[9] по воде. Тогда его может оторвать и унести в море; с одним так и произошло, 800 кубов ряжа уплыло, и так никто и не нашел, пришлось делать другой.
Были проблемы с рубкой ряжа. Приехал автор проекта. Затребовал рубку в толщину складного металлического метра. При нашем инструменте, при минусовых температурах такого достичь было невозможно, я начал это всячески доказывать, дошло до Петелина. А автор проекта – знаменитый человек был, лауреат, он получил за этот проект Государственную премию. Стали мы выяснять, где еще реализовывался этот проект, он сказал, что реализовывалось в Тиране[10]. И по команде Петелина я и еще два мужика слетали на три дня в Тирану посмотреть на этот объект. Там, конечно, всё совсем другое: это Адриатика, это теплый климат, это совсем другие условия. Там да, действительно, сделано так. Потом в конце концов доказали, что размер этого пропила для прочности конструкции никакого значения не имеет, особенно если учесть, что он всё время находится в воде и древесина имеет тенденцию к тому, чтобы набухать и расширяться.
Побывал я и на подлодке, заходила к нам уже следующего поколения за Комсомольцем. Они там под номерами ходили, я не очень и помню, и, в общем-то, не очень интересовался. Но размеры, конечно, подлодки просто потрясающие. Высота рубки над лодкой 43 метра. Сама лодка, я думаю, в диаметре метров 12, никак не меньше. И вот эта махина, длиной метров 130. И лодка спокойно заходила на стоянку. На причале же, кроме всего прочего, были еще и все системы электроснабжения, заправка топливом, связные все линии, чтобы лодка могла подойти, подключиться и работать себе в режиме общей сети гарнизона. Это все было на причале.
А еще 1961-й и 1962-й – это были два года активных испытаний всех типов ядерного взрыва. Я в 1962-м попал в сентябре, поэтому имел счастье наблюдать наземные взрывы и участвовать в подготовке к ним. Испытания – это отдельная песня. Начиная с того, что, учитывая радиационную обстановку, нас всех заставляли ходить с противогазами. А противогазы тяжелые, неудобные, и мы их не носили, а нас комендант ловил и пытался отправить на гаупвахту. Несколько грибов я видел своими глазами, картина, конечно, очень впечатляющая. После испытаний я был на полигоне. На том месте, где стоял Газ-53, ничего не осталось. От взырва тундра везде спекается, шлакуется. А там она не зашлаковалась, было мокрое пятно. Это все, что осталось от целого автомобиля. Никаких осколков, огрызков, остатков – ничего.
На Новой Земле у меня появился первый персональный автомобиль – ЗИЛ-157. Трехосный, все три оси ведущие, грузовик с саморегулирующим давлением в шинах, он мог спускать до 0,4 и идти по рыхлому снегу. Машина-зверь. Один недостаток: она без гидроусилителя. Водитель же у меня был Сашка, ну маленький, метр шестьдесят. Так он, когда руль выворачивал – а когда руль отпускаешь, он же становится в исходное положение – его несколько раз из кабины выбрасывало. Там, кстати, была хорошая забава: когда мы делали ледяную дорогу в заливе – 120 метров шириной, гладкая, как хороший асфальт – так вот фишка была разогнать, по тормозам и руль в сторону. И его начинает крутить. Знаешь, что тебе ничего не будет, тебя никуда не выкинет, покрутишься и покрутишься.
Сухой закон
– Был у меня такой Комаров, москвич. 366 суток на гаупвахте за срок службы сидел. Вот, гад, как он пил. Причем он напивался, ну просто, там, где уже ничего быть не может, а он напивался, сволочь. В этом смысле фантазия у него работала блестяще.
Новый год, по-моему, 1963-й, мы встречали – вообще нет спиртного. Мы вчетвером в комнате жили. Я в науке выпросил у мужиков пробирку, 50 граммов спирта. Его приволок, и на этом конец. А время уже после 11 вечера. И вот мы с тоской идем, прохожу мимо барака, где мой участок, где и контора, смотрю – окна светятся. Говорю, давай зайдем.
Захожу. Сидит моя привилегированная публика, завскладом, выдающийся человек Витька Лукачук, прораб, ну и вся интеллигенция моя, человек 12 было. Все с высшим образованием недоделанным – этот вот из Репинского училища сидит. Морды красные, стол шикарный. Пируют ребята. Я им сразу сказал:
– А че это вы пьете, а я трезвый хожу? Наливай.
– Товарищ лейтенант, да нету ничего, смотрите, нету ничего на столе, – а морды-то видно какие. Я говорю:
– Ладно, ну вас на фиг, выручите уже, я же уже не требую, просто выручите, на Новый год выпить нечего.
– Ну, товарищ лейтенант, так бы и сказали сразу, – это Лукачук, сволочь такая, – щас.
Берет чайник, ставит на плиту, крышку чайника переворачивает, туда снег кладет, и через 5 минут ставит в подносик кружку, а из чайника начинает капать жидкость в эту чашку, довольно-таки активно. Накапало. Нацедили фляжку, и мы прямо под бой курантов пришли, уже пробовать было некогда.
Пришли. Со жратвой, говорил уже, всегда было полно всего. Быстренько разлили. Как приняли – это была смерть: такая свежая перегнанная древесина, табуретка. Выпили мы, встретили нормально Новый год. Первого января встаю, думаю: ах ты ж сволочь, это ж не только для нас, это ж вы и себе тоже такую же отраву нагнали. Прихожу. Они уже на месте, как штыки. Говорю:
– Витька, что мы вчера пили?
– Та, товарищ лейтенант, у нас шеллак был, так вот то из него хорошо получается.
Шеллак – это то, что на изоляцию проводов идет. Ну, это аристократический способ. А более доступный – вакса, которой сапоги чистят: ее мажут на хлеб и дают постоят часов 10, она на спирту. Потом ваксу счищают, хлеб жрут и балдеют со страшной силой. Из благородных методов – в радиатор надо залить брагу, она там забродит, получится самогон, а потом слить и получить самогон. Но для этого надо брагу заварить, надо в радиатор залить, и чтобы никто не поймал. А я в казармах обязательно радиаторы проверял. Подходишь, а он холодный, что там – дальше можно не спрашивать. И была еще сотня способов. Лосьон огуречный, колоссальной популярностью пользовался…
Остров Панкратьева
– На острове Панкратьева, это север Новой Земли, с еще самых первых гарнизонов, с 1954–1956 годов, остались дизельные электростанции, остались кислородки, осталось еще что-то, и мы поехали это все демонтировать и забрать на основную базу.
Была у меня команда, 30 бойцов, четыре палатки, одна моя, одна для бойцов, одна столовка и одна – мы свой дизелек взяли, ну чем-то же надо кормиться с точки зрения энергоснабжения. И задача была – демонтировать эти старые дизельные, загрузить на баржи и доставить сюда. Всё это довольно хлопотное дело, у нас ушло месяца два, наверное, не меньше.
Остров Панкратьева – это особая статья. Это самый север Новой Земли, это птичий базар. Мы были в июне – невозможно себе представить, сколько там птиц. Там скал не видно, птицы везде. Птицы в это время линяют. А что такое, когда птица линяет? Они сбрасывают перо вообще и ходят голые. А потом начинает перо расти. Пока оно растет, оно свернуто в трубочку и вылезает как у ежа иголки. Тогда они ходят лохматые. А потом перо распускается, и они становятся нормальными.
На сухпайке, который мы с собой взяли, сильно же не продержишься, а тут птичий базар рядом. Назначил я повара, был у меня один из бойцов, на ГТСку, повар выбрал 30 гусей голых – их и ощипывать не надо – и в машину. А есть их нельзя, как выяснилось, ни гусей, ни уток, ничего, что на севере живет. Они же кормятся только рыбой, она еще и тухлая рыба, так вот запах тухлой рыбы – это запах этой дичи.
Я, кстати, и медвежатину белую там пробовал, меня угощали, точно с таким же эффектом, абсолютно с таким же. Нерпу вообще есть нельзя, из нерпы едят только печень. Говорят, что она очень полезная, северные народы вроде бы все витамины получают именно из этой печени, они ее много едят, много бьют. А остальное что в ней? Жир они используют освещать яранги. Жир в нерпе жидкий, его топить не надо. Они его в плошку наливают, фитиль зажгли – и отапливает, и горит, и все на свете. И шкуры, идут 100 % в дело. Это и юрты, и одежда из нерпы, всё уходит.
Худо-бедно, но кормились. А потом я смотрю, у меня бойцы каждый день ходят так хорошо поддатые, причем не один-два, а разные все время. Ну я же вертолетом летел, отбирал все с собой – просто ничего взять не могли, я весь груз перешерстил. Я знал, что такая ситуация может быть, что с собой чего-то возьмут. Учинил шмон до нижнего белья – нету и поставить некуда, видно же. Бродил я, бродил, а бойцы ходят, то один, то второй. Ну не то, что пьяные, но видно все же.
Значит, захожу я как-то в нашу электростанцию, стоит этот насос, он же электростанция, ЖЭС-8, были такие. А в этом насосе такой поршень ходит, и цилиндр охлаждающий. Обычный двигатель цилиндровый. А температура в этом цилиндре довольно приличная, высокая. Стоит насос на деревянном настиле, я наступил на настил – обломалась доска. Смотрю – пусто под ней. Не должно ж быть, в тундре ж сидим, на скале, но все равно не должно быть. Я ковырь-ковырь, подлажу, наблюдаю картину: от этого цилиндра внизу приварен кранчик, открытый кранчик, и стоит чайник, и туда капает. Пошел по следу дальше, а что ж капает. Привезли, сволочи, вместо двух бочек солярки две бочки браги, вместо топлива. Заливают брагу в этот цилиндр, она возгоняется и капает. Я их построил, говорю: мужики, вот слово даю, никого не накажу, никаким макаром, кто придумал, скажите? Это ж мысль надо иметь было. Так и не сознались, но это было гениальное решение. Вот такое случилось.
А к моим 30 мне дали четыре автоматчика для охраны. Я спрашиваю: мужики, вы от кого охранять собрались? На этот остров не загонишь никого. На фиг они мне нужны, мне ж еще за ними смотреть, кормить.
– Не, нам положено.
Ну, положено, ладно. Захожу как-то в свою палатку, смотрю – сидит автоматчик у меня в палатке, чего никогда не было. Сидит, весь белый, челюсть отвисла, трясется, и вонища жуткая. Я к нему – ты что тут делаешь? Говорить не может.