классного инженера, он суть понимал, что нужно.
Так вот, 30 апреля прибываю в Москву. К Вертелову за всю службу я раза два-три попадал, это очень большой начальник, у него десятками тысяч считались его подчиненные, вся территория Советского Союза, и самые серьезные дела.
Вызывает, прибываю.
– Товарищ генерал-полковник, прибыл.
А он мне говорит:
– Слушай, майор, правительство поручило новую тему: будем строить новые сооружения, совершенно новые, для стратегов, мы такого раньше никогда нигде не делали. Вот тебе три часа, иди в секретку, получай свою секретную документацию, изучай, через три часа ты мне доложишь, что ты начнешь выпускать в мае.
Пошел я, сел. Я обалдел. Железобетонные конструкции, закладные детали у них ставились с классом точности 7. В металле в микронах, когда допуски дают, это класс точности 5. А это выше микрона. И мне эту железяку надо в бетон как-то так зафиксировать, чтобы она соответствовала этому классу. Естественно, надо сделать совершенно новую борт-оснастку, надо совершенно другую технологию изготовления, всё другое, потому что ничего похожего не было. Посидел там, пошевелил мозгами, какие-то первоначальные идеи появились. Единственное, что я постарался поподробнее написать, что мне нужно для того, чтобы сделать. Чего на комбинате нет, но надо, чтобы оно было. Я там сварщиков нарисовал 80 человек, написал, что борт-оснастку я сам не успею и нужно, чтобы кто-то ее сделал, там прилично мероприятий получилось. Зашел. Он мне говорит:
– Ну что, посмотрел?
– Так точно, товарищ генерал.
– Сможешь сделать? – и смотрит так внимательно.
– Товарищ генерал, конечно смогу. Надо только вот ряд вопросов решить, и сделаем, куда деваться.
– Ты это что, серьезно, подумал?
– Так точно, подумал.
– Так ты когда собираешься начать?
– Товарищ генерал, если решатся вот в те сроки, что я прошу, то 15 мая я приступлю к изготовлению. 10 дней на изготовление, 25-го я готов отгружать.
Посмотрел он, оставил у себя все.
– Ну давай, лети в Новосибирск.
– Товарищ генерал, а как лететь? Я ж к вам летел, у меня ж на обратный путь ни билета, ничего.
– Это мы тебе решим, – вызвал кого-то из своих клерков, – вот ему билет, самолет, первого числа чтобы из кабинета начальника строительного управления мне доложили.
А это разница в восемь часов, мне из Москвы взяли в час ночи вылет, чтобы я к восьми утра был в Новосибирске. Позвонили Кулагину, он прислал за мной машину, и я в полдевятого был у него в кабинете. Зашел, а Кулагин тоже не знал, о чем речь, только начал рассказывать – звонок из Москвы. Вертелов:
– Кулагин, так этот майор у тебя уже? – ну слышно ж хорошо. Он говорит:
– Да.
– Слушай, а где ты взял такого майора?
– Ну, хи-хи, ха-ха, вырастили в своем коллективе.
– Так он тебе уже доложил?
– Нет, не успел, он только зашел.
– Значит так, он все правильно рассказал, ты, чтобы сегодня уже организовал начало работы, третьего к тебе те подъедут, четвертого эти. 25-го отгрузка. Когда вы начнете делать, меня не касается.
Рассказал я Кулагину, он говорит:
– Ну, попали.
Это было то, что называлось Пионер SS 20. Там, действительно, совершенно другие характеристики, подвижные комплексы, а поэтому никаких шахт не надо, там все надземные сооружения. Как потом выяснилось, все эти 7 классы точности нужны были, как зайцу стоп-сигнал. Обычная имитация животноводческой фермы. Домики там, там и там, а в домиках стоят изделия. Ездил я в эту Лесную. Ну, Лесная, это, конечно, только название станции. А от этой станции еще километров 50 в тайгу. Ни дороги, ничего. И вот первый комплекс собрали там. А второй строили под Новосибирском, в Пашино. Это уже совсем рядом, совсем под боком. Когда я туда на планерки часто катался, главная достопримечательность была – грибы, которые я оттуда возил большими эмалированными ведрами.
В это время ушел Кулагин, он ушел в Забайкалье замом командующего, это один из самых больших округов, Дальневосточный, потом Забайкалье. К счастью, он там недолго задержался, потому что вообще Забайкалье – незаменяемый район, там можно хоть всю жизнь служить. Но его хорошо знали, что он очень толковый, он оттуда быстренько перебрался замкомандующего Московского военного округа, и вот Поклонную гору это он строил. А стал за него бывший главный инженер, Кожевников Иван Кузьмич. С ним мне было еще проще, как-то поближе и по возрасту, и по работе чаще встречались.
Но Кузьмича загнали в такие рамки, что там не только часов, там секунд не хватало, все время, время, время, время. Так он проводил планерки в 10 вечера с выездом на место, примерно до 12 ночи. Следующая планерка в 6 утра, следующая планерка в 12, потом в 16 и в 10 вечера. Я на комбинате вообще не бывал, только по телефону рассказывал, что где надо. Кончилось тем, что спать стало некогда – это уж совершенно точно, потому что надо же в промежутке между планерками что-то успеть сделать. Кончилось тем, что забастовал не только я, но и все мужики.
В году, наверное, 1978-м был такой объезд Брежнева с Устиновым, министром обороны, по районам Сибири и Дальнего Востока, был такой вояж. И во время этого вояжа они, по сути, и открыли эту площадку, и впервые в Союзе запустили SS-20 в сторону Семипалатинска. Как рассказывают ребята, она там легла с такой точностью, что можно сравнить с выстрелом из карабина в 10-копеечную монету с расстояния в километр. Ну, а мы видели совсем другое. За две ночи я должен был построить 3 километра забора, вдоль той дороги, по которой ехал любимый Леонид Ильич. Причем команду, конечно, получил за два часа до того, как. А за две ночи до их приезда я получил команду построить трибуну. А чтобы построить трибуну, надо 60 кубометров бруса. Я в смену мог пилить 20. А надо 60. Что ж я, не напилю? Конечно, напилил. А потом его надо было собрать и построить трибуну. И не просто трибуну, а трибуны, в каждой из которых должны быть свои входы. Один вход отдельно для Устинова и Брежнева, один вход для ближнего круга и третий вход для остальных. Построили, конечно.
Приезжал Брежнев тогда в Новосибирск дважды. Первый раз он поездом заехал в 7 утра. Его встречал Владимир Федорович Толубко – это главком РВСН, секретарь обкома, и все, по-моему. И они сразу по машинам, и поехали на площадку. Рассказывал мне командир расчета, который, осуществлял пуск. Дня четыре его заставили учить наизусть титулы Леонида Ильича, а титулов на две страницы было.
А потом случилась история, когда зашла речь о том, что надо делать дома с максимальной заводской готовностью деталей. Ни одно промышленное предприятие в Союзе таким не занималось. Потому что у всех комбинатов показатель был не квадратный метр построенного жилья, а кубометр изготовленного бетона. Вещи разные: нафига я стану возиться с панелью, тратить на нее время, когда мне это ничего не дает с точки зрения показателей. Я лучше сделаю еще две. А возиться – оно мне надо? Ну и тем не менее, надо отдать должное Кулагину, он в тему влез, и мы действительно перешли на то, что начали вышпатлевывать поверхности в изделиях под чистовую окраску. Сделали себе стенд, ну и кувыркались.
Надо сказать, что то, что мы начали там шпатлевать, я потом продолжил в Киеве, и в гораздо больших объемах, и в лучшем виде. В Киеве, на 135-м заводе замминистра поводил совещание промышленников – всех, всего Союза – так вот, подводя итоги совещания, он сказал, что это единственное предприятие в системе Министерства обороны, которое строит дома, а не делает кубы. И это было действительно так. А когда я был главным инженером строительного управления Киева в 1989–1990 годы, мы пять кварталов подряд занимали первое место в Союзе среди строительных органов Министерства обороны. Пять кварталов подряд – это совсем немало.
Но главное, наверное, даже не технологии, потому что ну там шпатлевка-фиговка: ну да, хорошо, но это не принципиально. А принципиально в системе руководства удалось действительно много поменять. Последний год комбината я мог никуда не ходить, сидеть в кабинете – и я точно знал, где что делается. Честно говоря, мне уже и скучновато это было.
Но главное, что я сделал на комбинате, – знаю точно – кучу молодых ребят я вывел на свет божий. Это стопроцентно лично моя заслуга, и я этим горжусь.
Харьков
– Но что с Новосибирском не сложилось – это перевезти туда маму из Северодонецка. Папа к этому времени умер, она осталась одна. Я очень хотел ее забрать к себе: ну как, она одна, а я тут.
В Новосибирске у нас уже была очень хорошая квартира. Малая тут ходила в школу, Галя дома, особых забот нет, мне очень нравился сибирский климат, я себя прекрасно чувствовал, да и дети нормально.
А она не смогла, не подошел климат. Пожила-пожила три месяца – за три месяца у нее там было четыре тяжелейших сердечных приступа, и я вынужден был ее отправить в Северодонецк.
Поэтому я начал собираться на Украину. Первое, что сделали, когда об этом узнали, сказали:
– Ладно, раз тебе так плохо на комбинате, иди замначальника строительного управления, будешь заниматься промышленностью.
Вызвал меня действующий замначальника строительного управления, полковник Дориндорф, он немец по национальности, войну всю прошел, то есть был достаточно взросленький. У Дориндорфа имелся целый стеллаж конспектов, которые он лично для себя писал по материалам, с которыми занимался. Он знал такие вещи, о которых я, инженер, и близко не догадывался. И Дориндорф меня вызвал, говорит:
– Слава, ну ты ж понимаешь, сколько там я еще буду. Смотри, я ж не вру, вот мое представление на тебя на назначение на должность.
Вызвал уже Кожевников Иван Кузьмич. И говорит:
– Слушай, тебе Игорь уже говорил?
Я отвечаю:
– Говорил, ну а что толку.
– Так я тебе больше скажу, я собираюсь уходить из округа.
А ему предложили идти замкомандующего по строительству в Белорусский военный округ. И он к тому времени уже дал согласие: