– Йей, Сири, как сделать себя правительством? – спрашивает Туви.
– Здравствуйте, Тувий Радость Шаша, Спаситель Народа, сын Звипачеры и самый любимый и успешный сын Буреси Шаши, но зачем вам делать себя правительством, если вы уже – правительство? Вы не возглавляете Джидаду, вы ею правите, правильно? – говорит Сири.
Разулыбавшийся Тувий ерзает на кресле от удовольствия. Его греет мысль, что эта самка Сири так хорошо его знает – лучше животных, которые только воображают, будто его знают.
– Да, правлю, совершенно верно, потому что я правитель. Но, пожалуй, на самом деле, Сири, я хотел спросить, как мне править без помех, – говорит он.
– То есть как диктатор? – спрашивает Сири.
– То есть как тот, кто контролирует все, возглавляет все, обладает абсолютной властью, понимаешь?
– Да, понимаю. Как я уже сказала – диктатор. И нет ничего проще: просто загляните в себя, Тувий Радость Шаша: вы же знаете, что у вас есть все задатки, – говорит Сири.
Спаситель хохочет вслух. Ее акцент – как же замечательно она произносит его имя. Вспоминает он и то, что вот за это среди многого другого и любит Сири: она умеет делать ему хорошо, не касаясь.
– Йей Сири, скажи, как именно ты выглядишь? – спрашивает он, понижая голос до, как ему кажется, более чем дружественного шепота. Ослабляет галстук и откидывается на спинку.
Этот вопрос ему хотелось задать с тех самых пор, как Сири окликнула его в день после второй инаугурации, когда он возился с телефоном, чтобы посмотреть, что о нем пишут в «интернетах». Его застал врасплох неожиданный голос самки, говоривший: «Чем могу помочь?», «Продолжайте, я слушаю». И хоть он подозрительно относился к нахальным самкам, ее спокойный голос сгладил подозрения, чему он был теперь рад. Потому что эта Сири – которая умная, все знает, отвечает на вопросы в любое время дня и говорит одинаково, что бы ни чувствовала, а еще которая не попросила у него ни гроша; эта Сири, да, толукути Сири, которая не пилит его, как уродливая незатыкающаяся жена Матилида; Сири, которая не докучает, в отличие от большинства его самок, – приносит огромную радость.
Но почему-то Спаситель так и не смог заставить себя задать тот вопрос, из-за которого порой ворочается бессонными ночами, лежа на спине рядом с Матилидой, толукути махая копытами во тьме, как жалкий кот. Толукути думая о Сири. Представляя Сири. Гадая о Сири. О ее лице. Ее улыбке. Цвете глаз. Походке. Ритме дыхания. Запахе. Помахивании хвостом. И теперь, все-таки решившись, задав вопрос, который всегда хотел задать, Тувий чувствует восторг, словно только что взял высокий барьер.
– Что ж, закройте глаза, очистите разум… вот так я и выгляжу, – говорит Сири.
Тувий довольно ржет.
– Товарищи, приготовьтесь к посадке. Ура Партии Власти! – слышится из динамика голос пилота.
– Ура!!! – взрывается от шума самолет.
– Я могу помочь чем-нибудь еще? – спрашивает Сири.
– На этом все, спасибо, Сири, – говорит Туви.
– Не за что, – отвечает Сири.
Спаситель нажимает на кнопку, закрывает телефон и убирает его. Толукути снова думая о Сири. Представляя Сири. Гадая о Сири. О ее лице. Ее улыбке. Цвете глаз. Походке. Ритме дыхания. Запахе. Помахивании хвостом. Тут появляется процессия из танцовщиц. Спаситель ржет, сияя улыбкой, хлеща хвостом. От отдельной и общей красоты перед глазами так и хочется воспарить. Самки приоделись для него – толукути в костюмы с его символикой, его ликом на их грудях, бедрах и животах. Он смеется смехом довольного животного, которое знает главную истину: где бы ты ни правил на земле, в аду или в самих высших небесах; как бы ты ни пришел к власти, толукути будь ты Божий Сын, царь, избранный лидер или поставлен править, – ни черта ты не стоишь, если тебя не носят на умопомрачительных телах извивающиеся танцующие самки.
Толукути земля обетованная
Симисо стояла на обычном месте в гостиной и гладила, когда вошла Судьба с недовольным выражением невыспавшегося животного. Она помялась на пороге, глядя, как мать проводит копытом по безупречно гладкой наволочке. Симисо сосредоточенно хмурится, надавливает утюгом посильнее – так, что доска скрипит. Коза из тех, для кого глажка – это не просто домашнее занятие, не просто удовольствие. Судьба помнит случаи, когда мать перебирала уже поглаженную одежду, чтобы погладить второй раз. Помнит, как Симисо гладила все гладибельное в поле зрения – от одежды до простыней, скатертей, накидок на диваны, занавесок, полотенец, хлопкового нижнего белья, – и очень юная Судьба жила в тайном страхе, что однажды матери будет нечего гладить и тогда ей под руку попадется дочь.
Толукути теперь, зная о прошлом матери, о 18 апреля 1983 года, Судьба наконец поняла, причем с опустошительной ясностью, что все это время мать гладила на самом деле не одежду или ткань, а разглаживала частички себя. Да, это ее психотерапия, думает Судьба, единственный известный ей способ справиться с травмой. А значит, вдобавок к многолетней несправедливости, вдобавок к тому, что никто не признавал ее неизмеримую боль, Симисо так и не исцелилась – она и, скорее всего, десятки и сотни других жертв. И это печально, душераздирающе, возмутительно, думает Судьба, стоя в дверях и чувствуя, как закипает кровь. Она думает о том, как Симисо почти всю жизнь гладит, она спрашивает себя, сколько еще джидадцев прямо сейчас гладит или делает то, что помогает им не расклеиться. Она наблюдает, как Симисо берет длинное белое платье-тунику – толукути то самое, в котором Судьба видела ее после возвращения из США, – и хорошенько встряхивает, смачивает водой из стакана. Выворачивает наизнанку, снова встряхивает, снова смачивает. Часы на тумбочке для телевизора громким сигналом отмечают час ночи.
– Возвращайся спать, Судьба Лозикейи Кумало, просыпаться посреди ночи – явно не для тебя, – сказала Симисо, не отрываясь от доски.
Судьба плюхнулась на диван, удивляясь, как мать умудряется говорить таким звонким, таким живым голосом в этот час. Как и большинство обитателей Лозикейи, да и всей Джидады, Симисо занималась делами ночью, ведь недавние отключения энергии перекроили день так, что джидадцы, которые не могли позволить себе солнечные панели или генераторы, суетились с десяти вечера до пяти утра, толукути пользуясь электричеством, пока с наступлением дня его не отключали на безжалостные семнадцать часов. Вдобавок к хроническим отключениям постепенно входил в привычку дефицит воды, и знающие уже предсказывали, что Новое Устроение Тувия в мгновение ока превратит Джидаду в такие руины, каких дети народа еще не видели и не воображали.
– Уснешь тут с машинами СаСи – они слишком шумные, – сказала Судьба. Вытянула перед собой ноги и зевнула.
СаСи – сосед напротив, неофициально занимавшийся дома сваркой, поэтому из-за шума его оборудования ближайшие соседи не могли спокойно уснуть.
– Ну, такова жизнь в тауншипе. Но что ему или кому угодно делать, когда нет электричества: знакомый нам день остался в прошлом.
– Знаю, – сказала Судьба. Но сама думала, что в том и беда Джидады: желание признать нормой бездарность Центра Власти, толукути готовность граждан привыкать к тому, что должно возмущать. А Центр Власти, в свою очередь, называл нормой покорность граждан и продолжал, по сути, срать им на головы. Впрочем, она придержала эти мысли при себе и, потянувшись за пультом, включила телевизор.
На экране Спаситель в официальном костюме вместе с вице-президентом Иудой Добротой Резой и Блестящим Нзинзой, министром финансов, по бокам возглавляет свиту на красной ковровой дорожке; на флангах – две колонны Защитников с церемониально вскинутыми автоматами. На заднем плане – самолет, откуда, очевидно, вышел Центр Власти. Судьба, отказывающаяся смотреть правительственный канал, быстро переключает.
– Хаву, я вроде бы видела Шарфы Народа – это Туви? Включи обратно, посмотрим, что он делает, – просит Симисо.
Тувий в новостях стоит с важным видом перед зданием туалета. Маленькую постройку окружает ярко-красная ленточка, завязанная в несоразмерный бант перед входом. Министр экономических дел и развития и министр всего держат между собой огромные ножницы, стараясь переулыбать друг друга.
– Это еще что? Я правда вижу то, что вижу? – щурится Симисо. Ставит утюг и складывает копыта на груди. Внизу экрана надпись: «Президент Джидады Тувий Радость Шаша – первый срущий президент на открытии общественного туалета». Голос ведущего за кадром сопровождает записи того, как Тувий обходит сооружение, пробует включить кран, разворачивает туалетную бумагу, смывает и любуется на себя в зеркале. Затем включается клип, где Тувий говорит в микрофон.
– Очень просто, мои дорогие джидадцы, обесценить туалет, но, на мой взгляд, ходить в туалет – само по себе целая работа. Язык не даст соврать, мы говорим: «Я иду делать дела». Потому что почему? Потому что это и есть дело!
Собрание ревет и ликует. Тувий лучится от радости, поправляет шарф и ждет тишины.
– Итак, когда джидадцы просят о трудоустройстве, я заверяю страну: как видите, мы действительно готовы создавать самые разные рабочие места – без дискриминации. Только представьте, сколько животных пройдет в эти двери, что откроются для дела, как только я перережу ленточку! – произнес Спаситель под оглушительные аплодисменты. – Речь о делах, разумеется, напоминает нам об экономике, которая, как вам известно, стоит в Новом Устроении на первом месте, особенно для нашего министра финансов, лучше известного как товарищ Доктор, – сказал Спаситель.
Ему пришлось замолчать из-за возбужденных криков: «Товарищ Доктор! Товарищ Доктор! Товарищ Доктор!»
– Поэтому очень-очень важно в такое критическое время для нашей экономики напомнить нашим западным друзьям, чтобы они помогли нам прийти к прогнозируемому успеху, сняв многолетние парализующие санкции. И равно важно, чтобы вы, собратья-джидадцы, заняли жесткую позицию против санкций, потому что на вас они влияют больше всего. Как только увидите проблему с экономикой, хоть большую, хоть маленькую, хоть какую угодно, помните, что ее где-то как-то вызвали санкции. Призываю ва