле? Может, мне напомнить вам значение этого термина, а?
— Пожалуйста, не надо. — Она выставила руку вперед. — Я знаю английский язык достаточно хорошо. Мне известно, что означает этот термин. Я знаю, чем мы занимались и кем мы были, но это уже в прошлом. Я не хочу быть с вами.
Он уставился на нее на несколько секунд, и в его глазах появился воинственный блеск. Она выдержала его взгляд и не стала отворачиваться.
«Я не хочу быть с вами». Эти ее слова были однозначными. Он и сам произносил такие слова раньше, когда разрывал свои отношения с той или иной женщиной. При этом его слова, возможно, были жестокими, но честными в том смысле, что он всегда чувствовал, что эта конкретная женщина заслуживает того, чтобы их услышать.
Однако по отношению к Эле он испытывал какие-то особенные чувства. К тому же Колин полагал, что и она к нему неравнодушна, но он ведь мог и ошибаться. Она вполне могла пресытиться им и захотеть расстаться с ним.
Признаться, Колин чувствовал себя не очень уверенно. Если человек сирота — пусть даже он обладает богатством и привилегиями, — в нем вырабатывается такая вот неуверенность в себе. Он не был достаточно хорошим даже для своего собственного отца. Память об этом таилась где-то в глубине его души, вызывая у него неуверенность в себе.
Что давало ему основания думать, что он достаточно хорош именно для этой женщины, в которой, возможно, по-настоящему нуждался?
Колин шумно вздохнул:
— Понятно. — Он почувствовал себя болваном из-за того, что смотрел на себя так, как, по его мнению, на него смотрела она. Как на слишком молодого и чрезмерно назойливого и прыткого. — Очень хорошо. Я перестану вас преследовать. Это была моя ошибка. Я думал, что вас, возможно, тянет ко мне так, как меня тянет к вам.
Он не спеша подошел к Грасиэле и остановился прямо перед женщиной, удерживаясь от того, чтобы прикоснуться к ней. Больше он не будет к ней прикасаться. Больше — никаких соблазнений и упрашиваний. У него ведь тоже есть своя гордость. Он еще никогда ни о чем не умолял ни одну женщину.
«Это потому, что ты раньше никогда не бывал с такими женщинами, как Эла», — вдруг мелькнула у него мысль.
Она подняла на него взгляд:
— Не трогайте меня.
Эти ее слова прозвучали как мольба.
— Я не трогаю вас. Я даю вам то, чего вы хотите. Обещаю это прекратить. Больше никаких подарков. Больше с моей стороны — вообще ничего.
Она кивнула, но при этом в выражении ее карих глаз было заметно то ли недоверие, то ли какое-то другое чувство. У него по какой-то причине появилось сомнение насчет того, к кому у нее возникло это недоверие, — по отношению к нему или по отношению к ней самой.
— Потому что это то, чего вы хотите, — напомнил он ей. — Вы только что дали мне это однозначно понять.
— Спасибо, именно так, — прошептала она, нерешительно двигаясь в сторону двери. Она, похоже, аж никак не ожидала, что он так легко сдастся и отпустит ее.
Подойдя к двери гостиной, Грасиэла оглянулась и вопросительно посмотрела на него. Она что, ожидала, что он будет сопротивляться? После таких ее слов?
Он кивнул ей.
— Ну же, уходите, — сказал он. — Вы уже сказали те слова, ради которых пришли сюда.
Однако она, уже взявшись за ручку двери, остановилась и больше не двигалась.
— Если, конечно, вы не хотите чего-то еще, — добавил он.
Он и в самом деле надеялся, что она вдруг передумает?
«Скажи „да“. Скажи это мне. Скажи, что ты хочешь меня».
Он говорил ей раньше, чтобы она ему не лгала. И чтобы была самой собой. Ему хотелось, чтобы она была собой по отношению к нему и в данный момент. Хватит уже притворяться! Если это не было тем, чего она на самом деле хотела, тогда пусть она начнет вести себя разумно и избавит их обоих от таких вот страданий.
Грасиэла слегка покачала головой — так, как будто вернулась к реальной действительности. Явно чему-то обрадовавшись, она повернулась и вышла из его гостиной. Дверь, закрываясь за ней, скрипнула.
Ну вот и все.
Он опустился на стул и сидел на нем в течение некоторого времени, не обращая никакого внимания на книгу, которую до ее прихода читал и которая лежала теперь на соседнем стуле. В комнате было слышно лишь его дыхание да потрескивание дров, горящих в камине. Все снова стало таким, каким оно было на протяжении большей части его жизни: он остался один. Вот только это ощущение одиночества сейчас было более острым, чем раньше.
И тут вдруг до него донеслись звуки быстрых шагов. Дверь распахнулась, и в гостиную зашла Грасиэла. Она поспешно закрыла за собой дверь и на пару секунд прислонилась к ней спиной. Ее грудь вздымалась и опускалась, она тяжело дышала. У нее было перепуганное лицо.
— Эла? Что случилось?
— Там Маркус. Он поднимается по лестнице.
— Быстро! — Колин схватил женщину за руку и завел ее в свою спальню. — Будьте здесь. Он в эту комнату не зайдет. Ему в ней нечего делать.
Колин закрыл дверь спальни как раз в тот момент, когда дверь его гостиной распахнулась и, как это не раз бывало, в нее стремительно зашел Маркус, за которым бежал, нервничая, мажордом, поспешно объявлявший на ходу имя посетителя.
— А-а, ты здесь!.. — сказал Маркус с таким видом, как будто не был уверен, застанет ли он Колина здесь, в его собственном доме.
— Да, я здесь. В своем доме. В котором я живу. — Колин развел руками. — Странное стечение обстоятельств, правда?
Маркус, проигнорировав сарказм своего друга, налил себе в бокал шотландского виски.
— Уже довольно поздно, — заметил Колин.
— Правда? — Маркус уселся перед камином. — Я только что от своей мачехи. Замечательно там поужинал. Фазан был великолепен. Жаль, что тебя там со мной не было.
— Может, составлю тебе компанию как-нибудь в другой раз. Как там поживают твои родственники?
Колин задал этот вопрос, потому что такой вопрос было принято задавать и он на протяжении прошедших лет делал это бесчисленное количество раз.
Маркус посмотрел вверх с таким видом, как будто он смотрит на небеса:
— Моей мачехе подарили щенка. Такой вот подарочек! Думаю, это подарок от того ее тайного поклонника. Нам во что бы то ни стало нужно найти этого типа и образумить его.
— В самом деле? — Колин украдкой покосился на дверь своей спальни.
— Да. Он купил ей щенка. Боюсь, что события набирают ход с этим Лотарио[8], и, поскольку дочь и падчерица Элы приехали сюда, она отнюдь не торопится вернуться в поместье, а потому трудно даже предположить, как далеко может зайти это дело. Меня, честно говоря, это очень сильно раздражает. Уж с чем-чем, а с этим я никак не хотел бы смириться. Я всегда думал, что мне придется оберегать Энид или Клару. Да, Клару-то еще и в самом деле придется, когда она выйдет в свет, в этом я уверен. Она хорошенькая и энергичная. А вот Энид, можно сказать, неплохо постаралась для того, чтобы отпугнуть от себя всех мужчин. Их теперь не заманишь и ее приданым. — Он с сердитым видом стукнул кулаком по ладони другой руки. — Мужчине вообще-то не пристало играть роль опекуна по отношению к своей мачехе!
— Хм… — уклончиво произнес Колин, заставляя себя не бросать больше взглядов на дверь спальни.
Маркус продолжал разглагольствовать, но у Колина уже не получалось концентрировать свое внимание на том, что он сейчас слышал. Он думал только о том, что Эла в данный момент сидит в его спальне на его кровати. Он хотел бы видеть ее там, но отнюдь не при таких обстоятельствах, когда ему приходилось скрывать ее от пасынка. Черт бы все это побрал! Он, Колин, был уже не юнцом, который прячется по укромным местам с деревенскими девушками, пытаясь не допустить, чтобы его увидел кто-то из его учителей. Он для этого уже слишком взрослый.
И тут вдруг он заметил, что Маркус больше ничего не говорит.
Он посмотрел на своего друга, который почему-то стал вести себя непривычно тихо.
— Маркус! — сказал Колин. — Так что ты говорил?
А Маркус, не ответив на вопрос Колина, таращился на что-то поверх его плеча. Колин, желая увидеть, что же так сильно привлекло внимание его товарища, повернул голову и посмотрел туда, куда был направлен взгляд Маркуса.
И он увидел это: справа от его плеча на спинке дивана лежал плащ Элы. Черт побери! Черт побери!!!
Маркус указал на плащ и удивительно спокойным голосом спросил:
— А что здесь делает плащ моей мачехи?
Колин открыл рот, приготовившись заявить, что этот плащ принадлежит не Эле. В его голове промелькнуло превеликое множество объяснений — как правдоподобных, так и не очень. Впрочем, если быть честным, абсолютное большинство из них были неправдоподобными. Тем не менее они все-таки были объяснениями. Что угодно, только не правда!
Однако слова, которые вдруг вырвались у него изо рта, были совсем не те, какие он собирался произнести:
— Я положил плащ сюда после того, как помог ей его снять.
Маркус перевел взгляд своих голубых глаз обратно на Колина:
— А что она делала здесь, у тебя дома?
Колин опять не стал врать:
— Она приходила повидаться со мной. — Он сделал паузу и мысленно спросил себя, действительно ли он собирается рассказать своему старинному другу о своих отношениях с его мачехой. — Она приходила сюда, потому что была сердита на меня. Сердита за то, что я купил ей щенка.