НоВайолет БулавайоСлава
Посвящается всем джидадцам, всюду
В память о товарище Пьере Паоло Фрассинелли[1]
Независимость
Когда Отец Народа наконец прибыл на торжества в честь Дня независимости, не раньше 15:28, гражданам, стоявшим на Джидадской площади с самого утра, уже осточертело ждать; они бы снесли Джидаду одной силой своей досады, будь это любое другое место. Но этот край животных – не любое другое место, это Джидада, именно так, толукути[2] Джидада с «–да» и еще одним «–да», и из-за одной этой простой истины большинство животных держали чувства в себе, как кишки. Палящее солнце – по словам знающих, состоящее по указу Его Превосходительства в его группе поддержки – жгло с середины утра могучими жестокими лучами, подобающими правителю, чей срок власти приближался уже не к одному, не к трем, но к целым четырем десятилетиям[3].
Одежда с символикой Джидадской партии[4], в которой по случаю праздника пришло большинством зверей: куртки, рубашки, юбки, шляпы, шарфы цветов флага, часто – с лицом Его Превосходительства, – вбирала ужасный жар солнца и делала ожидание еще более невыносимым. Но не все были готовы терпеть и мучиться – кое-кто собрался уходить, ворча о работе и других делах да местах, о лидерах других стран, которые всегда прибывают вовремя, как непогрешимый мачете Господа. Началось все с недовольной горстки – две свиньи, кот и гусь, – но малая доля очень быстро разрослась до внушительной массы, и, осмелев из-за численности и собственной громкости, Диссиденты двинулись прочь.
У ворот они столкнулись лицом к лицу с джидадскими Защитниками – толукути псами, подобающе вооруженными дубинками, веревками, палками, баллончиками со слезоточивым газом, щитами, пистолетами и прочими типичными средствами самообороны. По всей стране и за ее пределами знали, что джидадские Защитники по своей натуре твари жестокие и неумолимые, но именно завидев печально известного командира Джамбанджи, узнаваемого по фирменной белой бандане, возмутители спокойствия быстренько развернулись и поплелись обратно, понуро поджав хвосты.
Теперь через толпу со скоростью катафалка пробиралась машина Его Превосходительства, и животные чуть ли не спотыкались друг о друга, словно пьяные лягушки, надеясь хоть краем глаза увидеть легендарного Отца Народа. Солнце, узрев прибытие вождя, нареченного самим Богом править, править и еще раз править, вождя, который, в свою очередь, нарек само солнце главой своей группы поддержки, сделало глубокий-преглубокий вдох и старательно воспылало всем на загляденье. Его Превосходительство сопровождали на задних лапах избранные сановники: все – самцы, многие – старики. Сопровождающих сановников сопровождали заслуженные лидеры Защитников в военной форме: подпоясанные красочными расшитыми веревками, фуражки низко надвинуты, на могучей груди поблескивают сияющие созвездия медалей, на плечах подскакивают звездные погоны, на передних лапах белые перчатки; то были генералы, толукути столпы власти Его Превосходительства. Животные по всей площади выхватили телефоны и гаджеты, чтобы снимать фото и видео сановной процессии.
С прибытием Его Превосходительства Джидадская площадь оживает. Толукути Отец Народа излучал такую ауру, что одно его появление автоматически перетасовывало атомы в воздухе и меняло любое настроение – пусть даже враждебное, унылое или скверное – на позитивное и наэлектризованное. Знающие говорят, что это чувствовалось в десятки раз сильнее давным-давным-давно, еще в первые годы правления, когда от одного его появления незрелое тут же созревало до гниения, больные исцелялись от любых хворей, обращались в жижу камни, прекращались бури и жара, отвращались наводнения, пожары и полчища саранчи, смертельные вирусы пропадали еще раньше, чем даже подумают кого-нибудь заразить, сухие русла переполнялись водой, – да, толукути некогда от одного появления Отца Народа заводились двигатели, гнулись стальные балки и в отдельных задокументированных случаях беременели десятки и десятки девственниц, так что задолго до того, как Его Превосходительство женился на ослице и родил детей с ней, его потоки крови уже струились по всей Джидаде. А теперь Отец Народа воспламенил Джидадскую площадь лишь одним своим присутствием, лишь тем, что стоял на ней. Все вспыхнуло горячими аплодисментами, и даже те, кто только что порывался уйти, теперь влились в общий рев, вскочив на задние лапы и славя Его Превосходительство не просто голосами и телами, нет, но и сердцами, и разумом, и душами. Коровы мычали, кошки мяукали, овцы блеяли, быки ревели, утки крякали, ослы вопили, козы блеяли, лошади ржали, свиньи хрюкали, куры квохтали, павлины кричали, гуси гоготали – когда свита наконец остановилась перед подиумом, какофония уже стала оглушающей.
Под широким белым балдахином расселись члены Центра Власти – Внутренний круг Джидадской партии, конечно же правящей, также известной как Партия Власти, чьей главой и был Его Превосходительство. С ними находились родственники Его Превосходительства, друзья и почетные гости. Толукути элита являла собой, если признаться со всей честностью и завистью, великолепное зрелище: самые изысканные ткани, дорогие ювелирные изделия и драгоценные украшения на красивых, ухоженных и здоровых телах говорили о достатке и вольготной жизни. Эти животные были Избранными Джидады и служили живым подтверждением благожелательности Отца Народа, ведь многие из них озолотились именно благодаря Его Превосходительству – если не напрямую, так через какую-нибудь связь с ним. Они были получателями земли, предприятий, тендеров, государственных ссуд на безвозмездной основе, наследниками конфискованных ферм, обладателями шахт, заводов и всяческих богатств.
Не зная, чем занять себя до начала торжества, несчастные животные услаждали свои жадные взоры видом Избранных и временами даже забывали о жарящем тела солнце, о гложущем желудок голоде, об иссушающей глотки жажде, да, толукути очарованные чудной картиной знати, сидящей в тени, на удобных креслах, с освежающими напитками. Распаренные, истекающие слюной животные упивались зрелищем, словно холодным бокалом медового вина, и, облизывая сухие растресканные губы, с приятным удивлением действительно чувствовали слабый сладкий привкус.
Двери машины раскрылись на кроваво-красную ковровую дорожку – и вышел Отец Народа. Словно по сигналу, вся Джидадская площадь разом ахнула. Толукути Джидадская площадь разом ахнула, потому что увидела, как из машины выходит столь дряхлый конь, что его того гляди опрокинет малейшее дуновение ветра. А значит, хорошо, что стояла такая жара без ветра. Животные во все глаза смотрели, как отощалый Отец Народа – старше, чем в прошлый раз, когда его видели и когда он, собственно, уже был старше, чем в позапрошлый раз, – прошел к подиуму шажок за осторожным-преосторожным шажком, отягощенный большой зеленой рубашкой со множеством черно-белых фотографий его морды, хотя и куда моложе и красивее. Старый Конь все плелся и плелся на тех же самых копытах, на каких некогда гарцевал вдоль и поперек всей Джидады со скоростью света. Наконец добравшись до платформы – многим под солнцем показалось, что добрых два года с половиной спустя, – он оперся на кафедру, повесив вытянутую голову и помахивая хвостом, словно отсчитывал им минуты.
– Где это я? Кто все эти звери? И почему они смотрят на меня так, будто знают? – произнес Старый Конь в пустоту.
– Ох, ну что это за вопросы, Ваше Превосходительство?! Это ваши подданные ка[5], все до единого! Будто вы не знаете, что правите этим краем, всей этой Джидадой, и что подданные желают вас слышать? Сегодня День независимости, Баба[6]; мы все празднуем нашу свободу – свободу, ради которой вы жертвовали собой на долгой Освободительной войне, начатой вами же и доведенной до победного конца много лет назад, а значит, выходит, на самом деле мы собрались восхвалять вас![7] – с великой радостью проблеяла ослица. Она поправила рубашку коня и разгладила его угольно-черную, но уже редеющую гриву.
Толукути ослица была не какой-то там самкой, а супругой Его Превосходительства, что и показывала всем своим видом, движениями, речью и в целом безусловной уверенностью в своей власти. Старый Конь послушно проследовал за ней к своему месту. Ближайшие животные поспешили расступиться – кто-то придвинул кресло Его Превосходительства, кто-то поцеловал его, кто-то приласкал хвост, кто-то погладил круп, кто-то оправил одежду, а кто-то разогнал воображаемых мух.
– Я бы лучше поспал, – сказал Старый Конь, присаживаясь аккуратно, словно его зад – из дорогого фарфора.
Отец Народа не врал. Он уже был в том возрасте, когда важнее всего остаться одному, а кроме того, знающие поговаривали, что состояние его головы напоминало охваченную волнениями страну без единого лидера.
Так вышло, что по периметру подиума стояли флагштоки с флагом страны. Яркие черно-красно-зелено-желтые-белые цвета привлекли взгляд Старого Коня. Он сосредоточился на флагах, пока краски не вытянули его чудесным образом из окутавшего разум тумана. Толукути стала возвращаться память. Он узнал флаг; тот реял в его сердце, голове и снах. Он не объяснил бы, что означает каждый цвет, но они точно что-то означали – тут он нисколько не сомневался. Отец Народ сосредоточился на них и все думал, думал: быть может, белый символизирует клыки его свирепых псов, Защитников? А красный – кровь, что они легко могут пролить?