Фрося лукаво прищурила глаза:
— Вдосталь? А блокада? И не стыдно обманывать?
Султан Баймагамбетов, присев на корточки, взял девочку за руку и заглянул ей в лицо. Она очень напоминала ему родную сестренку Зейнап, оставшуюся в далеком казахстанском кишлаке.
Снова где-то совсем рядом разорвался снаряд.
— Пора вам, ребятишки, — заторопил Тимофеев. — А бабушке передайте: пусть сейчас же уходит с вами из деревни. Здесь фронт, всякое может случиться… И куда только смотрит там наша комендантская служба!
— Что вы, — возразила Фрося, — разве бабушка согласится! Она сказала, что эта земля всегда нашей была и будет. Мы никуда не уйдем, и вы не уходите. Не пускайте к нам фашистов…
— Ну ладно, бегите, ребята. Баймагамбетов, проводи их, пожалуйста, до деревни, — попросил парторг. — Только осторожнее. Идите по траншее, потом низинкой.
Возле околицы Фрося доверчиво посмотрела на Султана:
— Так вы не уйдете отсюда, правда, не уйдете?
Боец даже смутился под ее взглядом. Девочка быстро нагнулась, сорвала несколько ромашек и протянула их Султану. Взяв цветы из рук ребенка, он испытал такое чувство, будто дал обещание, которое немыслимо не выполнить.
Вспоминая потом тот день, Султан с горечью думал, каким нелегким он оказался. Девять яростных атак врага отбил батальон. Дважды переходил в контратаку. Однако многие, очень многие бойцы навсегда остались здесь, на ленинградской земле. Нет больше Васи Иванова, Игната Кучеренко, Вано Майсурадзе, не нашли пока тело Захарыча…
На холмистом поле темнели силуэты подбитых танков. В окопы заползал туман, настоянный на пороховой гари…
Султан Баймагамбетов зябко поежился от сырой утренней свежести. За спиной раздались шаги. Султан обернулся и увидел командира батальона.
К стрелковой ячейке Баймагамбетова, около которой остановился командир, подошло несколько солдат и сержантов.
— Вот это войско! А ротный требует — давай пополнение, — улыбаясь, сказал капитан. — Да у вас любой за двоих справится. Однако воевать нужно с толком…
Он предложил бойцам свой кисет и укоризненно посмотрел на Султана.
— Баймагамбетов, разве так тебя учили драться в бою, как ты дрался позавчера? Гляжу, прет на вражеский танк в лобовую. Скажи спасибо сержанту Ивлеву. Если бы он не поджег танк, была бы тебе крышка…
— Почему крышка? Почему в лобовую? Совсем не в лобовую, — заволновался Султан. — Мы же так договорились: Ивлев становится за изгиб траншеи слева, я иду по ходу сообщения справа, а Сенюшкин остается на месте. И куда бы танк ни пошел, мы обязательно подбиваем его.
— Правильно решили: каждый солдат должен знать свой маневр, как говорил Суворов. Но зачем же встречать танк, стоя почти в рост? Ты скройся в земле, будто тебя и нет, а в самый подходящий момент вынырни и ударь.
— Эх, разве в горячке боя заметишь, где и как идешь, — оправдывался Султан. — Всюду смерть кружится, товарищи погибают… Этот проклятый фашистский танк живьем засыпал в воронке Василия Иванова. Такой парень был. Тут прямо зубами хотелось вцепиться в броню…
— Да, наука побеждать дается солдатам не сразу, — как бы в раздумье сказал сержант Ивлев. — И все же хорошо бы пополнить роту людьми. Как-то увереннее чувствуешь себя, когда ряды плотнее.
Капитан раскурил почти погасшую самокрутку, спрятанную в рукав, и глубоко затянулся.
— Между прочим, мне вспомнилось, как мы взяли высоту прошлой осенью. Не забыл, Ивлев? Сколько тогда у нас в ротах оставалось бойцов? То-то же, десять — двенадцать. А как действовали!
Солдаты на фронте в момент затишья любили сойтись вот так, в кружок, послушать командира, товарищей. Поэтому они не спешили расходиться.
— А мне, вы знаете, какой сегодня сон приснился? — сказал Баймагамбетов. — Будто кончилась война, и все мы приезжаем в мой родной Казахстан, в аул Каянды-Агаш, где я родился и вырос. А там уже ждут нас. В доме на полу разостлана мягкая кошма. На ней — белая скатерть. На скатерти в больших блюдах бишбармак. Вы знаете, что это такое? Ну, конечно, не знаете! Это чудесная баранина с такой штукой, как лапша, приготовленная с луком, перцем, лавровым листом. Такой деликатес, что съешь и пальчики оближешь.
— А водочка была? — серьезно осведомился рядовой Сенюшкин.
— Какой может быть разговор!.. И вот мы поднимаем фронтовые сто грамм…
— Ну-у-у, — загудело разом несколько голосов. — Под такую-то закуску всего сто грамм?
— Так это же только для начала!
— О, це дило другое! Тильки прошу тебя, Султан, дальше не рассказывай, — взмолился украинец Потапенко. — Понимаешь, завтрак не скоро привезуть, а ты уже такой аппетит нагнал, что в животе колики пошли.
— Подождите-ка, хлебосолы, — насторожился комбат и поднял руку, требуя тишины. — Прислушайтесь… Танки гудят?
— Видно, снова будет сеча лютая, — заметил кто-то.
— По местам, товарищи, — сказал комбат.
Сержант Ивлев, командовавший взводом вместо погибшего позавчера лейтенанта, доложил ротному командиру:
— В первом взводе все на местах, к бою готовы.
— Сколько противотанковых гранат у каждого?
— По три.
— Хорошо. Особенно следите за стыком с левым соседом. Перебросьте туда, пожалуй, еще один пулеметный расчет…
Из глубины нашей обороны открыла огонь тяжелая артиллерия. Снаряды со свистом летели над передним краем и разрывались в расположении противника. Заговорили и вражеские орудия. Перед траншеей и за ней взвились земляные фонтаны.
Вдалеке появились фашистские танки. Они двигались на соседний батальон, расположенный справа.
— Вишь, как прячутся за броней фашистские гады, — сказал Сохин, пожилой солдат, занимавший окоп рядом с Баймагамбетовым. — Свинцом бы их сейчас. Жаль, что отсюда не достать.
По траншее пробежал заместитель командира взвода младший сержант Паничев, за ним рядовой Потапенко с пулеметом и молодой солдат Востриков с коробками для патронов. Задержавшись на секунду, Паничев крикнул:
— Баймагамбетов! Если спросит взводный, скажи, что я…
Сильный взрыв снаряда, попавшего в край траншеи, оборвал его слова. Паничев схватился за голову, пошатнулся и упал на колени. Потапенко, выронив пулемет, закрыл окровавленное лицо руками. Востриков отпрянул назад, широко открыв не то удивленные, не то полные ужаса глаза.
— Зачем пугаешься? Первый раз в бою? Товарищам помогать надо, — остановил его Султан.
Он побежал к раненым, на ходу разрывая пакет с бинтом.
А по траншее уже передавали:
— Санитара!
— Санитара сюда!
Подбежал сержант Ивлев.
— Бери, Султан, пулемет и жми с Востриковым на левый фланг, — распорядился он. — Когда пойдут немцы, помни: главное — отсечь пехоту от танков.
Через несколько минут Баймагамбетов был уже на месте. Установив пулемет, он озадаченно присвистнул:
— Ах, как мне не нравится здесь…
— Почему? — насторожился Востриков.
— Лощина впереди простреливается плохо. Слева тоже увидишь фрица только нос к носу. Такая позиция никуда не годится… Нам нужно перебраться вон туда, вперед, — и Баймагамбетов указал на кустарник возле небольшого болота, в которое упирались фланги двух соседних рот.
— Разве можно самим? Заругают же нас!
Метрах в восьмистах впереди показались вражеские танки. Султан толкнул товарища в бок:
— Смотри!
— Теперь уж нам никуда не успеть, — сказал Востриков. — И не надо, наверное. Видишь, танки вроде норовят идти правее нас.
— Наоборот, надо, — решительно произнес Баймагамбетов. — И мы еще успеем. Бери патроны и за мной. Семь бед испытай — один раз отвечай. Будем делать то, что велел комбат.
Султан, низко пригибаясь к земле, стремительно побежал вдоль болота к кустарнику. Востриков едва поспевал за ним.
— Стой, дальше нельзя! — сказал Баймагамбетов своему помощнику.
Устроившись возле куста, он зарядил пулемет, затем вытащил из-за пояса малую саперную лопатку и начал быстро рыть окопчик. Востриков тоже стал копать.
А вражеские танки подходили все ближе и ближе… Вот уже видны черные кресты на их бортах. Слышен не только нарастающий гул двигателей, но и лязг гусениц…
Баймагамбетов и Востриков, затаившись в своих наскоро подготовленных окопах, смотрели на разворачивавшуюся перед ними картину боя. «Сколько же их? — думал Султан и мысленно пересчитывал танки: три… пять… восемь… двенадцать… Но что же наши артиллеристы, не попадают по ним, что ли? Ага, есть!»
Один танк клюнул пушкой вниз, будто споткнулся, и остановился, охваченный пламенем. Почти рядом с ним задымился второй. Неуклюже развернулся и замер на месте третий…
Но остальные машины фашистов продолжали идти вперед. А за ними катилась цепь вражеской пехоты, с каждым метром приближаясь к кустарникам, за которыми окопались наши пулеметчики.
— Ну, получайте! — крикнул Султан и нажал на спусковой крючок пулемета.
В грохоте боя враги не сразу разобрались, откуда обрушился на них шквал свинца. Их ряды смешались. Падали убитые и раненые. Те, кто еще уцелел, бросились было за танками, но, попав снова под огонь пулемета, отпрянули назад. А Султан стрелял и стрелял длинными беспощадными очередями, опустошая один патронный диск за другим.
Востриков дернул Баймагамбетова за полу шинели:
— Что будем делать? Два диска осталось.
— Нужно быстро сменить огневую позицию, — ответил Султан. — Нас уже наверняка засекли.
Однако уйти они не успели. Немцы открыли по ним огонь из минометов. Потом к болоту подошли два танка и прочесали кустарник из пулеметов. Чудом оставшись в живых, Баймагамбетов и Востриков лежали в болотной воде. Оба были ранены. Когда танки ушли, они выбрались из болота и оборудовали себе новые позиции.
— Ну как, теперь не страшно? — спросил Султан своего молодого товарища. — Да ты не смущайся, Я тоже плоховато чувствовал себя в первом бою, а потом ничего, обстрелялся…
Вражеские танки все же прорвались на передний край обороны батальона, «утюжили» траншею, однако, лишившись поддержки пехоты, задержанной огнем Баймагамбетова, они не рискнули идти дальше.