Он прибыл в Лондон незадолго до рассвета. Зайдя в свой дом, он упал на кровать и проспал несколько часов, понимая, что не может явиться к Эле до того, как наступит день.
Он проснулся от запаха кофе из цикория. Возле его кровати стоял мажордом и протягивал ему чашку.
Колин с благодарностью взял эту чашку:
— Тебя прислали сами небеса, Дональд.
Вздохнув, он с наслаждением сделал первый глоток, позволяющий ему взбодриться.
Через час Колин был почти одет для того, чтобы выйти из дому и отправиться по делам. Дональд уже пошел принести ему верхнюю одежду, когда двери в спальню вдруг резко распахнулись и зашла его бабушка. Позади нее с виноватым выражением на лице шагал мажордом.
— Ми… милорд, — пролепетал Дональд, и его лицо, которое обычно было пепельного цвета, стало красным. Бедняга. Сначала Маркус, а теперь вот еще его, Колина, бабушка. Он, как мажордом, наверняка чувствовал себя униженным.
— Все в порядке, — сказал Колин, обращаясь к старому слуге, и затем переключил все свое внимание на бабушку.
Он не видел ее уже несколько лет, но за эти годы она почти не изменилась. Когда он был ребенком, она наводила на него немало страху. Будучи не очень крупной женщиной, она тем не менее казалась ему огромной со своими серебристыми волосами, собранными в высокую прическу, и скрипучим голосом.
Волосы у нее по-прежнему были серебристыми, и она по-прежнему ходила с такой прической, которая, наверное, пользовалась популярностью в светском обществе лет сорок тому назад.
Стуча по полу тростью с серебряным набалдашником, вдовствующая графиня направилась к единственному креслу, стоящему в этой комнате.
— Бабушка, — сказал Колин, жестом показывая слуге, чтобы тот удалился, — я очень рад тебя видеть.
— Хватит любезностей. — Она взмахнула рукой и уселась в кресло.
Колин еле заметно усмехнулся: поскольку они с бабушкой вообще-то не обменивались любезностями, ее фраза насмешила его и он с трудом заставил себя не засмеяться.
— До меня дошли слухи о твоей помолвке.
— Ну, это совсем не удивительно, если учесть, что объявление о своей помолвке я поместил в газете.
Она положила обе ладони на набалдашник своей трости.
— Вы друг для друга абсолютно не подходите.
Колин вздохнул:
— Мне жаль, что ты такого мнения.
— Это все нужно отменить. И тебе следует понимать, что бракосочетание состояться не должно. — Старуха вытянула шею и показалась ему похожей на журавля. — Она старше тебя на несколько лет, Колин. И она уже отнюдь не в цвете лет. Так что это нечто немыслимое. Тебе известно, какие пошли разговоры после того, как появилось твое объявление о помолвке? Я уже даже не могу высоко держать голову среди своих друзей.
— Тебе, возможно, нужны новые друзья.
— Не дерзи мне, юноша.
Он пожал плечами:
— Я знаю, что тебе очень трудно это понять, но мне наплевать на то, какие там пошли разговоры.
Ее губы искривились, и от их уголков побежали морщинки.
— Даже если не обращать внимания на всю скандальность этой истории, нужно учитывать тот факт, что герцогиня Отенберри — бесплодная. Она родила только одного ребенка… — Бабушка подняла вверх шишковатый палец. — И хотя тема эта весьма щепетильная, всем известно о ее выкидышах. А тебе нужны сыновья.
— Она сейчас беременна, — выпалил Колин.
Ему, возможно, не следовало бы сообщать бабушке об этом, но он попросту не смог удержаться. Тот факт, что она пришла сюда и возомнила себя имеющей право диктовать, что ему следует делать (на ком он должен жениться, а на ком — не должен), хотя до этого она почти не играла в его жизни никакой роли, вызвал у него раздражение.
Она никак не отреагировала на это известие и лишь покрепче сжала пальцами набалдашник своей трости.
— Сумеет ли она благополучно родить тебе сына, это мы еще посмотрим. Лично я думаю, что вряд ли.
— В таком случае, бабушка, очень даже хорошо то, что меня твое мнение по данному поводу не интересует, — сухо сказал он.
Она откинулась в кресле и расправила плечи, стараясь придать себе внушительный вид. От услышанного ею только что оскорбления ее ноздри раздулись.
— Ты, возможно, самый последний в нашем роду графов Стриклендов. Очень даже возможно.
Старая графиня медленно встала и выпрямилась, зашатавшись при этом, но когда он подошел к ней, чтобы помочь, она решительно отвела его руки в сторону. Даже будучи на несколько дюймов ниже внука ростом, она, казалось, смотрела на него сверху вниз.
— Ты сделал из меня посмешище. Ты — позор для нашей семьи. Я всегда это знала. — Она смерила его презрительным взглядом. — Я увидела это в тебе, когда ты был еще мальчиком. Твой отец… он тоже это видел. Это читалось в твоих глазах. Слабость характера.
Колин сделал вдох и не выдыхал, тем самым как бы стараясь заполнить вновь появившуюся внутри него мучительную пустоту.
— Ты должен расторгнуть эту помолвку.
— Ты думаешь, что можешь мной командовать? Тебя все эти годы в моей жизни почти не было…
— Какая дерзость! Я, что бы ты там ни говорил, твоя бабушка и глава этой семьи…
— Ты, пожалуй, очень сильно преувеличиваешь, когда называешь нас «семьей».
На ее пепельного цвета щеках появились красные пятна.
— Ты должен поступить так, как я велю тебе.
Он слегка отклонил голову назад с таким видом, как будто обдумывал эту возможность. Затем, снова взглянув на бабушку, сказал:
— Я поступлю так, как сам сочту нужным, но спасибо тебе за то, что проявила ко мне хоть какой-то интерес.
— Глупый и дерзкий грубиян!
В глазах графини появился стальной блеск.
Колин поцокал языком и примирительно произнес:
— Не надо так сильно волноваться. — И, глядя на то, как у нее на лбу начала пульсировать жилка, со слегка озабоченным видом добавил: — Это может быть вредным для здоровья.
— В данном случае я добьюсь своего, — пообещала старая графиня тихим, но весьма решительным голосом.
В ответ на эту угрозу Колин только фыркнул. Ну что его бабушка могла сделать? Он, Колин, уже взрослый человек. К тому же он от нее совсем не зависит.
Она повернулась вокруг своей оси, причем как-то так удивительно быстро для человека ее возраста, которому для ходьбы требовалась трость.
Почесывая затылок, Колин отступил назад и стал смотреть, как она выходит из его спальни, громко ударяя при ходьбе своей тростью в пол.
Хотя он отнюдь не жалел о своем решении жениться на Эле, слова его бабушки снова и снова звучали эхом у него в ушах. «Ты — позор для нашей семьи… Я всегда это знала. Я увидела это в тебе, когда ты был еще мальчиком. Твой отец… он тоже это видел. Это читалось в твоих глазах. Слабость характера».
Он задумался о своих родителях, которых никогда не знал, и ему стало интересно, согласились ли бы они с мнением его бабушки о нем или же нет.
Грасиэла запечатала письмо, которое она только что закончила писать, и встала из-за письменного стола. Прежде чем она успела от него отойти, ее взгляд зацепился за газету, лежащую в развернутом виде на краю столешницы. На третьей странице этой газеты находилось объявление о ее помолвке, напечатанное жирным шрифтом, — так, чтобы оно бросалось в глаза. У нее в животе что-то сжалось. Ей подумалось, что Колин, пожалуй, был прав: им и в самом деле следовало сообщить о своей помолвке. Если бы они попытались действовать скрытно и при этом об их отношениях все равно стало бы известно, злые языки трепались бы еще сильнее.
С письмом в руке она вышла из комнаты, намереваясь передать конверт одному из слуг, чтобы тот отнес его на почту. Ее пальцы сжали хрустящую бумагу. Слова, которые она написала в письме, были полны фальшивой радости и сообщали о ее счастливейшей помолвке с лордом Стриклендом. К ее горлу подступил удушающий ком. Ей было очень тяжело врать своей подруге. Кроме того, поскольку Поппи была замужем за внебрачным сыном ее, Грасиэлы, покойного мужа, она чувствовала себя еще и ее родственницей. Она считала Поппи и Струана своими близкими людьми, пусть даже Маркус и придерживался иного мнения.
Грасиэла почувствовала жалость к Струану Маккензи еще до того, как с ним познакомилась. Его имя упоминалось Маркусом, а до этого ее муж Отенберри как-то раз сказал, что в Шотландии есть какая-то вертихвостка, которая утверждает, что родила от него ребенка. Грасиэла, услышав это, тут же почувствовала, что пресловутая «вертихвостка», наверное, говорит правду. Ведь к тому моменту Грасиэла уже знала, как ведет себя мужчина, за которого она вышла замуж… мужчина, очень нехорошо поступавший по отношению к женщинам, которых он встречал, превращая их мечты в пыль и оставляя их сердца навсегда разбитыми.
Когда она наконец-таки познакомилась со Струаном Маккензи, его внешнее сходство с Отенберри было неоспоримым, и ей стало стыдно за все то, что ему довелось вытерпеть от его отца. Точнее говоря, из-за того, что этот самый отец отказывался признавать в нем своего сына.
Она решила отправить это письмо, потому что знала, что до Струана и Поппи дойдут слухи о ее помолвке с Колином — если еще не дошли, — а эта пара заслуживала того, чтобы Грасиэла лично написала им по данному поводу.
Взглянув на стоящий в коридоре стол, она невольно остановилась. На нем лежала целая стопка конвертов, и все они были адресованы ей. Необычно большой объем корреспонденции для этого времени года, когда заседания парламента не проводились, в связи с чем почти вся знать находилась в своих поместьях. Эта стопка продолжала увеличиваться каждый день. Едва только разлетелась новость о ее помолвке со Стриклендом, как к ней в дом посыпались приглашения. Уважаемые светские дамы, которые раньше относились к ней весьма холодно, теперь желали видеть Грасиэлу у себя за обедом или ужином. Она не была настолько глупой или наивной, чтобы думать, будто ей вдруг удалось приобрести для них какую-то ценность или стать значимой личностью. Вовсе нет! Герцогиня она или не герцогиня, но ее всего лишь терпели. Ей никогда не были рады в среде этих «сливок общества». Ее там никогда не считали своей.