А в это время ПВОшный дивизион работал. Офицеру, когда холодно, где согреться? Идешь к ним в кабину, где они работают. А там аппаратура, тепла много, они в кительках сидят. И я в кительке тоже сажусь с ними. В ту пору американцы летали на Новую Землю, как к себе домой: там очень много непростреливаемых коридоров, рельеф такой, сложный, и по высоте их не доставали наши ПВОшные установки. А те залетают, знают, что они уже в зоне наблюдения, и начинают по-русски, сам слышал: «Иван, ты что, ждешь нас? Вот сейчас мы полетаем, потом вернемся в Осло, там девочки, там бар с виски, мы там будем, а ты жди, потому что другие ребята прилетят за нами». Мужики зверели просто.
И появилась в это время эскадрилья 21-х МИГарей. В Рогачах они сидели. И вот, когда американцы снова залетели, эскадрилья – одно слово «эскадрилья», на самом деле две пары было – поднялась. И пошла на перехват. Санька Астанин, летчик был, мастер спорта по вольной борьбе, мы с ним на Новой Земле тренировались вместе и плавали вместе в Карском море (плюс 4, в самый раз, чтобы поплавать). Ну, короче, Санька уперся, одну двойку отправил назад, а с ведомым погнал. Американцы начали уходить в нейтральные зоны. Догнал Санька одного и сбил его к чертовой матери. Причем он мне сам потом рассказывал, что не знает, где его сбил. У нас или не у нас – непонятно. К тому же у него уже горючки не хватало вернуться, так он сел в Нарьян-Маре.
Только сел – доложили командующему. Лобов уже был, наверное, командующим. Тот отдал команду – под арест, его тут же в Нарьян-Маре повязали, посадили. И его, и ведомого. Это 1963 год, Никита Сергеевич еще, ему доложили. Он сказал: бегом, высылай тральщиков, все, что найдете, гребите к нашему берегу, а дальше разберемся. Наши, пока пришли, там уже норвежцы, американцы вовсю тралят. Ну, Сашке повезло, сбил на такой глубине, что никто ничего не нашел, ни наши, ни те. Трое суток сидел в кутузке. Капитан был. Через трое суток выходит оттуда майором, боевой орден «Красного знамени». Так что и такая ситуация там была.
Взрывные работы
– После этого поручили мне строить причал для атомных подлодок. Было принято решение главкома военно-морского флота о строительстве причала. На Новой Земле это был первый причал для атомных подводных лодок в береговой зоне, да и, собственно, во всем Советском Союзе. Сейчас, наверное, это уже не большая тайна, но лодки вообще базировались на побережье Ледовитого океана, не на островной части, а на материке. В горах делались колоссальные пещеры, куда подлодка заходила в подводном положении, и там могла всплыть, то есть эти пещеры были размером примерно 60 метров высотой, шириной метров 100. Там они отстаивались и там они обслуживались. Но не могло же быть так, чтобы они были привязаны к этой базе, поэтому приняли решение о строительстве причалов в других местах, в том числе на Новой Земле, поскольку она была на пересечении практически всех маршрутов. Вот один из таких причалов и поручили строить мне.
Началось все с того, что прилетел Горшков с целой свитой подчиненных, с командующим флотом, с замкомандующего флотом, ну и со всеми сопровождающими их лицами. Я нарисовал силами своих художников мощный такой плакат метров на 15, картина с этим причалом, доложил ему, что как. И он поручил замкомандующему Северным флотом Петелину, курировать это строительство. Петелин сам был из подводников, командиром первой эскадры подводных лодок, которые ходили на Северный полюс.
Сам по себе причал, конечно, очень сложное, грандиозное сооружение, тут не добавить, не убавить. Причал должен был сесть на специально отсыпанную каменную постель для того, чтобы он был устойчивым и надежно стоял на своем месте. Объем этой постели составлял по проекту 43 тысячи кубометров отборного камня весом 30–80 килограммов, который мы добывали своими силами из прибрежных скал.
Если говорить о камне, то это отдельная целая куча проблем. Во-первых, где взять? Взять можно было одним – взрывать скалы: бурение перфораторами и взрывные работы. Поскольку взрывников не было, взрывать приходилось самому. Ну а учитывая круглосуточную работу, то и взрывать приходилось круглосуточно. Там пару-тройку часов поспишь, и этого достаточно.
Бурение – дело довольно трудное, пыли много от перфоратора, эта каменная пыль забивает всё на раз. Есть методика мокрого бурения, но, учитывая, что это север, вода замерзает, использовать его не получалось. Поэтому бурили насухую. И перед забоем уже практически не видно, что там делается. Пыль, пыль и пыль, перфоратор тарахтит, ты слышишь, что он тарахтит, а бурит он или не бурит – тебе ж не видно. Ты думаешь, что что-то делается, приходишь, смотришь – а там шпуров[8] нету, рвать нечего.
Потом в шпуры надо было заряжать детонит или амонит, это патроны такие по 30 сантиметров длиной, диаметром 20, в каждый детонатор и цепью их вяжешь. Чтобы был эффективный взрыв, приходилось идти штольней длинной метров 30, наверное. Потом разводили рукава в стороны, в концах рукавов делали камеру, в которую, собственно, и закладывали основные заряды. После взрывов у меня три экскаватора и 900 человек ручками этот камень сортировали в ковш экскаватора, на машины и увозили.
На Новой Земле существует так называемый погодный режим. То есть при определенной температуре – мороз ниже минус 25 и ветер больше 15 м/с – объявлялся третий вариант, когда запрещены наружные работы. При ветре больше 25 м/с объявлялся второй вариант, уже нельзя было выполнять вообще никакие работы. И первый вариант – это когда запрещалось вообще выходить из помещения, надо было находится только там. Так вот, на Новой эти варианты имели кратность – трое суток. Вот задул ветер, и раньше, чем через трое суток он не кончался, это все знали. Через трое суток не кончился – значит еще трое впереди. Случалось, по девять дней сидели, не вылезая.
А тут начался первый вариант, а у меня в штольне осталось 14 буровиков. Молдаване, которые, понятное дело, холод очень любят и с большим удовольствием его переносят. А от гарнизона до места бурения было почти четыре километра по заливу. Я знаю, что бойцы там сидят без жратвы, без ничего. Беру дежурную ГТСку, гусеничный вездеход, еду забирать их. Едем в гарнизоне, уже в гарнизоне не видно, куда ехать. Сплошная пелена – и ни дороги, ни ориентира никакого, просто сплошная белая стена. А доехать же надо. Я забираю у бойца солдатский ремень, надеваю его бляхой назад, он фару вездехода направляет на бляху, и я себе пёхом дую впереди него, а он за мной. А когда пёхом идешь, ногами чувствуешь, где наезженный снег.
Одежа – спецпошив, на нем слюнявчик такой вот, капюшон, рукавицы меховые. Но буквально через две минуты везде, где нету спецпошива, намерзает лед. Снег набивается, тает и замерзает. И получается ледовая маска, не видно вообще ни фига. Тогда перчаткой так – тук-тук-тук по глазам, лед сбил и пошел себе дальше. И так я продефилировал в одну сторону вот эти почти четыре километра.
Пришел туда, молдаване спокойно себе уселись и ждут, когда будут помирать, потому что есть-пить нечего. 14 человек для вездехода было много, но с тоски можно было и 24 затолкать, не та ситуация. Я затолкал и говорю: слушайте, идите вы кто-нибудь впереди, потому что, я, слава богу, уже находился. Они говорят: не, мы лучше тут забьемся, но туда не пойдем. И я обратно пошел еще четыре километра. Привез их. Захожу в штаб, а спецпошив не снимается. Льдом покрылся, не расстегивается, ничего нельзя сделать. Мне его топором разрубили и сняли.
А где не было спецпошива, у меня, как у мартышки, была полностью черная кожа, черная-черная, она потом лоскутьями снималась. И промежуток между рукавицей и рукавом спецпошива – тоже такие черные красивые браслеты, тоже потом слазили. Вот такой вот эпизод небольшой случился.
Позже я себе отморозил и уши – куда же без этого, хотя и в совсем другой ситуации, чем себе представляют мамы детей. Последний взрыв я делал уже перед тем, как уходить в марте с Новой Земли – а взрыв мы готовили, действительно самый большой: 10,5 тонны в тротиловом эквиваленте, вот эти 10,5 тонны одновременно я взрывал. Это была жуткая работа, потому что, во-первых, объем очень большой, во-вторых, когда работаешь с тротилом, у него очень токсичный газ выделяется, и так болит голова, болят глаза, страшное дело. А я трое суток вообще не вылезал.
Там технология такая: сначала укладываешь ящики с детонитом, наставил, наставил, наставил, ну 10,5 тонны в трех камерах, значит, в камере где-то 3,5–4 тонны. Наложил. Потом ставишь основной заряд бризантный так называемый, тротил. Он как мыло хозяйственное, только дырки в нем есть, чтобы детонатор вставить. И тоже же не по штучке, большими ящиками. А потом это всё надо закрыть опять детонитом, а потом надо всю эту цепь от детонаторов вывести и детонирующий шнур вытащить. Я не доверяю огневым зарядам, потому что может быть передавлен шнур, и не видно, что он передавлен, – а он горит не с той скоростью: доходит до передавленного места и дальше долго не горит, потом продолжает гореть и взрывается совершенно непонятно когда и как. Поэтому параллельно с огневым зарядом я и делал дубляж электрическим зарядом, это электродетонаторы, это сваевая цепь и так далее. Потом, чтобы произошел нормальный взрыв, примерно в общей сложности метров 100 штольни надо забить мешками с гравием. Мы всё это дело затарили, забили и закончили 22 февраля.
22 февраля, взрыв для всех неординарный, и началось. Начальник стройуправления, Марк Львович Рабинович, прибыл, ну, если начальник прибыл, так все же остальные тоже тут. Потом прибыло командование флотом. Командование гарнизоном. Кудрявцев был, генерал-лейтенант, начальник политуправления. В общем, собралось их там человек 40. А границы безопасной зоны я определял: какие бы вы ни были начальники, за взрыв отвечаю я, дальше не пущу, вот там зона, благо, залив широкий.
Отошли, я поехал к зарядам. Решил, чтобы буду взрывать электрическим, ну, вроде как спокойнее, и дальше – заряд огневой из-за длины шнура не может быть более длинным. Все залегли. Я машинку круть-круть, жму на кнопку, а оно не взрывается. Приходит господин Ершов, главный механик, ничего в этом не понимающий, – у тебя неправильная машинка, на тебе другую, я свою привез. Результат тот же. Начинают сползаться кадры – а что делать? Рабинович, как самый умный, говорит: ребята, ну его на фиг, давайте ничего не будем взрывать, давайте отложим, посмотрим, потом будем рвать.